В тревожном 1918-м петрозаводские рабочие Валентин Иващенко и Николай Кудрявцев записались добровольцами в Красную армию и были направлены в расположение части, воевавшей на Нарвском фронте. Затем принимали участие в боях с войсками генерала Юденича и белофиннами. Воевали, по словам Иващенко, отменно, а отец маленького Володи – так и вовсе геройски: без специального военного образования дослужился до должности командира пулеметного взвода, затем умудрился попасть в плен, бежать из него и снова вернуться в строй.

В 1921 году Кудрявцев-старший попал под демобилизацию по ранению и укатил на родину, к семье, где вскоре скончался от дизентерии, подхватив оную в госпитале, в процессе заурядного медицинского обследования. Перешедший к тому времени на службу в ОГПУ и сменивший карельский Петрозаводск на балтийский Петроград Иващенко все последующие годы, чем мог, помогал лишившейся кормильца семье друга.

Вот они, зигзюги и превратности судьбы: шестилетка, рабфак, работа на Прионежском судоремонтном заводике. Казалось, все шло к тому, что Володя Кудрявцев повторит жизненный путь своего отца – потомственного рабочего. Как вдруг вручили парню комсомольскую путевку в Мурманск, на строительство нового, столь необходимого стране северного порта. Так Володя сделался мурманчанином, о чем нимало не пожалел: полусонный, никогда и никуда не спешащий родной Петрозаводск, в сравнении с молодым, живым и бурлящим Мурманском, казался ему теперь унылой провинцией.

В насквозь морском городе Кудрявцев неожиданно заболел… небом. Он взялся запоем читать книги и учебники по авиации, стал завсегдатаем установленной в парке парашютной вышки и одним из первых записался в открывшийся в городе аэроклуб. Но вскоре выяснилось, что летчиком Володе не быть, – врачи обнаружили какие-то проблемы с вестибулярным аппаратом, некритичные на земле, однако недопустимые в воздухе. Пришлось довольствоваться работой в мурманском отделении Осоавиахима, где пару лет спустя его избрали секретарем комсомольской ячейки.

Ну а в 1939-м случился в его судьбе новый, столь же крутой и столь же неожиданный поворот: Кудрявцев получил предложение поступить на службу в управление НКВД по Мурманской области. Так только-только разменявший четвертый десяток Володя стал чекистом. Для старта новой головокружительной карьеры, пожалуй что, и поздновато. Но, разумеется, то было предложение из разряда тех, от которых не отказываются.

Так что весьма бойко и убедительно излагавший накануне легенду зашифровки Кудрявцев-младший в отдельных мелочах не врал. Он и в самом деле был переведен в ленинградский аппарат всего два месяца назад. Переведен, как нетрудно догадаться, не без участия все того же Иващенко. Другое дело, что, при всех своих, в чем-то близких отцовским, чувствах к Володе, на людях, да и при нем самом Валентин Сергеевич особого отношения к новому сотруднику не выказывал, – чужих любимчиков он не выносил, а своих не заводил…

– …Согласен, Валентин Сергеевич, погорячился. Кстати, память у Гиля и в самом деле совсем не стариковская. Ленина цитирует целыми абзацами и без единой запинки.

– Лучше бы он его не по памяти, а по тетрадям своим цитировал. Тогда бы вся эта бодяга, глядишь, и закончилась. Хорошо, Володя, предлагаю на этом месте взять паузу. Потому как – есть время разбрасывать мысли, но требуется время и собраться с ними. Ты неплохо отработал, так что сегодня даю возможность отдохнуть. Поезжай домой, выспись. А завтра, с новыми силами…

– А можно вопрос?

– Валяй.

– Вы сказали, что про семейство Алексеевых поболее знаете. А их что, уже брали в работу? По нашему ведомству?

– Просто так любопытствуешь или с прицелом?

– Да пока и сам не знаю, – честно признался Кудрявцев.

– Руководствуешься принципом «информация лишней не бывает»? Похвально. Только, скажу тебе по секрету, еще как бывает. А что касается Алексеевых – тут все просто. Там же, у Елены этой, старшая сестра имеется. Ты в курсе?

