— Танцевать, — картинно и, как мне кажется, вполне беззаботно улыбаюсь в ответ. Внутри же штормит. Неслабо так штормит. Ощущение чего-то неминуемого, пока правда, не знаю чего, отдается мурашками на коже.

— Интересно, а почему я снова узнаю обо всем последним, м-м?

— Интересно, а почему ты должен был узнать первым, м-м? — копирую его манеру. И да, подливаю маслице в огонь. Но я не могу иначе! Его поведение не то, что раздражает, оно по-настоящему злит. То, с какой он простотой влезает в мою жизнь раз за разом, совершенно не считая это чем-то зазорным.

— Может, хотя бы потому, что я остаюсь сегодня здесь ночевать? И мое мнение должно было учитываться при принятии решения? Потому как я, сам того не зная, должен в одно лицо справляться с родительскими обязанностями, пока ты выгуливаешь свою киску? — и столько возмущения и ярости в шепоте, что хочется не просто вжаться в окно, а выйти в него. Просто открыть и сигануть, ибо это единственный путь отступления.

— А что изменится, если я не буду спать через стенку, а вернусь к утру? Или ты настолько хреновый отец, который не сумеет уложить ребенка, ежели тот вдруг проснется ночью? — Ошибка номер раз. Но думать в моем положении несколько сложновато. Нарываюсь. Практически в открытую, только пасовать поздно. Наверное. Как и выйти из квартиры. Боже, ну что мне мешало сделать ноги, пока он был с малым?

— Многое. Как минимум то, что ты не будешь похожа на шлюху в вечных поисках члена, — угрожающе и рокочуще. Пригвоздив еще сильнее потемневшим взглядом. А почему бы мне сейчас просто не заткнуться, м-м? Выдергивает у меня из рук позабытый мной лифчик и швыряет на стол, где тот приземляется ровнешенько на сахарницу.

— Алексеев, ты ахуел? — Все, на что меня хватает. Его умение подавлять удивительно, черт возьми. Даже дышать рядом с ним сложно. И вроде как весьма унизительно то, что он говорит, но я вижу подтекст. Чувствую пресловутые искры. И растушеванную за пеленой гнева страсть.

— Иди-ка сюда. — Хватает за руку и дергает на себя. Сопротивляюсь. — Захотелось пошуметь и разбудить сына? Я догадывался о твоих умственных способностях, но не думал, что все стало настолько плачевно. Прекрати бороться, Ангелина, ты все равно не выйдешь сегодня из этой квартиры, а значит, я как минимум помогу тебе умыться. — Как же противно звучит мое полное имя из его уст. Меня передергивает, а хватка выше локтя — стальная. Это немного больно, но еще более обидно. Он, конечно, частенько не считался с моим мнением в былые времена, но теперь? Не имея никаких прав, он просто берет и решает за меня, что я буду делать, а что нет.

— Убери свои гребаные руки, мне тошно от тебя, неуравновешенный и совершенно не уважающий личное пространство, чурбан, — шиплю и царапаю его руку. Хочу избавиться от сильных, горячих пальцев, но не получается вообще никак. Быть может, потому что стараюсь в полсилы, дабы не шуметь.

— Да что ты говоришь? — издевается, подталкивает к ванной и буквально впихивает мое протестующее тело туда. Прикрывает себе преспокойно дверь. — Посмотри на себя. — Кивает на зеркало. И я не понимаю, о чем он. — Глаза как у обдолбанной, майка висит на честном слове, так и просясь, чтобы ее одним движением сдернули. А что под ней? Правильно. Шлюший набор. Чулки, подвязки и небось совсем крохотный кусочек ткани, что прикрывает вход в твое блядское тело. — Почти брезгливо оттягивает ворот моего домашнего балахона и отпускает. Ткань сползает, оголяя одно плечо. Сидит криво, как на пугале. А зрачки и правда почти застилают радужку. Приехали…

— Завали. — Разве есть что-то более правильное, что можно ответить в этом случае?

— Смывай свой боевой раскрас, пока я сам это не сделал. — Присаживается на бортик ванной. Ждет. Я же медлю, точнее вообще не собираюсь ничего делать. Какого хера?! Мало того, что мой «выгул» накрывается медным тазом, так еще и выслушивать подобное? Подчиняться? Какого, мать его, хера?! — Хреново со слухом?

