Наконец Леонора подняла голову. Взор женщины потеплел — и она заговорила без всяких вступлений, почти с материнскими интонациями:

— Так вот, Роспиньяк, вы ошибаетесь: эта девушка не простолюдинка. Она знатного рода. Можете смело жениться на ней — этот брак не будет неравным.

Как ни владел собой Роспиньяк, он чуть не запрыгал от радости: в душе же барон просто ликовал:

«Черт возьми! Вот это везение!.. И намекать не пришлось!.. Я и надеяться не смел!.. Деньги сами плывут тебе в руки, Роспиньяк!.. Смотри, не упусти их!»

Неправильно истолковав его восторг, Леонора продолжала властно и убежденно:

— Вам надо жениться на ней, понимаете, надо!

— Понимаю, мадам, — ответил Роспиньяк с наигранной холодностью. — Но я, черт возьми, совсем не думал о браке!.. Не скрою, что вы требуете от меня большой жертвы, просто очень большой…

— Но приданое невесты скрасит эту жертву, — усмехнулась Галигаи. — Вы получите не только прелестную жену, но и земли Лезиньи, которые станут графством. Знайте, Роспиньяк, что замок Лезиньи и окрестные угодья обошлись нам в сто тысяч экю. По-моему, это немало…

— Конечно, мадам, — кивнул барон. — И жертва, на которую вы вынуждаете меня пойти, уже не кажется мне такой чудовищной. Однако…

— А еще подарки не меньше, чем на сто тысяч ливров… — перебила его Галигаи. — И жалованье, которое платит вам маршал д'Анкр, как капитану своих гвардейцев, будет увеличено до двенадцати тысяч ливров… а потом вы займете место Витри, капитана гвардейцев короля. Что вы на это скажете?

— Мадам, вы ослепили меня своей щедростью! — вскричал барон.

— Значит, вы согласны? — осведомилась Леонора.

— Согласен ли я?.. Еще бы не согласиться! — возликовал Роспиньяк. И вдруг сник: — Проклятье! Я совсем забыл про монсеньора!.. Простите, мадам… Я люблю деньги, это правда… Но собственная шкура мне дороже… Если я приму ваше предложение, мне и недели не прожить… Так что, увы…

Казалось, барон сильно смущен. На самом же деле он незаметно поглядывал на свою госпожу с победным блеском в глазах.

«Да, он точно ничего не знает», — решила Леонора. Она улыбнулась и промолвила:

— Успокойтесь, Роспиньяк, вам нечего опасаться монсеньора.

Блестяще играя свою роль, барон тревожно покачал головой, и, снова поверив этому несравненному актеру, Галигаи еще настойчивее повторила:

— Слышите, вам нечего его бояться!

Жестом подозвав собеседника поближе, женщина с таинственным видом прошептала:

— Знайте, Роспиньяк, что Кончино — родной отец этой девочки.

— Да что вы такое говорите, мадам? — пробормотал Роспиньяк, изображая глубокое потрясение.

— Это чистая правда, — заверила барона Леонора. И, опустив голову в притворном смущении, она еще тише добавила: — А я… я ее мать!

— Вы, мадам?! — совершенно искренне изумился Роспиньяк. А про себя подумал:

«Вот это ход!.. Какая изворотливость, черт возьми!.. Ну, молодец!..»

— Да, мне понятно ваше удивление, — с болью в голосе произнесла Леонора. — Мне ясно, о чем вы думаете, да-да!.. Любому, кто меня знает, немедленно придет в голову то же самое… Итак, вы полагаете, что, раз Флоранс уже исполнилось семнадцать… стало быть, она родилась до свадьбы… Увы, это так!.. Я совершила эту ошибку, я, Леонора Дори, а ведь мою безупречную репутацию признают даже злейшие враги!.. Теперь, оглядываясь назад, я и сама не понимаю, как можно было до такой степени забыться!.. — Гордо выпрямившись, женщина продолжала: — По крайней мере меня утешает то, что я стала супругой моего Кончино! Вы можете спросить, почему мы не признали Флоранс, когда поженились. О, это долгая и грустная история. Вы имеете право ее узнать, поскольку станете членом нашей семьи. Итак, слушайте, Роспиньяк, и вы поймете, как жестоко покарала меня судьба за грех молодости.

Меняя должным образом выражение лица, позы и интонации, Леонора коротко поведала о своем «грехе» и о том, что ребенок исчез. Его украли: подозревали даже, что он умер… В эту романтическую историю Галигаи вложила все свое богатое воображение. Но вымысел так тесно переплетался в рассказе с действительностью, что история эта казалась более чем правдоподобной.

Роспиньяк выслушал ее с неослабевающим вниманием. И не поверил ни единому слову. Но ему было ясно, что, не показывая вида, Леонора давала ему понять: историю эту надо сделать гласной и, если потребуется, отстаивать до последнего вздоха. И барон запоминал все до мельчайших подробностей. О своих сомнениях он предпочел не распространяться, и Леонора решила, что вполне убедила Роспиньяка.

Когда женщина замолчала, барон не стал ее благодарить, чувствуя, что этого от него и не ждут, а сразу нашел единственные подходящие слова. Гордо расправив плечи, он схватился за шпагу, оскалился и с налитыми кровью глазами прорычал:

— Что надо делать?.. Приказывайте, мадам.

Слабая улыбка тронула мертвенно бледные губы Леоноры. Устремив на барона горящий взор, она произнесла с непередаваемыми интонациями:

— Когда все об этом узнают… а узнают неизбежно… на меня станут нападать еще больше… меня будут обливать грязью…

— Понятно! — прервал ее Роспиньяк. — Вашим обидчикам я скажу пару слов вот на этом языке. — И он похлопал рукой по эфесу своей увесистой шпаги.

— Боже ты мой, — бросила Леонора с неуловимым оттенком презрительной насмешки в голосе, — это ваше дело… А вот я не столь обидчива…

— Ничего не понимаю, мадам, — изумленно воззрился на нее Роспиньяк.

— Да тут и понимать нечего, — передернула плечами Галигаи. — Я оставляю за вами право решать, быть ли выше оскорблений или мстить за них. Нет, меня волнует другое… Было бы обидно… очень обидно… если бы нашлись люди, которые из лучших побуждений стали бы намекать, что Флоранс… не может быть дочерью маркизы д'Анкр…

Леонора замолчала, глядя на собеседника с той же странной настойчивостью и той же загадочной улыбкой.

На этот раз Роспиньяк содрогнулся: он все понял. Но барон сохранил непроницаемый вид и с самым простодушным выражением лица спросил:

— И что?

— А то! — отрубила Леонора, как палач топором. — Вы заставите их отказаться от гнусных намеков, поступая со сплетниками так же, как вы поступили недавно с любителями посмеяться. Понимаете, Роспиньяк?