Воспоминание об ужасе в глазах девушки стерло улыбку с лица Джафара. Плохо, что она боится его. Он не хотел, чтобы она в страхе и трепете сжималась под его взглядом. Джафар предпочитал ее неповиновение, каким бы раздражающим ни казалось подобное свойство в женщине. А этим она обладала в полной мере.

Эхереш – назвал он ее. Непокорная. Да, непокорная… но, как ни странно, уязвимая, беззащитная. И красива, очень красива. Чувствовались в ней какая-то буйная воля, неистовость, бесшабашная смелость, способные невыразимо возбудить мужчину. Хотелось бы ему ощутить, как эта неистовость превращается в страсть… в его постели, как ненависть оборачивается безумной жаждой блаженства, яростным стремлением покориться и отдаться.

Жеребец тихо фыркнул, и Джафар мгновенно насторожился, вглядываясь в темноту. Но лошади мирно щипали травку. Джафар, вздохнув, устало опустил голову. Рана горячечно пульсировала. Ему не раз приходилось испытывать нечто подобное после битвы. Гораздо острее боль от сознания того, что прекрасная девушка в твоих объятиях так же недостижима, как далекая звезда. Его терзала невозможность утолить желание. Однако почему так сладостно ощущать ее рядом с собой?

Джафар осторожно, чтобы не разбудить девушку, устроил ее поудобнее. Какая ошибка! Ведь теперь эти мягкие, теплые холмики прижаты к его груди, а худенькое колено случайно уперлось в и без того возбужденную мужскую плоть.

Он закрыл глаза, тщетно пытаясь заснуть. Да… мучительно, но почему-то необыкновенно приятно остаться здесь, под темным небом, где никого вокруг, кроме непокорной молодой пленницы в его объятиях.

Восток загорелся розовым цветом, раскрашивая голубое небо, когда Алисон открыла глаза и, почувствовав утренний холодок, сонно завернулась в бурнус, не понимая, куда исчезло согревавшее ее всю ночь тепло.

Резкое позвякивание вырвало ее из уютной дремоты. Только сейчас она сообразила, что лежит под бурнусом одна. Встрепенувшись, Алисон повернулась. Ее похититель, безжалостный варвар, называвший себя Джафаром, седлал лошадей.

Словно ощутив ее пристальный взгляд, он оглянулся, встретившись с ней глазами. Алисон заметила на его щеках золотистую щетину, придававшую благородным чертам несколько сомнительный вид.

Алисон резко отвернулась, желая лишь одного – спрятать голову под бурнус. Воспоминание о том, как ее вынудили раздеться перед мужчиной, вновь вызвало горячий румянец на щеках и волну ярости. Девушка не привыкла, чтобы ее волю так беспощадно ломали, но этот дьявол сделал все, чтобы подчинить ее и показать, как она беспомощна перед ним. Кроме того, Алисон спала совсем мало и совсем не отдохнула. Она просыпалась каждый час, только чтобы вновь и вновь обнаружить себя в объятиях незнакомца, прижатой к мускулистому мужскому телу. Его тревожащая близость терзала, мутила разум, кружила голову. Никогда ни один мужчина так не действовал на нее. Никогда еще она так остро не сознавала его мужественность и свою женственность.

Пытаясь забыть обуревавшие ее чувства и неслыханное унижение, решив игнорировать человека, бывшего причиной всего этого, Алисон молча поднялась и оделась. К. собственному смятению, она поняла, что не сможет встретиться взглядом с Джафаром, хотя была благодарна ему за то, что он позволил ей отойти в сторону и уединиться на несколько минут. Алисон испытывала меньше благодарности за предложенный на завтрак хлеб, но Джафар не протянул ей мех с водой, свисавший с седла жеребца. Она знала, что Джафар ждет, пока его попросят, но не намеревалась сдаваться. Алисон не станет его молить, не покорится его высокомерным капризам.

Алисон была поражена, узнав, что Джафар позволил ей сесть на кобылу, но решила, что он просто не хочет утомлять своего коня, а вовсе не потому, что внезапно стал доверять ей. Однако, когда Джафар хотел помочь ей сесть в седло, Алисон сжалась, презрительно сверкая глазами.

– Я сама могу справиться!

