Надя. Я ее обижала…

Блюм. Те вещи, что я нашел там у тебя — пудреница и носок, — они принадлежали Ксюше? (Она кивнула.) Ты их у нее украла, а потом раскаивалась? (Она кивнула.) Ты что-то мне не договариваешь. Раскаиваться ты могла бы у себя в коттедже. Ведь ты сейчас живешь одна? (Она кивнула.) Ты там от кого-то пряталась! От тех, кто похитил Ксюшу? Верно?

Надя. Я их боялась.

Блюм. Боялась, потому что думала — они приходили за тобой? Ведь ты в спектакле играла Карабаса?

Надя. Нет. Им нужна была Ксюша.

Блюм. Откуда ты знаешь? (Молчание.) Говори!

Надя. Я видела, как ее похищали.

Блюм. Это правда? Ты не врешь?..

Ей не было смысла врать. Она боялась, что придут в конце концов и за ней, — слишком много она тогда видела. Но ее-то никто не видел! И все равно боялась. Теперь же, узнав о гибели Ксюши, она вдруг перестала бояться, потому что совесть, ее детская совесть, уже была настолько замарана, что требовала очищения.

До конца спектакля оставалось не более пяти минут — ария Кота, и все. Во время финальной части оркестра — поклоны. Но Принцессе было уже невтерпеж. Надя выбежала через правую кулису на улицу и приземлилась в кустах акации. Как назло моросил дождь, и она очень переживала, что запачкает свое платье из серебристого атласа.

— Ксюша, ты не узнала меня? — услышала Надя незнакомый мужской голос. Ей вдруг стало очень стыдно, что она второпях не заметила мужчину в десяти метрах от себя и спустила трусики. Хорошо хоть, что он стоял к ней спиной. А вот Ксюшу, идущую по асфальтовой дорожке, она увидела сразу. — Мне надо срочно снять тебя в одной интересной рекламе с кошками и собаками, — соблазнительно уговаривал он.

— Хорошо, я только выйду сейчас на поклоны и предупрежу Ларису Витальевну.

— Нет, Ксюша, время не терпит. Надо ехать!

— Как же так? — растерялась она. — И мама ничего не знает.

— С мамой я говорил вчера по телефону — она в курсе. Я тебя сниму и привезу к ней.

— Вы меня обманываете! Мама уже неделю как в Испании!

Он не дал ей договорить — схватил, зажал ладонью рот и поволок к забору. В этот миг он повернулся лицом к Наде, и в тусклом свете фонарей, что стояли у дороги, за забором, она разглядела его. Ксюша отчаянно сопротивлялась, но на помощь пришел еще один, невысокого роста, и вместе они легко справились с ней. А Надя натянула трусики и вышла на поклоны. «Больше не будет в лагере этой великой актриски, которую силой заставляют сниматься в рекламе!» — со злорадством думала она в ту минуту, наслаждаясь аплодисментами.

Выслушав ее рассказ, Блюм понял, что держит в руках удачу. Перед ним сидела свидетельница. Маленькая, несчастная, затравленная девчонками свидетельница, а это уже прямая улика, и можно предъявлять обвинение!

— Ты узнаешь того мужчину?

— Да, конечно. Он мне снится каждую ночь.

— У тебя родители сейчас дома? Никуда не уехали?

— Дома… Вы отвезете меня к маме? — В ее глазах засверкали огоньки.

— Думаю, что здесь тебе больше делать нечего. Поедешь с нами — напишешь все, что мне сейчас рассказала. Писать за каникулы не разучилась?

— У меня по русскому — пять! — похвасталась Надя.

— Вот и прекрасно! А потом тебя отвезут домой.

— Ура! — запрыгала она и захлопала в ладоши. В машине он показал ей три фотографии — Лузгин, Авдеев, Стацюра.

— Вот он! — указала она на Авдеева.

Миша вернулся к женщинам.

— Девочку я забираю с собой! — сообщил он Ларисе. — У вас здесь ее травят, а для меня она просто клад!

— От кого она пряталась под этой трибуной?

— От своей совести…

Перекличку через тонкую перегородку в один или два кирпича пришлось прекратить, потому, что в коридоре послышались гулкие шаги. Юра в два прыжка вернулся в комнату и прилег на кушетку. В железной двери открылось окошко на уровне живота, и скрипучий мужской голос произнес:

— Ужин!

В окошке морщинистые руки старика держали поднос с ужином.

