– Судя по тому, что за три иконы девятнадцатого века рассчитывали выручить двести рублей, – любители.

– Понятно. Еще что?

– В Одессе задержали механика сухогруза «Профессор Волчанский», некоего Скаргу Г. Б., при попытке реализовать контрабандно ввезенные из Греции журналы «Плейбой».

– То-то праздник для одесской милиции! Небось уже раздеребанили весь товар постранично?

– Во вторник в Ленинграде обчистили квартиру замдиректора Кузнечного рынка Карапетяна. А буквально сегодня утром нанесли визит в жилище директора местной обувной фабрики «Восход». В обоих случаях взяли наличность и антиквариат. Много.

– Полагаешь, действовала одна и та же группа? Марков пожал плечами:

– Подождем до следующего обноса.

– В смысле?

– Вы же сами, Владимир Николаевич, учили, что один раз – это случайность, два – совпадение, а вот три – закономерность.

(Хм… Ну, допустим, я тебя и другому учил. Например, тому, что фактов всегда достаточно. Не хватает фантазии.)

– Ладно, бог с ними. С ленинградскими директорами и их антикварным барахлом. А про американцев ты мне, часом, ничего сказать не желаешь?

– Каких американцев? – насторожился Марков.

– Тех, что взалкали приобщиться к русской художественной культуре и намерены завтра посетить Третьяковку?

Олег Сергеевич облегченно выдохнул, а следом выкатил восторженное:

– А откуда вы?.. Они же только этим утром с запросом обратились?

– Э-эх, Марков-Марков! Ты девиз Первого мукомольного комбината знаешь?

– Нет.

– «Где хороший учет – там зерно не утечет». Сколько человек планируете прицепить к сопровождению?

– Троих. Плюс – экскурсовод, разумеется, будет из наших.

– Оксана или Марья Сергеевна?

– Честно говоря, не в курсе.

– Пусть будет Оксана – она и порасторопнее, и пофигуристее. Не картинами же единственно жив экскурсант? Да и акцент у Ксюшки не столь груб, как у бабы Маши.

– Хорошо, я пометил. Может, есть смысл на время экскурсии американцев ограничить доступ прочим посетителям?

– Много чести! Музей должен работать в обычном режиме. Не думаю, что за культпоходом наших заморских друзей скрывается нечто большее, но бдительности все равно прошу не терять. В случае возникновения любых внештатных ситуаций – докладывать незамедлительно.

– Так точно. Если что, вас на квартире искать или?..

– Или. Я буду на даче.

– К какому времени прикажете вызвать шофера?

– Ни к какому. Сам доберусь.

Тут Марков в очередной раз позволил себе вне-уставную панибратскую ухмылочку:

– Значит, вскорости очередную телегу от орудовцев[12] ждать?

– А ты им Гоголя процитируй: какой, мол, русский не любит быстрой езды.

– И все-таки вы бы, Владимир Николаевич, поосторожнее за рулем. Не ровен час…

– Жену поучи! Щи варить. Кстати, как она, супружеская жизнь? Не разочаровался еще? В своей Катерине?

– Никак нет, – расплылся в довольной улыбке Марков.

– Ясно: медовый месяц не показатель. А знаешь, откуда пошло такое выражение? Медовый?

– Да как-то не задумывался.

– В средневековой Британии молодожены в первый месяц совместной жизни галлонами – или что там у них тогда было в ходу? – потребляли мед. Считалось, существенно повышает половую потенцию. Равно как и плодовитость.

– У меня, Владимир Николаевич, с этим делом и без меда все «хоккей».

– Ну-ну Главное, чтобы это пагубно не отразилось на умственных способностях.

– Как это?

– Еще Ньютон, а за ним старина Фрейд доказали, что воздержание стимулирует творческую деятельность… Все, свободен. Единственное что – свяжись перед уходом с бригадиром наружки, которая просрала венгра, и передай, что я страстно жажду видеть его в понедельник, в десять нуль-нуль, у себя в кабинете.

– С рапортом?

