– Ну-ну… Ну что ты из-за ерунды! Я сам виноват, шел с работы, мог бы купить. – Отец немедленно кинулся к ней, засуетился.

– С этими делами света белого не вижу… Все кручусь, кручусь, все пытаюсь успеть… Как вы будете обедать без хлеба? – Мать честно пыталась справиться с истерикой, но подавленные рыдания заставляли ее тело сотрясаться. Отец заметался по кухне, пытаясь одновременно достать бутылку минералки и валерьянку.

Резко запахло пригорающим киселем.

– А давайте я за хлебом сбегаю, – негромко предложил Андрей.

Бушующий на кухне катаклизм мгновенно стих. Отец замер между холодильником и аптечным шкафчиком. Мама перестала содрогаться, выпрямила спину и отчеканила, взмахивая ложкой, как дирижерской палочкой:

– Только через мой труп!

– То есть в следующий раз я выйду на улицу в похоронной процессии за твоим гробом? – криво усмехнулся Андрей – весело ему не было.

– Ты как с матерью разговариваешь! – вяло возмутился отец.

– Да ничего я плохого не имею в виду, и вы оба это прекрасно понимаете! – устало отмахнулся Андрей. – Я просто предлагаю сходить за хлебом!

– Ты на часы смотрел? – Голос у мамы зазвенел, как туго натянутая струна.

Андрей честно посмотрел. Поздновато, конечно…

– Ларек – круглосуточный! – сообщил он.

– При чем тут ларек! – взвилась мама. – На улице темно! Там может быть что угодно!

– Стадо крокодилов под подъездом в засаде сидит – зубы точат, чтоб быть в боевой готовности, когда я покажусь! – фыркнул Андрей. – Родители! Сколько можно! Сами замучились, меня замучили! Думаешь, я не понимаю, почему у тебя истерика? – накинулся он на мать. – Я там в комнате лежу, как бревно: капельницы, одного врача привезли, второго, в аптеку, из аптеки, готовка…

– Андрей, ну что ты такое говоришь! – немедленно перебила его мама. – Ну устала я немножко, расстроилась… – Она стала быстро вытирать заплаканное лицо краем фартука. – В любом случае это не повод тебе ходить за хлебом! – Ее передернуло, словно Андрей собирался заняться чем-то неприличным.

– Так что, я теперь, как в тюрьме?! И не выйду никогда? – возмутился Андрей.

– Вот поедешь в Америку, там и будешь…

– За хлебом ходить? – неожиданно буркнул отец. – Он как будто уже в Америке! – И в ответ на непонимающий мамин взгляд объяснил: – У тебя все лицо в боевой раскраске, как у индейца на тропе войны.

Она глянула на свое отражение в витрине кухонного шкафа – кисель изукрасил не только фартук, но и все ее лицо ярко-малиновыми полосами. Она вскочила и ринулась в ванную умываться.

– Я, может, еще ни в какую Америку и не поеду – ответа пока нет! – мрачно буркнул Андрей.

– Мне кажется, у тебя неплохие шансы. Насчет Америки, – уточнил отец. – А сейчас на меня не рассчитывай. Если я тебя отпущу, она скажет, что я ради своего желудка готов сына на смерть послать!

– Ну па-ап…

– Крутись сам. – Отец вскинул руки, точно сдаваясь.

Андрей немного подумал:

– Ну хоть денег-то дашь?

Когда мать вышла из ванной, Андрей уже надевал ботинки.

– Андрей! Я что сказала!

– Мам… Я не могу всю жизнь просидеть взаперти только потому, что один раз со мной случилось что-то плохое! – Он вытащил из коридорного шкафа пакет для хлеба. – А если ты боишься, нечего меня в Америку отправлять – там змей больше ста видов, и все ядовитые! – И он взялся за дверной замок.

– Ты видишь, сын меня не слушается! Немедленно запрети ему! – Мама кинулась к отцу.

– А в Америке… – занудно-склочным тоном сообщил Андрей, – не будет ни папы, ни мамы, запрещать некому, придется своей головой думать! – И он решительно отпер дверь. На пороге обернулся и, проникновенно глядя на мать, попросил: – Только пожалуйста, когда я приду, не давай мне больше ни «сладенького киселика», ни твоего «полезного бульончика»! Мяса хочу – во-от такой кусок! – И он развел руки, как рыбак, демонстрирующий, какую гигантскую рыбу поймал.

