Шокированная Алисон поднесла пальцы ко рту и уставилась на Эрве.

– Ты выросла, coquine, – шепнул он…

Нежные воспоминания об этом давнем поцелуе сейчас терзали Алисон. Первый поцелуй Эрве испугал ее, польстил, но не потряс. Совсем не то, что нежеланные ласки бербера…

Чего не хватало поцелую Эрве? Почему безжалостный похититель способен так легко возбудить в ней страсть, чего никогда не удавалось Эрве?! Как может она чувствовать это непристойное желание к одному мужчине и абсолютно ничего не испытывать к другому?!

Алисон вздохнула, стараясь отрешиться от мучительных мыслей.

Стоявший за ее спиной Джафар услышал вздох, но сделал вид, что не обратил на него внимания. В эту минуту он боролся с собственными терзающими мозг мыслями.

Джафар прекрасно понимал, что не дает ему покоя: вожделение к прелестной пленнице. Удовольствие видеть ее в живописных нарядах его страны… радость встречаться с сидящей у входа в шатер, словно ожидающей его возвращения… переживаемые каждую ночь пытки оттого, что она лежит рядом и все же бесконечно далека… безумные воспоминания о сладости ее губ и головокружительно пьянящем поцелуе…

Джафар не мог заставить себя не думать о свирепом торжестве мгновенного обладания, восторге ощущения ответной страсти. Какой она была в этот момент! Белоснежное, таившее великолепные тайны тело, соски, расцветшие розовыми бутонами при его прикосновении…

Он хотел снова почувствовать языком вкус этой прекрасной, словно выточенной из теплого мрамора груди, утонуть в бесконечной сладости ее поцелуев, впитать внутренний огонь воплощенной женственности.

Джафар сознавал, что желание туманит его рассудок. Он снова и снова обнаруживал, что забывает о многочисленных обязанностях. Просыпаясь каждое утро рядом с Алисон, он все яснее понимал, что не желает ее покидать. Наблюдать за спящей девушкой, видеть каштановые волосы, рассыпанные по его подушке, было почти невыносимо. Все это рождало, помимо голода, странную нежность, потребность защитить ее. Если бы не долг, Джафар часами бы лежал, любуясь Алисон, просто затем, чтобы быть рядом.

И уезжая, он думал только о той минуте, когда настанет вечер и они снова смогут быть вместе. По правде говоря, Джафар находил подобные отношения крайне абсурдными, если учитывать, что враждебность между ними лишь усилилась со временем. Прелестная пленница либо полностью игнорировала его, либо на все вопросы отвечала презрительным молчанием.

Такого всепоглощающего желания быть с женщиной он до сих пор не ведал. Женщиной, которая не желала его видеть, презирала да и еще к тому же принадлежала другому мужчине.

Он никогда не испытывал недостатка во внимании прекрасного пола. Но сейчас почему-то любовные игры с другими потеряли свою привлекательность. Хуже всего приходилось по утрам. Слишком заманчивой была мысль взять ее во сне, придавить к постели и медленно войти в это соблазнительное тело, забыться в сладостном опьянении.

Но он хотел, чтобы Алисон сама пришла к нему, отдалась по доброй воле. Сломить ее гордость нетрудно, но он желал давать ей уроки наслаждения. И больше всего на свете стремился заставить Алисон забыть о помолвке с Эрве де Бурмоном, своим заклятым врагом.

Но это последнее, как, впрочем, и все остальное, казалось совершенно недостижимым.

Алисон не привыкла смиренно умолять, но, опасаясь за собственный рассудок, решила, что вечером, пожалуй, стоит забыть о гордости и попросить Джафара разрешить ей иногда ездить верхом. Она выбрала момент, когда они остались наедине, и, по ее предположению, он мог поддаться ее уговорам. Остатки ужина были убраны, и Махмуд отправился спать.

Алисон прихлебывала кофе, украдкой поглядывая на Джафара. Он читал, растянувшись на подушках, повернув страницу к светильнику. Алисон выяснила, что Джафар подписывался на французские журналы, и сама перечитывала их не один раз, чтобы занять себя, хотя некоторые выпуски приходили с опозданием на месяц.

