Делать нечего — я сделал над собой усилие и быстро вскочил. В сенях я увидел красного, взъерошенного Ленечку. Сегодня он был ответственным дежурным. Девочки обступили его, трясли ладонями перед его носом и стыдили виновника:

— Нам простительно! Мы в два часа ночи легли! А ты, ты!…

Весь поход ребята таскали с собой будильник. Ответственный дежурный, чтобы успеть приготовить завтрак, заводил его на час раньше общего подъема и клал перед сном возле себя.

Ленечка добросовестно завел с вечера будильник, да, да — честное пионерское — завел, но утром не услышал его звона.

Николай Викторович подозвал Гришу, пошептался с ним.

Гриша приказал немедленно всем построиться.

Все встали в ряд. Гриша вышел вперед. После бани его русый и пушистый чубчик поднялся кверху, как петушиный гребешок.

— Пять минут на сборы! — отчеканил командир отряда и оглянулся на Николая Викторовича, стоявшего сзади него со скрещенными на груди руками. — Сегодня завтракать не будем, — добавил Гриша, и голос его чуть дрогнул. Словно пчелы в потревоженном улье, зажужжали ребята.

— Да куда вы? Я же тесто поставила! — всполошилась хозяйка. — Ну хоть молока парного попейте.

— Нельзя, — вздохнул я, — видите, проспали. А я так любил парное молоко!

— У них, мать, порядки, смотри, как в армии, — произнес Трубка, раскуривая трубку.

Мы попрощались, крикнули «спа-си-бо!», надели рюкзаки и пошли.

Нам предстояло переправиться через Которосль. Это была единственная река, вытекающая из озера Неро широкая и тихая, с низкими берегами, заросшими ольховником.

В лодке могло одновременно поместиться не более шести человек.

Дедушка-перевозчик с радостью отдал нам весла:

— Сами управитесь, и сел на солнышке наблюдать. По-настоящему грести умел один Николай Викторович, а остальные…

— Сапожники вы! — крикнул Николай Викторович Грише и Васе и занял должность перевозчика.

Посовещавшись с Гришей, он сжалился над нами и в первой партии перевез дежурных, чтобы организовать завтрак.

Ленечку с должности ответственного дежурного сняли…«Ввиду его крайней бестолковости» — так Таня записала в дневник. Костровым и кашеваром он"~тоже не годился. Ладно, пусть хоть картошку чистит и посуду моет.

Кто переехал, тут же бежал на недалекий пляж купаться и загорать на солнышке. А я облюбовал себе местечко под кустом и сел писать Тычинке большое, обстоятельное письмо-доклад. Запечатанный конверт я отдал перевозчику.

Николай Викторович показал нам на карте косую карандашную линию, соединяющую синюю петельку реки Которосли с кружочком «Курба».

— А теперь посмотрите, — пытался он нам объяснить, — я направляю компас — линия азимута попала на ту елку. Так и пойдем — всё прямо и прямо, не разбирая дороги. — Он передал компас Грише. — На, иди по азимуту триста пятьдесят пять!

Дошли до елки, снова навели компас по тому же азимуту. Пока наша прямая пересекала свежескошенный луг, мы шли очень быстро; по картофельному полю пришлось двигаться медленнее, «волчьим шагом», то есть след в след, чтобы не топтать ботву.

Мы перешли через шоссе, потом через железную дорогу и напоролись на кусты. Теперь идти по прямой стало куда труднее: ветви цеплялись за рюкзаки, за одежду, приходилось обходить. Николай Викторович сам надел компас на левую руку.

Вскоре началось то самое болото, которое на карте значилось непроходимым. Между высокими, похожими на опрокинутые ведра осоковыми кочками стояли чахоточные березки и сосенки, а сквозь их обнаженные корни проступала вода ржавого оттенка.

Несчитанные полчища комаров набросились на наш отряд с бешеной смелостью. Комары пели свои боевые песни и назойливо садились на наши лбы, щеки, носы, чаще всего на затылки.

— Доктор, сколько вы убили комаров? — насмешливо спросила меня Галя.

Я посмотрел на нее и крикнул:

— Галя, осторожнее!

