Я все читал. Миша с Галей тоже все читали. Разбирать рукопись было нетрудно — Артынов писал четко, характерным круглым почерком, только не сразу привыкли глаза к буквам «сё», «ъ» и «Ь».

Николай Викторович, Лариса Примерная и Танечка принесли нам горячий ужин и чай, предложили сменить нас, но мы только отмахнулись.

Старинные бронзовые часы пробили десять. Лампочка была тусклая; сводчатые потолки семнадцатого столетия пропадали во тьме. Тишина царила в мрачных музейных палатах. Где-то зашуршала в углу мышь.

— Не страшно тебе? — спросил я Галю.

— Ни капельки! — Она задорно тряхнула кудрями. — А вам?

— И мне тоже не страшно, — ответил я.

Вся история Ростова прошла перед моими глазами: и легендарный основатель города — Роста, и мудрый князь Константин, и построенные при нем, впоследствии разрушенные татарами храмы и терема. Константин посылал писцов во все концы земли Русской списывать книги. Артынов полагал, не менее тысячи томов хранилось в княжеской библиотеке. Верно, в те годы безвестный странник принес в Ростов в своей котомке с юга — из Киева, Чернигова или Новгород-Северска — список «Слова о полку Игореве». И Константин и его близкие с трепетом душевным читали гениальную поэму.

«Некто Щенников рассказывал мне, что в прошлом столетии (то есть в восемнадцатом) в башнях и переходах кремлевских валялись целые вороха рукописей», — прочел я. Каких рукописей, Артынов не указал.

Нет, не то. Искать, искать! Не поднимая головы, читать пожелтевшие страницы…

Разные истории записал Артынов: как он ездил зимой на санях в город Тихвин продавать монахам рыбу, а по пути чуть не съели его волки; как два ростовских купца подрались в церкви — кому стоять впереди…

Галя крепко спала на плече Миши. Миша не шевелился, боясь ее разбудить, и читал, читал… Углубился в книгу и я. Пробило полночь… Мои глаза начали слипаться… Снова зашуршала мышь, но не хотелось даже головы повернуть. Буквы сливались…

— Нашел! — дико завопил Миша у меня над ухом.

Я проснулся. Галя тоже проснулась и бестолково глядела то на меня, то на Мишу. За окном виднелась розовая, освещенная утренней зарею кремлевская стена.

— Читайте! — ткнул Миша в артыновскую тетрадь.

— «О существовании этого городка, на месте которого стоит ныне село Васильково, сообщил крестьянин села Угодич Александр Борисов Богданов-Жирнов из рукописи, переданной на бересте, принадлежащей деревне Стрелы крестьянкам Дунаевым; в рукописи было около ста листов. Нашествие Батыево стерло с лица земли этот городок».

Возможно, исчезнувший городок, несомненно связанный с именем Василька, в другое время меня бы заинтересовал, но сейчас я видел только незабываемые слова: «…из рукописи, переданной на бересте» и «было около ста листов».

На карте Ростовского района, висевшей на стене, мы без труда нашли к северу от города и от озера кружочек «Стрелы», а чуть восточнее — кружочек «Васильково», смерили по линейке и насчитали от Ростова до этих деревень двенадцать километров.

Пустяки какие! Скорее в Стрелы — искать потомков тех неизвестных крестьянок Дунаевых!

Оставили мы записку Александру Александровичу со словами: «Спасибо, благодарим, простите!» — указали взволновавшую нас страницу из артыновской тетради, заперли дверь на ключ и побежали.

Самым бесцеремонным образом мы принялись будить всех наших подряд, дергали за ноги, за плечи, за косы.

Миша, красный от волнения, сложил руки трубочкой и прокричал:

— Напали на след березовых книг!

Услышав такие слова, все зашевелились, забегали. Но, увы, существовали многие, самые прозаические препятствия: и завтрак оказался не готов, и продукты надо было закупить на дорогу…

Словом, отправились мы в путь только через два часа.

Мы зашагали по улицам Ростова. В конце каждого поперечного переулка проглядывал кусочек озера, синего, как небо. Дальний берег и заозерные деревни едва различались сквозь утреннюю бирюзовую хмарь.

