Все шли молча, низко опустив голову. И, наверное, никто сейчас не думал о березовых книгах.

Когда мы подходили к дому лесника, дождик, мелкий и частый, уже сеял вовсю.

Николай Викторович и лесник с ходу внесли носилки с Ленечкой в сенцы, из сенец — в комнату и положили их там прямо на громадный сундук. Ребята остались на крыльце.

Я огляделся.

В люльке надрывно плакал ребенок. Безукоризненно чистенькая комната с перегородкой, высокая кровать с непомятым покрывалом, большая, недавно побеленная русская печь, цветы в горшках и кадках, яркие плакаты на стенах, горка с посудой, бесчисленное количество разных деревянных мелких изделий: полочек, игрушек, рамочек — все говорило, что хозяева с большой любовью берегут и украшают свое скромное жилище.

Но для больного Ленечки, а тем более для всей нашей горластой команды я не увидел здесь места.

А дождь шел и шел не переставая. Все небо заволокло серой пеленой. Как видно, ненастье зарядило надолго.

Лесник нам сказал, что и в сухую погоду машина к его дому «едва доползает», а сейчас о машине нечего и думать.

— Хотите не хотите, — сказал лесник, — а придется вам у меня остаться.

Да, нести Ленечку в больницу на руках в дождь было невозможно. Но и оставаться здесь тоже было невозможно. Ленечку лихорадило, его губы посинели, нога страшно распухла и сделалась багровой, опухоль продвинулась к самому колену — начался воспалительный процесс. Танечка поставила бедняжке градусник.

Молодая худощавая женщина бесшумно появилась на пороге. Она недоуменно обвела глазами всех непрошеных гостей; две крохотные девочки испуганно прижались к ее коленям.

— Настасья, — обратился к ней лесник, — они нам пожар затушили, да один мальчик шибко обжегся.

— Давай светелку освобождай, а то куда же еще, — коротко сказала женщина.

В светелке было полным-полно, с моей точки зрения, ненужных вещей: верстак, доски, самодельный токарный станок по дереву; по стенам были развешаны всех сортов пилы; множество разнообразного инструмента для обработки дерева аккуратненько лежало на полочках; на окне красовались недавно выточенные прехорошенькие шахматные фигурки.

Видно, мы попали в царство хозяина. В свободные минуты он тут «священнодействовал» — вытачивал, выпиливал, вырезал, строгал. Заманчиво и пряно пахло деревом, свежей краской, стружками, смолой.

Конечно, хозяину было очень жалко временно нарушать безукоризненный порядок, но как же иначе быть?

За десять минут все драгоценности бережно вынесли в сенцы. Девочки подмели и вымыли пол.

Галя, Танечка и Лариса Примерная будут спать в светелке, я — в маленькой кладовочке рядом, остальные — в палатках напротив дома, под липой.

Я наклонился над Ленечкой, вынул градусник и стал рассматривать деления. 37, 4 — не так уж это было много, но не так уж и мало для ожога. Попробую проверю через час.

А между тем в сенях шла стукотня, свистала пила-ножовка, шуршал рубанок… Через полчаса улыбающийся лесник принес только что изготовленный им ящик из фанеры с круглой дыркой на дне. Этот ящик внутри был выложен паклей и обит простыней. Медицинское изобретение лесника напоминало большой скворечник, или, точнее, «воронечник». Впрочем, я не знаю, мастерят ли мальчишки подобные домики для ворон.

Ленечку осторожно переложили с носилок на перину, расстеленную прямо на полу посреди светелки, а его ногу засунули в дырку «воронечника».

— Ну, молодец, поправляйся, — сказал лесник, надевая брезентовый плащ: он уходил в очередной обход лесных кварталов.

Галя, Танечка и Лариса Примерная уселись вокруг больного. Они отирали пот с его лба, подавали ему пить, время от времени меняли куски льда, положенные вдоль стенок «воронечника».

Удалось уговорить Ленечку выпить стакан молока. Он лежал неподвижно и по-прежнему безучастно глядел куда-то в пространство. Все три девочки будут попеременно дежурить возле него, остальным — в светелку не заходить.