— Вы хотите, чтобы я вам помогала прыгать? — съехидничала она.

Раздался визг: Танечка кувыркнулась очень неловко, прямо носом в болото. Она не сразу сумела вскочить: все ее хорошенькое личико, плечо, косы, рюкзак, шаровары покрылись желтой охристой грязью…

Танечка, бедная, если бы твоя мама сейчас увидела, как ты измазалась, как облепили тебя комары, как ты плюешься илом!

— Где моя сумка? — отчаянно закричала пострадавшая.

Сумки не было. Цепочка туристов остановилась. Мы бросились искать в болотной жиже и вскоре на глубине, под корягами, нашли санитарную сумку, но открытую. Как мы ни старались шарить руками, сумели извлечь из воды только часть лекарств. Спасенные порошки и таблетки подмокли, и их пришлось выбросить, уцелел только градусник и несколько пузырьков.

Впрочем, не так уж это было страшно — никто у нас по дороге не болел и не жаловался, а с натертыми ногами как-нибудь и без медикаментов справимся.

Николай Викторович продолжал неизменно шагать первым, держал компас в руках. Цепочка растянулась, по крайней мере, на триста метров. Я шел одним из последних. Сосны и березки поредели. Перед моими глазами раскинулось необозримое болото — комариная родина. Шагавшие впереди уже давно брели прямиком по колено в воде вслед за Николаем Викторовичем. Как огромный журавль, он осторожно переставлял ноги, проверяя палкой, нет ли трясины. Никто не говорил ни слова, слышалось только молчаливое хлопанье по затылкам да по щекам.

Николай Викторович в несколько прыжков намного опередил цепь, обернулся.

— Ну, давайте песню.

И тот, кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадет… — не очень стройно запели наши изыскатели, шагая по торфяной болотной жиже, отбиваясь от нападения комаров.

Николай Викторович выбрался из воды на случайный моховой островок.

— Гриша, давай ко мне на плечи. Посмотри, что там видно. — Гриша, как обезьянка, быстро вскарабкался, вытянул шею и вдруг заплясал над головой начальника.

— Николай Викторович, Николай Викторович, вон те сосны, те сосны, видите… Они на песке стоят, на горке! Там земля!

— Там земля, слышите? — звонко крикнула Галя. «Земля!» Не так ли кричал матрос с корабля Колумба?

— Земля! Земля!

Но Колумба комары не ели.

— К черту это хождение по азимутам! — ругался я, убивая тысячного комара.

Наконец мы ступили на рыхлый и сухой песок и, едва переступая ногами, подошли к веселым раскидистым сосенкам.

— Разжигайте скорее костры! Четыре костра, не меньше! Бросайте в огонь зеленые сосновые ветки! — гремел голос Николая Викторовича. — Создавайте дымовую завесу! Сушите шаровары и кеды!

Костры разожгли с четырех сторон. Дым стлался по траве и уходил к вершинам сосен. Комары, озлобленно звеня, отступили. Мы развесили наши мокрые шаровары на солнышке по веткам деревьев. Мальчики, впервые за поход, начали ставить палатки.

Галя подошла ко мне:

— Доктор, я все думаю: скажите, что едят комары? Ведь если бы мы сюда не попали, они остались бы совсем голодные?!

Я задумался, потом кашлянул, потом перевел разговор на другую тему.

— Значит, не знаете, — вздохнула Галя, — пойду спрошу Николая Викторовича. — И она вприпрыжку убежала.

Николай Викторович в это время вместе с мальчиками занимался палатками. Все восемь они поставили на пригорке точно в ряд — получилась ровная улица.

— Не мешай, не мешай, потом, потом! — Николай Викторович отмахивался одновременно и от комаров, и от Гали.

Сразу после ужина мы залезли в палатки. Николай Викторович, Вова, Ленечка и я легли вместе. • Потухли костры, и комариные полки с удесятеренной яростью бросились в бой. Надо было тщательно заделать все щелки в палатке. Но в тот момент, когда один из нас успевал юркнуть внутрь, не менее двух комариных батальонов влетало вслед за ним, прежде чем мы успевали застегнуть полотнище.