Отдав последние распоряжения мэтру Жакмену — тому самому трактирщику из Сен-Дени, в погребе у которого под присмотром Гренгая и Эскаргаса сидела Фауста со своими людьми, — Пардальян снова вскочил на коня и помчался в столицу.

Без приключений добравшись до таверны «Золотой ключ», шевалье спешился.

Сияющая мадам Николь выбежала ему навстречу. Она немедленно отвела Пардальяна в его комнату, которую всегда держала для него наготове, хоть шевалье вечно пропадал в разъездах.

Своими белыми руками мадам Николь быстро приготовила дорогому гостю роскошный обед.

И самолично подала его на стол: так заботливая мать потчует после долгой разлуки ненаглядного сына. Разумеется, сравнение это не вполне точное: слава Богу, пухленькая, цветущая Николь в свои тридцать пять лет могла быть кем угодно, но только не матерью господина шевалье.

Прислуживая Пардальяну, она с трогательной заботливостью предупреждала малейшие его желания; вдохновленная довольным блеском, который появился в его глазах, женщина болтала без умолку, забрасывая шевалье вопросами, на которые тот отвечал односложно… если вообще отвечал.

Пардальян ел не спеша, со вкусом. А насытившись, сообщил, что заглянул ненадолго и что вечером переберется в тайное убежище, о котором знала только Николь — и еще люди, с которыми он там скрывался.

Потом шевалье дал трактирщице короткие, точные указания. Она выслушала их с вниманием любящей женщины, которая запоминает все до мельчайших подробностей, понимая, что от этого может зависеть жизнь дорогого человека.

Николь уже не раз доказывала шевалье свою беззаветную преданность и удивительную смекалку, и потому он был уверен, что она все сделает как надо. Похоже, Пардальян не слишком спешил: сославшись на усталость, он решил немного вздремнуть — часов до двух пополудни. И, обложившись подушками, шевалье удобно устроился в большом кресле.

Зная привычки Пардальяна, мадам Николь придвинула к креслу столик и поставила на него блюдо с сухими бисквитами, хрустальный бокал и непочатую бутылку тонкого вина вуврэ. Потом женщина удалилась на цыпочках, поскольку веки шевалье уже опустились…

Как только она вышла, Пардальян немедленно «проснулся». Протянув руку к столику, он взял бутылку и наполнил бокал светлым шипучим вином. Потом шевалье поднес полный бокал к глазам. Казалось, Пардальян любуется легкими, похожими на мелкий жемчуг пузырьками. Но на самом деле он так глубоко задумался, что не замечал ничего вокруг.

Даже не пригубив вина, шевалье машинально поставил бокал на стол. Пардальяна одолевали невеселые мысли:

«В конченом счете я могу заявить Людовику XIII лишь вот что: „Сир, господин де Вальвер вручает вам четыре миллиона. Мы отняли их у вашего врага, испанского короля. Услуга за услугу… Вы вполне можете выделить графу двести тысяч ливров, и тогда он женится на любимой девушке, у которой тоже нет ни гроша“. И как бы я ни старался сказать это красиво — а я не очень-то речист — смысл моих слов будет именно таков. А что ответит король?.. Черт возьми, он сразу согласится, ведь игра, что называется, стоит свеч… Но я-то, я-то… на кого я буду похож?..»

Пардальян застонал, нервно забарабанив пальцами по столешнице. И принялся безжалостно бичевать самого себя:

«На кого я буду похож?.. Клянусь Пилатом, на одного из тех ростовщиков, которые ссужают деньги под огромный процент!.. Черт возьми, ну и мысли лезут мне в голову!..»

Он снова машинально взял бокал, медленно осушил его, а потом так резко поставил на стол, что основание бокала треснуло. Впрочем, шевалье этого даже не заметил. Нетерпеливо щелкая пальцами, он думал:

«Но ведь по справедливости Одэ должен получить заслуженную награду!.. А я-то знаю, что не такой он человек, чтобы о чем-то просить… и именно я втянул его в эту жуткую историю, то и дело вынуждая мальчика рисковать жизнью… и если он выпутается из всего этого целым и невредимым, то это будет просто чудо… В общем, мне самому надо позаботиться о том, чтобы графу достались деньги, которые причитаются ему по праву… Но как, тысяча чертей, как это сделать?.. Клянусь Пилатом, должен же быть какой-то более… м-м… пристойный способ… Думай, черт возьми, думай! Я уже заметил, что хорошие мысли приходят ко мне во сне… Значит, спать!»

Пардальян закрыл глаза — и замер. Спал ли он? Мы не знаем. Но похоже, что он таки задремал. Так прошло около двух часов. И вдруг шевалье вскочил, с трудом сдержав ликующий крик.

«Вот оно, черт возьми, вот самое простое решение! — радостно думал Пардальян. — Как же это я сразу не сообразил!.. Двести тысяч ливров?.. Да их, черт побери, должен дать граф Кончини!.. Он так богат, что ему ничего не стоит вручить Одэ эту сумму… А потом, маршал д'Анкр все-таки приходится девушке отцом! За ним приданое, тысяча чертей! Он просто обязан обеспечить свою дочь! Отличная идея!.. Я так и знал, что во сне меня осенит!.. Теперь можно и с королем поговорить!»

Пардальян быстро привел себя в порядок. Шевалье был в приподнятом настроении, в его глазах вновь вспыхнули лукавые огоньки. Он прямо помолодел, чувствуя себя двадцатилетним. Приосанившись, Пардальян вышел на улицу, напевая лихую песенку времен Карла IX… мелодию тех времен, когда шевалье как раз и было двадцать.

И продолжая мурлыкать себе под нос, Пардальян зашагал прямо в Лувр.

Стража уже получила по поводу шевалье особые указания, поэтому его немедленно провели к королю. Увидев Пардальяна, Людовик XIII тут же изъявил желание остаться с ним наедине. Приближенным Его Величества пришлось удалиться, что они и сделали, изнывая от глухой зависти.

Более четверти часа Пардальян с глазу на глаз беседовал с юным монархом. За это время шевалье рассказал все, что хотел. И, судя по его довольному виду, добился всего, о чем мечтал. По правилам этикета Пардальяну следовало ждать, когда король отпустит его. А шевалье встал со стула и заявил:

— А теперь, сир, я прошу разрешения удалиться. Королевская служба. Ваше Величество, спешные дела!

— Что ж, ступайте, шевалье, — улыбнулся Людовик. — Служба есть служба. Что бы ни случилось, я выполню свое обещание: буду лично присутствовать на свадьбе графа де Вальвера и потребую, чтобы господин д'Анкр дал за невестой двести тысяч ливров. — И с тонкой усмешкой добавил: — Это будет мне тем более приятно, что таким образом я проучу маршала и вознагражу графа за доблесть и верность престолу.