Через час я вторично измерил Ленечке температуру — оказалось 37, 9. Зловещая краснота уже переползла через колено. Ужасно положение врача, когда у него нет никаких медикаментов! Ни у нас, ни у жены лесника не было даже одеколона, чтобы сделать подобие спиртового компресса.

Я поймал Николая Викторовича в сенцах.

— Давайте попытаемся тащить его в больницу.

— Но это невозможно. Видите, какой дождь…

— Тогда нужно немедленно отправляться в Курбу за пенициллином. Если сегодня же ночью не начать впрыскивать пенициллин, мы не сумеем остановить сепсис, то есть заражение крови, и мальчику грозит ампутация.

Николай Викторович вздрогнул.

— То есть ему придется отрезать ногу? — глухо спросил он.

— Да! — резко ответил я, злясь на свое бессилие, на Николая Викторовича и больше всего на дождь.

— Ну хорошо, я пойду в Курбу и принесу пенициллин, — коротко ответил Николай Викторович.

— Я тоже с вами пойду в Курбу за лекарством. — Миша рассматривал стоявший в углу токарный станок и слышал весь наш разговор.

— Это единственный выход! — воскликнул я. Отвагой блеснули черные глаза мальчугана.

— Мы с вами вдвоем туда-сюда — марш-бросок. Николай Викторович внимательно оглядел Мишу.

— Ты понимаешь всю серьезность положения с Ленечкой? Ни слова никому о том, что слышал наш разговор. Понял?

— Э-э-э, понимаю. — Миша, нахмурившись, уставился в пол.

— Знаете что, когда у Ленечки такое тяжелое состояние, вам, как начальнику похода, лучше остаться здесь, в качестве резерва, — посоветовал я.

— Давайте я с Васькой пойду, — сказал Миша.

— С Васей? — удивился я.

Впрочем, я вспомнил: Вася за грубость с девочками набрал целых четыре выговора, над ним нависла угроза отправки в Москву. Он должен был обязательно, как у нас выражались, «совершить подвиг». Миша хотел его выручить.

Я подошел к Николаю Викторовичу.

— Пусть мальчики пойдут вдвоем.

Он молча кивнул головой.

Жена лесника, узнав о нашем решении, всполошилась:

— До Курбы пятнадцать километров! Я — да еще в хорошую погоду! — взад-назад за день еле дохожу, а таким мальцам…

— Мы не мальцы! — вспыхнул Миша. — Вы доходите, значит, и мы дойдем! — Он замолчал и, собравшись с духом, добавил: — Э-э-э, а кабы вам слабо было добраться, мы, мальчишки, все равно добрались бы. Мы, тетенька, изыскатели и пионеры!

— Рано, рано хвастаешься, — заметил Николай Викторович.

Миша и Вася сразу выпрямились и точно повзрослели.

Не дождавшись обеда, они закусили холодными мясными консервами, разулись, засучили шаровары, взяли в руки палки. Миша надел розовую накидку Ларисы Примерной, Вася — брезентовый плащ жены лесника, который ему доходил до пят. Я им дал красноречивое письмо на имя главного врача больницы с подробным описанием Ленечкиного ожога.

Мы вышли на крыльцо. Оба героя отправились в путь. Девочки с таким беспокойным восхищением глядели им вслед, точно провожали их на Венеру.

— Чтобы не меньше полутора миллионов единиц пенициллина! — крикнул я.

Дождь с новыми усилиями упорно и настойчиво забарабанил по крыше.

Мне не спалось. Я вновь встал. Лариса Примерная дежурила у изголовья Ленечки. Она сняла очки, и ее умные и проницательные глаза взглянули на меня так живо, в них светилось такое желание помочь больному!

Ленечка дремал и все время ворочался. Конечно, с «воронечником» на ноге, несмотря на подстилку из пакли, ему было очень неудобно. Я смерил ему температуру — ого! — подскочила до 38, 7. Краснота на ноге поднялась на десять сантиметров выше колена. «Воронечник» снаружи был обложен льдом, но холод, видимо мало помогал. Нужен пенициллин! Черт возьми, как нужен пенициллин! Если до утра мальчики не принесут пенициллина…

А дождь все шел и шел не переставая.