Юра поднялся с кушетки и прошаркал к двери. Забирая у старика поднос, он на мгновение задержал взгляд на его руке — на указательном пальце не хватало одной фаланги, а на большом и мизинце росли длинные, как у женщины, ногти.

Ужин состоял из стакана крепкого чая, булочки с марципаном и двух бананов.

— Вот это да! — воскликнул Соболев. — Так роскошно я даже в лагере не ужинал. — И добавил: — Если, конечно, в чай не подсыпали стрихнин!

Поужинав и оставшись в живых, он убедился, что в коридоре никого нет и вернулся в темный проем за кушеткой.

— Машенька! — позвал Юра, и она подошла к стене. — Ты поела?

— Да. Кормят три раза в день, и еще сухари!

Но его интересовало вовсе не это.

— Скажи, когда тебя сюда везли, ты спала?

— Нет.

— Значит, ты видела, куда тебя везут?

— Мне только перед самым замком развязали глаза.

— Перед каким замком?

— В котором мы сидим.

— Ты ничего не путаешь, девочка? — Юре подумалось, что, может, у девочки от всех этих потрясений что-нибудь не в порядке с психикой.

— Я ничего не путаю, дядя Юра! — обиделась она.

— Ну, хорошо… А какой он с виду?

— Очень красивый, с высокими башнями, как в книжке…

— В какой книжке?

— Про Синюю Бороду!..

«Очень кстати!» — подумал он.

— А где стоит этот замок?

— В лесу. Среди сосен и елей.

Соболев все больше и больше поражался услышанному.

— А что еще ты видела перед этим замком? Во дворе?

— Фонтан. Такой зеленый, тоже как в сказке!..

«Изумрудный, что ли?» — мелькнуло в голове у Соболева, а вслух он спросил:

— Из какого камня? Из такого прозрачного?

— Нет… Не помню названия. Который в белых и темных волнах.

— Малахит?

— Да. Малахит.

Юра пожелал девочке спокойной ночи, а сам долго еще не мог уснуть, обдумывая полученную информацию. «Замок Стацюры! Какая прелесть! Звучит — как замок Дракулы! Умеют же люди жить — строят замки с малахитовыми фонтанами. И все им мало! А ты, Соболев, какой-то разнесчастной булочке с марципаном несказанно рад, и больше тебе сегодня ничего не надо. А Полина сейчас сходит с ума. Думает, поматросил и бросил. Ничего, Поленька, как-нибудь выкарабкаюсь. Для чего-то ведь я нужен этим Дракулам, раз до сих пор не пришибли?»

В два часа дня на связь со Ждановым вышел его помощник:

— Товарищ майор, только что в районе улицы Первомайской сотрудником местного отделения милиции опознан Лузгин. Он купил пачку сигарет «Космос» в киоске «Роспечать» и сел в автомобиль «Лада», модель двадцать один двести тринадцать, цвет «белая ночь». Какие будут распоряжения?

— Установите за ним наблюдение, сообщите, куда он направляется. Вот и Алексей Федорович пожаловали в гости, — сообщил он Блюму. — А мы уж хотели с полковником всесоюзный розыск объявлять.

— Нет больше Союза, Вадик.

— А я по привычке.

— Что ты намерен предпринять?

— Пока ничего. Он ведь не ради развлечения вылез из «берлоги», а что-то явно задумал. Нам необходимо, чтобы кто-нибудь из них — или Лузгин, или Авдеев — «потянул» за собой Стацюру.

— Согласен. Ване пока нечего предъявить. А как только мы их схватим, Ваня тут же исчезнет. Я тебя правильно понял?

— Правильно, только Ваня твой при любом раскладе от меня не уйдет!

— Ой, не зарекайся, майор. Ты мне лучше объясни, как он в воскресенье от твоих ребят улизнул?

— На даче? Спал под кустом — вот и улизнул.

Миша достал из нагрудного кармана рубахи листок, свернутый вчетверо, и подал его Жданову.

— Я с утра сегодня проветрился — съездил на телефонную станцию, — пояснил Миша. — Это данные о междугородных разговорах Стацюры за последний месяц. Обрати внимание на последнюю дату. В то время, как твои ребята ждали, что он будет на даче, Иван преспокойно беседовал с Москвой из своего офиса. И, кстати, проверь по своим каналам этот московский телефон. Кто там сидит на другом конце провода?