Когда он захлопывал за собой дверь, услышал голос отца:

– Дорогая, по-моему, он уже выздоровел!

– Прум-пум-пум! – торжествующе пропел Андрей и побежал вниз по лестнице. Лифтом он не пользовался никогда – из-за окон. В элитном доме, куда они переехали всего год назад, окна на площадках совсем не походили на замызганные лестничные оконца обычных домов. Огромные, во всю стену, от пола до потолка, а главное – вид! Дом стоял на набережной, у самого Днепра, и Андрей уже год смотрел – насмотреться не мог! Спускаешься-подымаешься, лестничные пролеты идут по спирали, и в окнах то появляются, то исчезают река и островок посредине. Летом Днепр искрится, переливается на солнце, остров весь зеленый, крохотная пряничная церквушка на мысу, над самой водой… И мост идет с набережной на остров. Зимой, когда падал снег и перила укрывались снеговыми валиками, мост становился еще красивее – словно его нарисовали белой краской по темной бумаге. Андрей остановился на третьем этаже, вглядываясь в ночь – сияла подсветка аттракционов на острове, а еще дальше сплошным золотым поясом городских огней сверкал противоположный берег. Андрей немного полюбовался и побежал вниз.

Прежде чем открыть дверь парадного, он на мгновение остановился. Родителям он, конечно, не говорил, но на самом деле тоже побаивался выходить на улицу. А кто бы не боялся после всего, что было? Особенно после того, как в больничной палате змея разрастаться начала! А ведь ту змею потом так и не нашли – исчезла! Врач, даже не бледный, а серый, как стены в их больнице, лепетал насчет неизвестного яда, вызвавшего массовые галлюцинации. Отец, кажется, поверил – или сам себя убедил. Андрей – нет. Отравили-то его, а змею видели минимум три человека! И странный разговор с Хортицей… Девочка шла к нему, потом вдруг забормотала что-то странное и отключила мобилу. Попозже перезвонила, но теперь она так же твердо отказывается приходить к нему, как и он к ней. Как будто тоже по дороге змей встретила!

Ну так что, и правда торчать в квартире на радость маме? Андрей решительно выдохнул – и взялся за ручку двери…

После долгого сидения дома свежий зимний воздух накинулся на него, почесал в носу, заставив чихнуть. Хорошо, что не при матери, а то б чих немедленно был объявлен симптомом смертельной болезни! Размахивая шелестящим пакетом, Андрей перешел пустынную по вечернему времени дорогу и направился к ярко освещенному ларьку. На душе стало легко. Все хорошо, все в порядке, из-за чего, спрашивается, панику поднимать? Ларек – вот он, пять минут – и он дома. Андрей сунул деньги в окошко, кинул в пакет черствый батон. Тепер уже идти домой не хотелось. Андрей стоял и бессмысленно улыбался грязноватому от постоянного смога ночному небу, потемневшему снегу, редким деревцам… Как мало надо человеку для полного кайфа! И никаких Америк…

– Да, тут вам точно не Америка! – с глубокой обидой сообщил смутно знакомый голос. – В Америке-то, если с собаками гуляешь, так убирать за ними надо! Совочки специальные с собой носят, я в кино видела! Вот это я понимаю – культурные люди!

– Но мы же вам доплачиваем за наших собак! – послышался вальяжно-укоризненный голос. Этого Андрей узнал сразу – сосед со второго этажа. И собака у него точно есть – здоровенный мастиф, вроде мехового чемодана на ножках.

– За собак – да! А за лошадей? – взвизгнула дворничиха.

Заинтересовавшись, Андрей обогнул ларек… и застыл как вкопанный. На чахлой бульварной аллее возле их дома пасся гнедой конь. Здоровенный битюг-тяжеловоз, с широкой, как диван, спиной. Негромко позвякивала закрывающая бока кольчужная сетка, покачивался притороченный к седлу меч, брякали железяки на вьюках. Конь раскапывал снег коваными копытами размером с суповую тарелку, негромко фыркал, явно недовольный меню из мерзлой прошлогодней травы. Выражение его морды вполне соответствовало знаменитому изречению Карлсона: «Попадешь к вам в дом, научишься есть всякую гадость!» Чуть дальше на газоне возлежала оставленная конем куча. Соседский мастиф глядел на кучу с задумчивым уважением, дворничиха – с неприкрытым возмущением.