— Хреново у тебя с головой, — огрызаюсь, повернувшись к нему лицом. Смотрю презренно сверху вниз. Чувствуя мнимое превосходство, но всего на пару секунд.

Лешина фигура вырастает передо мной, и следующее, что я чувствую, как его рука с силой сжимает мой затылок, небрежно запустив пальцы в волосы. Открывает кран с холодной водой и мокрой рукой ведет по моему лицу. Зачерпывает и умывает. Нагло. Неаккуратно уничтожает мои усилия. Размазывает старательно рисуемые мной стрелки и тушь. И так еще раз, потом еще и еще, и еще. А я могу только пытаться слабо толкать его в грудь, не сдвинув и на сантиметр. В комнатке узко. Настолько, что разогнаться негде. И так обидно, что хоть бери да разревись, но я трансформирую все в злость. До последней капли. Потому что черта с два я так просто сдамся и буду кротко все терпеть.

Лицо окрашивают подтеки. Черные, уродливые, стекают по шее к груди. Мне холодно и мерзко. И от воды, и от него. От всего, бля. И тот, наконец, отпускает. Явно довольный результатом, швыряет мне в лицо подвернувшееся под руку полотенце. Сука, урод. Ненавижу его сейчас.

— Ты чертов ублюдок, — глухо и зло. Буквально выплюнув. Стираю противные ледяные капли. Проклинаю на чем свет стоит и не стоит… Просто проклинаю, потому что ничего не могу сделать.

— Шлюха.

— Ну, так съеби с глаз моих долой, что руки-то мараешь? — Желание пнуть его настолько сильное, что ноги зудят. И ведь не вырваться отсюда никак. Заграждает собой выход.

— Потому что ты мать моего ребенка. Логично, нет? — разговаривает как с умалишенной. Весь такой горделивый и самоуверенный. — И я не позволю тебе ходить и практически торговать своим телом.

— У тебя я не спросила, что мне делать, где, с кем, как и сколько раз. — Ухудшаю. Явно причем. Такими успехами меня или утопят в этой ванной, или выебут за все хорошее. С силой отпихиваю его в сторону и, за неимением лучшего, усаживаюсь на узкую четырехкилограммовую стиралку. — Или тебя бесит, что я скорее готова дать незнакомцу, чем тебе? А, Леш? — Да похер. Исход и без того ясен. А мне хочется вывести его из себя окончательно. Потому что испортил планы. Потому что пришел чернее тучи, а до этого дня фактически игнорировал. Потому что его долбаная жена читает мне нотации. Да потому что он вообще появился снова в моей жизни. Влез и качает права.

— Уж не подо мной ли ты кончала, как девственница, совсем недавно? — вскидывает бровь. Надменно и с вызовом.

— Да мне как бы позволительно, давно никто не трахал. Понимаешь? Проблемка имеется. А вот почему ты спустил после того, как я покружила на твоем члене две минуты — интересный вопрос. Особенно, если учесть, что ты натягиваешь регулярно свою пышногрудую супругу.

— Тебе-то откуда знать, кого и когда я натягиваю? — ухмыляется, сидя теперь напротив меня. Толкнуть бы ногой в грудь, чтобы раскроил себе череп о бортик ванной.

— Да вот, женушка твоя сказала, что ты у нас не настолько хорош теперь в делах лямурных, глазки прикрываешь, в облаках летаешь. — Что я несу? Это как рыть могилу собственными руками. Но тормозов попросту нет. Меня несет. Сильно несет.

— Ты разговаривала с Олей или на понт берешь? — игнорирует выпад, зато за животрепещущее цепляется обеими руками.

— А ты у нее спроси, зачем она мне звонит и читает лекцию по поводу непостоянства мужских особей и их природной блядоватости. Вероятно, даже не догадываясь, что именно с твоей подачи между нами было то, что было. Ей там рога передвигаться не мешают? Или у вас это привычная практика? Что, иллюзия идеальной семьи, просто иллюзия? — Молчит. Что странно. Я бы на подобное как минимум сказала пару ласковых, а он молчит.

Смотрит как удав на кролика. Буквально сжирает взглядом, мысленно проглотив и не поморщившись. Желваки на лице ходуном ходят. Сжимает челюсть с силой, а на виске жилка загнанно бьется. Для полного антуража не хватает только, чтобы у него из носа хлестнуло паром. Весь такой злой. Весь такой держащий себя в руках. Каков молодец.

А меня бесит, чтоб его. И терять попросту нечего.