Ее удивляло, что берберский воин интересуется новостями из Франции. Но он вообще казался удивительным человеком. Она никогда не знала, чего от него ожидать, кем он сегодня предстанет перед ней – диким сыном пустыни или лощеным, воспитанным джентльменом. В этот момент Джафар выглядел почти цивилизованным. Он снял тюрбан, и непокорные пряди волос цвета гречишного меда упали на лоб, переливаясь золотом в свете лампы. Если не считать загорелой кожи, Джафар легко мог сойти за европейца. Вероятно, поэтому он и казался ей смутно знакомым.

Отблески пламени смягчили мрачную суровость его черт, создавая обманчивый, волнующий эффект, – теперь Джафар выглядел моложе и куда добрее, чем был на самом деле. Однако он действительно мог быть добр, решила Алисон, вспоминая нежность его поцелуев и те постыдные мгновения, когда едва не отдалась ему.

Алисон мысленно выругала себя. Подобные рассуждения лишь расстраивали и без того натянутые нервы.

– Почему ты читаешь эти журналы? – спросила она внезапно, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей и заодно начать беседу.

Джафар взглянул на нее, подняв брови, словно удивленный, что она обратилась к нему. За все это время Алисон впервые добровольно заговорила со своим похитителем.

– Хочу быть в курсе всего происходящего во Франции, – пояснил он, немного помолчав.

– Зачем?

– Чтобы знать, что замышляют французы в отношении моей страны, особенно теперь, когда завоевали Алжир.

– Именно читая журналы, ты научился так хорошо говорить по-французски?

Джафар пожал плечами.

– Да… Есть еще и другие способы. Мудрец всегда старается узнать язык врага.

Алисон хотела было расспросить его подробнее, но решила, что ей нет дела до его тревог. Она хочет лишь одного – поскорее освободиться и заставить Джафара заплатить за похищение.

– У меня к тебе просьба, – объявила она, резко сменив тему разговора. – Мне хотелось бы каждый день час или два ездить верхом.

Джафар нахмурился и долго раздумывал, прежде чем ответить:

– Зачем?

– Потому что мне необходимо отвлечься. Я медленно схожу с ума от безделья, поскольку не привыкла целыми днями ничего не делать, как, впрочем, и молить о малейшей милости.

– Но разве Махмуд не выполняет твоих повелений?

– Конечно, выполняет, но ты не даешь мне ни малейшей свободы! Меня никогда не выпускают, гостям не позволено ко мне приходить, и я целыми днями никого не вижу, кроме тебя, что, согласись, не такое уж приятное общество.

– Я пошлю к тебе женщин из лагеря. Возможно, Тагар…

– Спасибо, – нехотя пробормотала Алисон, – но не могу я сидеть неподвижно.

Не получив ответа, она вышла из себя, забыв о твердом намерении не злить похитителя.

– Неужели не понимаешь, насколько невыносимо сидеть здесь целыми днями, словно в тюрьме?! И ничего не делать, кроме как мерить шагами пол и мучиться сознанием, что, вероятно, никогда не увидишь семью, родных, родину?!

На щеке Джафара дернулся мускул, однако он продолжал сохранять спокойствие.

– Я подумаю над твоей просьбой, – сказал наконец бербер.

– Почему не можешь дать мне ответ сейчас? Боишься, что попытаюсь сбежать, если позволишь ездить верхом?

– Да, такое приходило мне в голову, – слегка улыбнулся Джафар.

Алисон и сама об этом подумывала, однако не собиралась признаваться. Ей удалось весьма убедительно покачать головой и фыркнуть:

– Да это просто самоубийство – пытаться бежать, не зная дороги. Куда я пойду?

– В данный момент только в постель. Пора спать.

Алисон раздраженно вскинулась, сверкнув глазами.

– Черт бы тебя…

И, вовремя спохватившись, прикусила губу, заглушив уже было готовые сорваться с губ проклятия. Нельзя, ни за что нельзя позволить ему разозлить себя до такой степени, чтобы сказать и сделать что-то поспешное. Но и умолять она не станет. Не позволит себе унизиться, чего он, очевидно, и добивается.

Однако, к изумлению Алисон, Джафар, хотя и частично, все же согласился на ее требование.