– Вчера вскользь прозвучало. Нелли, кажется?

– Она самая. Нелли Кашубская. С полгодика взад из Москвы пришел запрос отработать ее и ближайшее окружение в связи с рассмотрением данной кандидатуры для технической работы в нашем дип-корпусе в Швеции.

– Ого! Так она?..

– Нет, это не то, о чем ты подумал. Кашубская – филолог, специалист по скандинавской литературе. Самое главное – в совершенстве владеет шведским и финским языками.

– И что же? Отправили ее в Швецию?

– Отправили. Причем невзирая что происхождение там отнюдь не пролетарское, а сама Кашубская даже не комсомолка. Посему, думается мне, и тут без Гиля не обошлось.

– А здесь какая связь? Гиль – он же крестный Лены, а не Нелли?

– За Кашубскую хлопотала сама Коллонтай, которая доселе эту барышню в глаза не видела. Однако некогда Коллонтай состояла в приятельских отношениях с Гилем.

– Вы намекаете, что?..

– Не намекаю, а предполагаю. Скорее всего, Казимирыч сыскал способ порекомендовать Нелли для подобной работы. Не удивлюсь, если москвичи дали добро на выезд, рассчитывая, что с Кашубской тот постарается переправить свои тетради на Запад.

Кудрявцев секундно задумался.

– В принципе, версия вполне состоятельная.

– Состоятельная, но не состоявшаяся: не обнаружили в вещах Кашубской ничего крамольного…

Ладно, хорош. У меня тут и других дел, помимо отработки московских капризов, по горло. Марш отдыхать! Пока я не передумал.

– Всего доброго, Валентин Сергеевич.

– Володя! – уже в дверях окликнул Иващенко. – А вот ежели без отчетов и провокаций? Как персонально тебе за эти две с огузком недели Гиль показался? Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Врать не буду. Нравится мне этот старик. Ой! Извините!

– Вот то-то и оно, что нДравится. Матка, понимаешь, боска…

Неожиданно сделавшись обладателем полноценного отгула, Кудрявцев выкатился из центрального подъезда Большого дома[14], однако повернул свои стопы вовсе не в направлении Выборгской стороны, где снимал комнатку в коммуналке на Лесном проспекте.

А двинулся он в сторону строго противоположную – через тихую и славную улочку Пестеля да через речку Фонтаночку, держа ориентиром Михайловский сад. Конечной же целью неспешной прогулки залегендированного сотрудника госбезопасности являлся Русский музей. Вернее, его штатная единица – искусствовед Елена Алексеева (в девичестве – Кашубская). Важный момент! Кудрявцев направлялся в храм искусств, движимый отнюдь не служебными, а исключительно личными интересами. А все потому, что накануне оказался буквально очарован этой женщиной.

Елену нельзя было назвать в строгом смысле слова красавицей. Однако выразительные голубые глаза, густые, совершенно пепельные волосы, не потерявший стройности, несмотря на две беременности, стан – все это, в соединении с привлекательной улыбкой и образцово-славянским типом лица, делало эту женщину словно бы… нездешней. То бишь совершенно не соответствующей типичному образу советской женщины с киноэкрана или с агитплаката. С ходу считывались и угадывались в ней: и мощная энергия характера, и потаенная (до поры?) чувственность, и утонченность аристократической породы предков – польских шляхтичей. Такого рода женщин на жизненном пути Кудрявцева не встречалось ни разу. Неудивительно, что он запал на Елену сразу и вдруг, хотя весь вечер и пытался старательно скрывать свое эмоциональное потрясение.

Казалось бы, для разведчика такая задачка из разряда начальной школы. Но…

То ли временно подрастерял Володя свое мастерство, то ли женская интуиция в данном случае проходила по разряду высшей математики. Так или иначе, но каких-то пару часов назад, когда Кудрявцев еще только подходил к Большому дому, в служебной подсобке Русского музея состоялся весьма эмоциональный женский диалог. В коем имя Кудрявцева всплывало не единожды и совсем не всуе.