Миновали мы красные корпуса текстильной фабрики. Серая линейка шоссе вместе с мачтами электропередачи уходила за горизонт.

Вихрем, громыхая, проносились мимо нас туда и сюда автомашины…

Вдруг раздался выстрел… Ничего страшного — это лопнула камера у той трехтонки, которая нас только что обогнала! Машина встала, шофер вылез и присел на корточки у заднего колеса.

Мы подошли, остановились, сбросили рюкзаки. Девочки тут же уселись рядком вдоль придорожной канавы, мальчики окружили грузовик.

Пожилой шофер занялся самым ненавистным для шоферов делом: не обращая на мальчиков никакого внимания, он подставил домкрат под заднюю ось; колесо приподнялось, он взял ключ, собираясь откручивать гайку.

— Давайте я вам помогу, — выскочил вперед Миша. Шофер молча отдал ему ключ, а сам полез под сиденье, достал резиновый клей, заклеил прокол. Несколько мальчиков кинулись на помощь, по очереди начали усердно накачивать отремонтированную камеру.

Танечка, Галя и Лида подошли к машине.

— Дяденька, подвезите нас, пожалуйста, мы московские туристы, — сладенько запели они.

— Чего?

Это было первое услышанное нами не очень дружелюбное слово молчаливого шофера.

— Нам нужно поскорее попасть в деревню Стрелы, — умильно просили девочки.

Шофер, насупившись, стукал по крышке колеса. Наконец все было прикручено. Мальчики, гордясь своей помощью, отошли. Сейчас машина отправится дальше…

— Туристы пешком должны ходить, — бросил шофер. Девочки обступили его:

— Нет, нет, очень редко, но и на машине ездят.

— Ах, вот вы какие туристы! — впервые улыбнулся шофер. — Залезайте, да попроворнее.

И через полчаса машина нас доставила в Стрелы, Избы там стояли всё больше пятистенки, с резными наличниками на окнах, с антеннами на крышах. Наш приезд взбудоражил все юное население деревни. С разных сторон бежали к нам ребятишки.

Миша очень хотел стать взрослым и, когда задавал «взрослые» вопросы, непременно заикался и все повторял: «Э-э-э!»

— Э-э-э… где у вас живут граждане Дунаевы?

— Дунаевы? Нет в Стрелах Дунаевых, — ответила подошедшая с ведрами женщина.

У меня упало сердце.

Приковыляла, опираясь на палку, старушка, желтая и вся высохшая. Она вспомнила, в соседней деревне Петрушино есть одна семья Дунаевых.

— Как же, как же, еще дядей моему свату приходится, — кряхтела и шамкала старушка. — Мы с ним на свадьбе плясали. Тому будет, тому будет… — припоминала она, — да лет, верно, шестьдесят. — Она ткнула суковатой клюкой. — Вон куда повернула дорога, версты три, не больше.

— Надеть рюкзаки! — скомандовал Гриша. В Петрушине мы сразу отыскали высокую новую избу Дунаевых.

Подняли с полатей того самого дедушку, что в незапамятные времена плясал на свадьбе. Он вышел к нам, кашляя и опираясь на плечо шустрой, быстроногой правнучки. Было ему не менее ста лет; от старости его белая борода пожелтела, и он совсем оглох.

На богато изукрашенном резьбою крыльце начались длительные переговоры: сперва говорил девочке я, потом правнучка, обхватив руками дедову плешь, кричала старику в ухо; потом, после томительного размышления, отвечал древний представитель рода Дунаевых.

— Дед, а дед, — надрывалась правнучка, — спрашивают, как звали твою бабушку?

— А на что она им далась? — пугался дед. Вокруг нас постепенно собралась толпа ребятишек.

Вот что мы в конце концов узнали: у деда нашего деда было три сестры. Замуж они не пошли, потому что, как выразился старик, «ходили шибко гордые»; им обязательно требовались купеческие приказчики, а от крестьянских парней они «носы ворочали». Жили сестры в горничных у одного богатого ростовского купца и хорошо знали грамоту. Потом купец умер, дом его сгорел, а сестры вернулись в Петрушино и привезли с собой — это дед тоже хорошо помнил — целый сундучок с книгами.

— Как звали купца?