— Как — закинул? Куда? — встревожился Момчил.

— В море. Взял за ноги, раскрутил и забросил. Только булькнуло!

— Эх, что ж ты наделал, Дундьо! — вскрикнул Момчил. — Его же прибьёт к берегу!

— Не прибьёт, — мрачно ответил великан.

— Уж если Дундьо закинул, то не прибьёт! — засмеялся Драган. — Он наверняка шуганул его на самую середину моря.

Взяв мулов за поводья, парни попрощались и исчезли в темноте. Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил:

— Не ходи! Надо скорее домой. Боюсь, что Василёв не один здесь шатался, — и обратился к Звенигоре: — А ты, парень, смельчак! Спасибо тебе!

До утра уже никто не заснул. Все собрались в просторной комнате хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать дальше. Спыхальский встревожился и предлагал немедленно скрыться в горы. У Звенигоры созревал другой план. От Момчила он узнал, что до Бургаса можно добраться по морю в лодке. А оттуда до Рудника, где должен был находиться брат Серко, рукой подать.

Однако об этом он пока что помалкивал.

Через открытые двери доносились стоны Якуба. Златка поминутно бегала к нему, давала пить или поправляла постель. Её гибкая фигурка то появлялась в полуосвещённой комнате, то исчезала в густой темноте кухни. Звенигора поймал себя на мысли, что завидует Якубу. Хотелось, чтобы Златкины руки поднимали его голову, чтобы она ему подносила глиняную кружку с холодной ключевой водой. Арсен уже сознавал, что в сердце входит сладкое, пьянящее чувство, и это больше всего волновало его. Перед глазами все время стояла Златка. Даже во сне. Потому и мучился сейчас казак, не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы иметь возможность защитить Златку, или ехать в Бургас вызволять Нестора Серко.

Начало светать. Порозовел край неба над морем. Марийка готовила завтрак, застелив стол новой вышитой скатертью. Момчил вытащил из погребка бочонок ракии. Ночной подвиг Звенигоры растрогал старика и рассеял его сомнения относительно беглецов. Поднимая вверх чашу, Момчил торжественно произнёс:

— Пью за здоровье храброго юнака[73] Арсена… За ваше возвращение на родину, другари! Чтоб ни один турок не перешёл вашей дороги!

Из кухни снова донёсся стон Якуба.

— Кроме нашего друга Якуба, — добавил Звенигора. — Ибо не каждый вашенец[74] — приятель, бай Момчил, и не каждый турок — враг… Бывает свой хуже татарина: продаст и деньги пересчитает…

Он опрокинул чашу. Ракия была ароматная, настояна на каких-то горных кореньях.

Момчил тоже выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал:

— Это так, хлапе[75]. Но я никак не пойму, почему вам так дорог этот турок и турчанка.

Звенигора вытер ладонью рот.

— Теперь нам нечего скрывать, бай Момчил. Якуб — наш друг. Он вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его в темнице. И никакой он не купец… Мы вместе бежали через море к нам домой. А буря прибила фелюгу к Болгарии. Вот почему мы очутились здесь. Теперь наша судьба в ваших руках, бай Момчил. Захотите с Марийкой помочь нам — великая благодарность, не захотите — мы сразу же уйдём в горы. И Якуба понесём с собой. Мы не можем его бросить.

Момчил отрицательно покачал головой.

— Что ты, другарь! Болгары от дедов, прадедов честные люди! Честные и добрые. За добро они никогда не платят злом. Пусть Якуб с дивчиной остаются у нас в хижине. А вы скройтесь в горах, пока он поправится…

— Прятаться в горах я не буду. Мне надо добраться в Бургас, а оттуда до Рудника.

— До Рудника? — переспросил Момчил. — Я бывал там с Марийкой. Но что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда?

— Я должен там разыскать одного невольника и выкупить его. Если сможешь, бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, я буду тебе очень благодарен.

— Но один ты не справишься в дороге.

— Мне поможет пан Мартын…

— Конечно, — буркнул Спыхальский, встопорщив усы.

