— Сераф тобой гордится, — проговорил Дезриэль.

— Вроде я не ныл на эту тему, — немного помолчав, сказал Ферендир.

— Ты очень хорошо скрываешь свои эмоции, но я чувствую, как сейчас у тебя внутри все кипит.

— А разве я их так хорошо скрываю? — спросил Ферендир и повернулся к Дезриэлю.

Наставник загадочно улыбнулся и ответил:

— Ты всему быстро учишься — всегда. Продолжай в том же духе!

— Может, я и хорошо учусь, но когда же я перестану учиться и стану таким же, как вы?

— Ты учишься, пока не пришло время принять новую роль. Впрочем, даже когда ты окончишь обучение, то в какой-то степени будешь учиться и дальше. Со мной это тоже происходит. Я твой учитель, но все время учусь чему-то новому.

— Я не совсем понимаю.

Ферендир испытующе посмотрел на Дезриэля — тот был весь окутан приятным мягким светом.

— Даже став учителями, мы продолжаем учиться, — объяснил Дезриэль, — потому что всегда найдется что-то новое. Какими бы сильными, мудрыми и просвещенными мы себе ни казались, жизнь постоянно преподносит нам урок. Вечное ученичество — удел тех, кто достаточно восприимчив и честен с собой.

— Значит, — усмехнулся Ферендир, — Сераф не любит меня за то, что я лучше него учусь новому? Или за то, что я иногда не стесняюсь продемонстрировать, что ничего не знаю? За что именно?

— Ни за то и ни за другое! — безапелляционно заявил Дезриэль. — Сераф сам пытается усвоить один непростой урок, а ты постоянно усложняешь ему задачу.

Ферендиру захотелось рассмеяться, но он понимал, что смех в такой момент мог показаться невежливым и оскорбительным. Он лишь покачал головой и сказал:

— Про урок ничего не знаю, просто вижу, что Каменный Страж, которым я давно восхищаюсь и которому давно прислуживаю, относится ко мне так, будто я — глупец и неумеха. Или даже все сразу!

— Ты его совсем не понимаешь.

— А он и не пытается мне ничего объяснить.

— Это верно, — кивнул Дезриэль, — но только не потому, что считает тебя глупцом и неумехой. Он очень любит тебя, Ферендир, и высоко ценит. Ты не видишь этого — еще бы, ведь Сераф этого не показывает. Однако он уверен, что такого многообещающего ученика у него не было уже очень давно.

Ферендир презрительно фыркнул — и сразу же устыдился.

— Как же мне в это поверить? — спросил он.

— Ты готов запомнить одну историю? — спросил Дезриэль.

Это звучало странно, но Ферендир сразу же понял, что Дезриэль имел в виду. Альвы-люминеты часто подкрепляли воспоминанием из жизни или каким-то рассказом свою точку зрения на те или иные этические вопросы или поступки. Если кого-то спрашивали, «готов ли он запомнить одну историю», это означало: «Я хочу поделиться с тобой кое-чем важным. Можешь ли ты и хочешь ли меня выслушать?»

— Я слушаю тебя, — сказал Ферендир.

— Когда-то мы с Серафом были очень похожими друг на друга, — начал Дезриэль. — Очень много лет назад. Задолго до того, как тебя принесли в храм. Мы оба были полны надежд, ко всему открыты и всем помогали. В то время как другие наставники муштрой и суровостью часто отталкивали от себя послушников и ожесточали их сердца, мы с Серафом славились пониманием. Мы были требовательными учителями, но все же подбадривали учеников, налаживали с ними связь, объясняли, что хотя чувства не должны брать верх над альвом, однако при определенных обстоятельствах они могут принести пользы не меньше, чем познания в геомантии и искусство владения боевым молотом.

В то время у нас была молодая послушница по имени Мендорина — очень умная, одаренная и многообещающая. Все считали ее не такой, как все. Поговаривали, что со временем она могла даже стать Искателем Знаний — в нашем храме их не было уже много поколений.

— Искателем Знаний?

— Неудивительно, что ты никогда о них не слышал, — с легкой грустью сказал Дезриэль. — После истории с Мендориной в храме было решено никого больше не обучать пути Искателя Знаний. Со временем кто-нибудь в результате упорной учебы мог развить в себе нужный талант, но мы решили сознательно не помогать этому. Если сами не народятся, то так тому и быть.