– С подробным рапортом и с вазелином. Хочу, чтобы он тоже прочувствовал, что с потенцией у меня пока все в порядке…

После ухода Маркова я еще какое-то время поработал с документами, но усталость от перелета давала себя знать. И то сказать – над маразматиком Фединым потешаюсь, а ведь и сам при этом, мягко говоря, не мальчик. И с каждым разом совершать без видимых последствий для здоровья подобные, одним днем, марш-броски становится все затруднительнее. Тем паче в брюхе транспортника, с его едва ли не во дворе удобствами.

Убирая бумаги со стола, я невольно задержал взгляд на записи: «Пн-к. 18:00. ДК им. Зуева. Гиль».

– Эге ж! А вот и еще один старый конь нарисовался. Этот, пожалуй, даже и постарше Федина будет. Сколько Казимирычу было тогда, в год нашего знакомства? Пятьдесят три, кажется? Выходит, аккурат столько же, сколько мне сейчас.

А ведь тогда, весной 1941-го, я и помыслить не мог, что мы с Гилем доживем-сравняемся. Оно, конечно, Казимирыч – старого лесу кочерга: скрипит, трещит, да не ломится. Но вот конкретно в моем случае загадывать на подобное долголетие в те смутные предвоенные дни всяко не приходилось…

Ленинград, апрель 1941 года

На следующий после визита Кудрявцева к семейству Алексеевых – Кашубских день капитан госбезопасности Иващенко принимал Володю в своем служебном кабинете. Из окна которого открывался классический панорамный вид на Литейный мост, Неву и на здание Финляндского вокзала. Правда, вот Магадан, вопреки сложившейся народной мифологии, сколь ни напрягай зрение, все едино не просматривался…[13]

– …Долго спать изволишь, – бросив взгляд на «командирские» проворчал Иващенко.

– Виноват, Валентин Сергеевич. Всю ночь отчет писал, а под утро сморило, соснул пару часиков.

– Да ладно, это я так, из зависти. Бессонница, зараза, замучила. С работы раньше одиннадцати не выползаю. Пока до дому доберусь, пока то-сё. Встаю в шесть. И, матка, понимаешь, боска, не уснуть, – начальник разложил перед собой исписанные Кудрявцевым листы. – Отчет, я так понимаю, о посещении квартиры Алексеевых?

– Так точно.

– Любопытственно. А почему от руки?

– Не успел до машбюро дойти. Сразу к вам.

– Я к тому, что почерк у тебя – «я вас умоляю», – пояснил Иващенко, насаживая на нос очки. – Да ты присаживайся, не маячь.

Валентин Сергеевич прочитал текст дважды: сперва бегло пробежав глазами, а затем сосредоточившись на конкретных абзацах и фразах.

После снял очки и протер красные от недосыпа глаза.

– Что ж, толково и все по делу. Вижу, воды лишней не лил. Конечно, за это семейство мы и поболее твоего знаем, но все же кое-какие детальки интерес представляют. Да, а вот этот Самарин – что за фрукт?

– Работает старшим кладовщиком на складе готовой продукции чулочно-трикотажной фабрики «Красное знамя». Сам себя величает материально ответственным лицом. Гордец, хотя и без весомых на то оснований. Болтлив, как торговка на базаре. На мой взгляд, весьма заурядная личность. Даже не представляю чем он смог увлечь Людмилу? Слишком разные у них интересы и интеллектуальный уровень.

– Как минимум один общий интерес имеется – один складирует тряпки, вторая их носит.

Кудрявцев дежурно улыбнулся и резюмировал:

– По первому ощущению, Самарин производит впечатление редкостного прохвоста. Но прохвоста всяко не нашего профиля.

– В смысле приворовывает?

– Возможно, но, скорее, по мелочи. Потому как трусоват.

– То бишь на твои словесные провокации не повелся?

– Напротив, всячески пытался пресекать.

– Понятно. А Гиль?

– А вот старик был в своем репертуаре. Тому даже дровишек подбрасывать не нужно – так, уголечку сыпанул немного – и понеслось.

– «Старик»! – передразнил Иващенко. – Гилю сколько сейчас? 53? А мне, между прочим, в сентябре полтинник стукнет. Равно как и отцу твоему. Могло бы… Э-эх, Коля-Коля…