— Я не о том, — возразил Момчил. — Вы чужеземцы, и вас очень быстро схватит стража. Если так надо, тогда лучше мне пойти с вами. Я знаю дорогу, порядки…

— Нет, дедуся, — вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу, — если на то пошло, то поеду я. Кто знает, сколько дней уйдёт на эту поездку, а тебе нужно быть дома. Разве ты забыл, что днями приплывает стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернётся…

— И правда, — задумался Момчил. — Не смогу я ехать. Придётся тебе, Марийка, проводить наших гостей.

Звенигора недоуменно глянул на девушку. Момчил перехватил его взгляд:

— Ты сомневаешься в ней? Казаче, ты не знаешь наших горянок! Марийка стоит любого доброго парня.

— Дедусь! — покраснела девушка.

— Не буду, не буду, внученька! Иди приготовь все в дорогу. Возьми запасов на неделю. И не мешкай. Через час вам надо отправляться.

Лодка шла быстро, слегка покачиваясь на волнах. Спыхальский сложил сухие рыбацкие сети, прилёг на них, и вскоре послышался его могучий храп. Звенигора сидел у руля, а Марийка задумчиво смотрела на далёкий синий берег, что проплывал с правой стороны…

На второй день к вечеру вдали показался Бургас. Лодку решили оставить под присмотром Спыхальского между камышами в тихом устье какой-то речки. Поужинав, легли спать.

Ночь прошла спокойно. С первыми лучами солнца, поднимавшегося из-за моря, Звенигора и Марийка двинулись в путь. Шли быстро, так как хотели до вечера вернуться назад.

Дорога все время поднималась в гору и вилась меж зелёных виноградников. Навстречу катились тяжёлые, неуклюжие арбы, запряжённые серыми круторогими волами. На арбах сидели осанистые болгары в белых штанах, черных суконных жилетках и высоких овечьих шапках. Их худые, обгоревшие на солнце лица были суровы, будто вытёсаны из камня.

Всевозможное добро: шкуры, зерно, сушёный виноград, поташ — плыло на этих арбах в портовый город Бургас, а оттуда по морю в Стамбул или в другие заморские страны.

Никто не обращал внимания на молодого стройного мужчину и девушку, что спешили, озабоченные, вздымая ногами дорожную пыль. В полдень они остановились на высоком перевале, откуда открывался вид на широкую долину, где раскинулось село с красными, черепичными, и серыми, камышовыми, кровлями.

— Это Рудник, — сказала Марийка. — А вон и усадьба спахии!

То был каменный дом, окружённый хозяйственными постройками за высокой каменной стеной. Издалека он походил на крепость. А в действительности это была обычная усадьба турецкого спахии, построенная руками райя — крепостных крестьян. Однако толстые стены домов, конюшен и других построек надёжно защищали хозяина от внезапного нападения и, в случае необходимости, могли выдержать осаду отряда гайдутинов.

Дубовые ворота оказались на замке, и Звенигора постучал в них кулаком. Сначала со двора донёсся собачий лай, а потом в калитке открылось небольшое окошко, и в нем показались взлохмаченный чуб и сонное лицо сторожа.

— Что за люди? Кого вам? — моргнул он круглым совиным глазом.

— Мы хотим видеть хозяина, — сказал Звенигора и сунул в окошко серебряную монету. — Впусти, пожалуйста, добрый человек.

Ворота открылись, и Звенигора с Марийкой вошли в просторный двор.

— Прошу сюда, на скамейку, — поклонился турок. — Подождите, пока я узнаю, захочет ли хозяин допустить вас пред светлые очи.

Вскоре он вернулся и ввёл их в маленькую комнатку. Посредине стоял низенький столик, вокруг него желтели пухлые подушки.

— Ага подождёт здесь, — произнёс старик. — Хозяин сейчас выйдет.

Он отклонил тяжёлый ковёр, что заменял двери, и скрылся за ним. Через несколько минут в комнату вошёл пожилой, с жёлтым, обрюзгшим лицом спахия и сонно взглянул маленькими глазками на чужестранца.