— Я так ничего и не понял!

— Дело в том, что мы все разрываемся между желаниями Тириона и желаниями Теклиса, — сказал Дезриэль. — И ты это прекрасно знаешь.

Ферендир кивнул. Еще бы, послушникам в храме объясняли эту прописную истину в самом начале обучения. Первые из люминетов — просвещенный Тирион, Повелитель Света, и его брат, великий маг Теклис, Хранитель Таинств, — воплощали две в равной степени животворные противоположности, заложенные в каждом альве. Тирион олицетворял силу, чистоту и вдохновение — то есть активное и деятельное начало, а его брат Теклис — утонченную вдумчивость и погруженность в себя, созерцательное начало. Оба начала считались равноценными и не могли существовать друг без друга, однако из их противостояния как раз и возникали силы и склонности каждой отдельной личности. Руническая мандала Хиша-Мхенса — одна из величайших, самых могущественных и почитаемых святынь люминетов — изображала борьбу этих противоположностей и указывала путь к их примирению и к гармонии.

Однако Ферендир знал, что полная гармония существовала разве что в сказках. В храме учили, что большинство из живущих всегда сильнее склонялось в ту или иную сторону: к началу Тириона или Теклиса. Зачастую вся жизнь альва проходила в борьбе с противоречиями своей натуры, в поисках недостижимого равновесия.

— Искатель Знаний, — продолжал тем временем Дезриэль, — от природы умеет уравновешивать в себе стремления Тириона и Теклиса. В отдельные периоды одно из начал может временно преобладать, но суть Искателя Знаний — гармония. Редкий альв способен достичь такого состояния — и это означает, что он наделен огромной силой.

У Ферендира мороз пробежал по коже. Почему же слова Дезриэля так его тронули? Встречал ли он кого-нибудь похожего на Искателя Знаний? Мог ли помыслить, что такие альвы в принципе существовали?

— Мендорина была как раз такой, — пояснил Дезриэль. — Внутри нее тоже происходила определенная борьба, но в спокойном состоянии ни одно из двух начал не брало верх. Эта девушка была прирожденным Искателем Знаний и нуждалась только в правильной подготовке, чтобы достичь уготованных ей высот. К сожалению, Мендорине было нелегко сохранять гармонию — подчас внутренняя борьба грозила ей гибелью.

— Ничего не понимаю. Ведь если она была от природы одарена…

— Представь себе длинную доску, уравновешенную на опоре. Если положить что-нибудь тяжелое на край доски, он перевесит — так поступает большинство из нас: мы нагружаем доску с одной стороны и чувствуем себя уверенными и спокойными, когда один край перевешивает и упирается в землю. Те же, кто родился Искателем Знаний, естественным образом оказались посередине доски. Казалось бы, им можно позавидовать: они никогда не опираются на твердую землю и все время балансируют. С годами они, наверное, становятся в этом деле искусными мастерами, но в молодости очень мучаются, потому что вынуждены все время концентрироваться и удерживать равновесие. Они не просто борются с одной колоссальной силой, призывая на помощь к себе другую, но и все время разрываются между противоположными полюсами притяжения. Последствия этого могут быть ужасны.

— И что же случилось с Мендориной? — спросил Ферендир.

— Мендорина тоже боролась, — ответил Дезриэль. — Когда созерцательная вдумчивость угрожала учебе, послушница, наоборот, начинала действовать бесшабашно, порой в ущерб самой себе. Когда же агрессивная часть ее натуры ставила под угрозу отношения с друзьями и даже чьи-нибудь жизни, Мендорина уходила в свои мысли, мучилась от самокритики и неуверенности в себе. Все мы понимали, что она среди нас самая способная, но нетерпеливый и одновременно замкнутый характер не позволял ей смириться с поступательным развитием и медленным ростом. Сераф к ней особенно благоволил, питал какой-то благоговейный восторг. Я думаю, втайне ему хотелось увидеть, чего может в конце концов достичь уравновешенное существо, ведь сам-то он совсем не такой. Мой друг всеми силами подбадривал и поддерживал Мендорину. Когда та сомневалась в себе, боялась неудачи или не видела пути к дальнейшим достижениям, он пытался развеять ее сомнения и внушить веру в свои силы.