На щеке Джафара дернулась жилка, но он ничего не ответил. Злорадствуя, Алисон села на лошадь. Джафар, как и раньше, привязал поводья к луке своего седла и поехал вперед. Алисон старалась не смотреть на него. Она была исполнена решимости игнорировать своего спутника-дикаря и его смехотворные требования покорности.

Ее решимость немного поколебалась, когда через несколько миль они набрели на ручей. Алисон с нескрываемым желанием смотрела, как Джафар поит лошадей и наполняет водой мех. Его пронизывающий взгляд при виде того, как она облизывает сухие губы, подчеркнуто напоминал о том, что у нее есть выбор.

– Ты знаешь условия, – спокойно сказал он. – Стоит только вежливо попросить воды и согласиться перевязать мне рану, и тебе будет позволено утолить жажду.

– Мне не хочется пить, – солгала Алисон. Она пыталась убедить себя в этом. Утро почти кончилось, и скоро они покинули относительную прохладу гор. Перед ними расстилалась широкая равнина, пестревшая небольшими пригорками и кочками. Они добрались до Высокого Плато.

Когда беспощадное желтое солнце начало сжигать ее пылающими лучами, Алисон, измученная жаждой, могла лишь непрерывно повторять:

– Я не хочу пить, не хочу пить, не хочу…

Но к полудню пытка стала невыносимой. Алисон была покрыта потом, пылью, умирала от жажды. Ей хотелось протянуть руку к стакану холодного лимонада. Хотелось принять ванну. Лечь в мягкую постель. Но сильнее всего хотелось добыть оружие и прикончить этого негодяя. И в эту минуту она была готова убивать его медленно, чтобы заставить помучиться.

На ум пришла старинная арабская пытка – врага растягивали на песке, привязав к колышкам руки и ноги, и обмазывали медом тело, оставляя в жертву муравьям.

Но ее свирепые мысли нисколько не действовали на безжалостного похитителя. Они продолжали мчаться все с той же головокружительной скоростью. Алисон едва не падала с лошади от усталости и жажды, а надежды на побег таяли с каждой бесконечной милей. Она могла лишь молиться, чтобы дядя благополучно вернулся в Алжир и не вздумал искать ее. Он никогда не вынесет этого утомительного путешествия и пусть лучше предоставит возможность более молодому и храброму Эрве спасать невесту.

К полудню унылый пейзаж сменился степью, покрытой зеленой травой и ковылем. Время от времени вдали виднелись стада овец и коз, но бербер держался подальше от этих признаков цивилизации.

Днем они остановились еще раз, чтобы напоить лошадей. Ненависть Алисон к Джафару разгорелась с новой силой. Он пытается убить ее и куда больше заботится о животных: позволяет им остыть после водопоя, некоторое время едет шагом, прежде чем пуститься в галоп.

Однако, чувствуя на себе взгляд Джафара, девушка гордо выпрямлялась. Она не знала, сколько еще сможет продержаться, но тлевшие глубоко в душе остатки гордости мешали ей сдаться.

Однако по мере того, как они углублялись в глушь, решимость начала таять. Алисон пришлось стиснуть зубы, чтобы не начать молить. Ей хотелось кричать на него, бить кулаками, просить освободить, но она уже усвоила вчера, что всякие мольбы и угрозы бесполезны. Он не отпустит ее, этот жестокий дикарь, не выносивший, когда ему противоречат.

Пытаясь подавить горькие рыдания, Алисон гневно уставилась на Джафара, потрясенная собственной ненавистью.

Джафара ничуть не задевали ее злобные взгляды, потому что знал, как страдает девушка. Он испытывал невольное восхищение к такой силе воли, несмотря на то, что был раздражен ее непокорством.

Немного позже, заметив, как поникла девушка в седле, он молча остановил лошадей, намереваясь положить конец бесплодной битве. Он хотел проучить ее и ожидал, что Алисон сдастся много часов назад. Но не мог больше заставлять ее мучиться. Не сумел вынести ее терзаний.

Джафар отвязал мех и протянул Алисон.

– Пей.

Алисон с мучительным желанием посмотрела на мех, прежде чем ответить:

– Я не хочу пить.

– Не будь дурой.

Он откупорил мешок из козьей шкуры и поднес горлышко к ее губам.