Ильдар ровными аккуратными шагами поднялся по широкой, отделанной мрамором лестнице, с легкостью держа в одной руке дорожную сумку Вари. В доме было три этажа, но он свернул на втором. Полы коридора покрывал светлый ковер, на стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах и вычурные светильники. Потолки украшала лепнина. Барочный стиль. Именно его предпочитают люди, поднявшиеся из низов, чтобы демонстрировать миру свое богатство. Варя пока мало знала о происхождении Газиева, но помпезность обстановки была для нее дурным знаком. Здесь не было ничего интимного, семейного. Только холодное пышное убранство, как в роскошном отеле или музее. И ей это не нравилось. Чем меньше человек проявляет себя снаружи, тем больше скрывает внутри.

 - Когда мы только планировали этот дом около десяти лет назад, моя младшая дочь Амира хотела настоящий дворец. Поэтому мы сделали два крыла в виде башенок. В одной – ее комната, а другая предназначена для гостей. Вы показались мне романтичной девушкой, и я решил, что Вам понравится.

Он подвел ее к двери в конце коридора, за ней оказалась лестница, ведущая к одной единственной комнате.

-    Идите вперед. Я буду за Вами, - он легонько прикоснулся к ее талии, и от страха у нее пересохло вот рту.

Она судорожно облизнула губы, язык еле ворочался. Чтобы не выдать свое состояние, она поспешила подняться наверх. Ее спальня по духу не уступала всему дому. Тяжелые, расшитые золотом парчовые шторы в тон покрывала на кровати были глубокого фиолетового цвета. Сиреневые узоры на стенах, обрамленные декоративными рельефными арками, и того же оттенка роспись на комоде с выгнутыми ножками. Даже на хрустальной люстре и светильниках у кровати сверкали прозрачные фиолетовые капли.

-    Я видел Вашу машину, - прервал молчание Газиев. - Подумал, Вы будете в восторге.

- Да. Это... - Варя подбирала слово. - Удивительно. Просто красота!

Она тактично умолчала, что не имеет ни малейшего отношения к выбору оттенка, потому что машину мама как- то купила у своей подруги.

-    Здесь небольшая ванная, там есть все необходимое, - Газиев поставил сумку на стул, обитый белым бархатом, и сел на кровать. - Кроме того, я взял на себя смелость приготовить для Вас небольшой подарок.

-    Вот как? - она пыталась придумать повод попросить его выйти.

-    Да. Вон в том гардеробе. Посмотрите.

Она открыла шкаф. Короткое темно-синее платье из тонкой полупрозрачной ткани.

-    Я сам выбрал его. Вам нравится? Думал, какой белоснежной будет в нем Ваша кожа.

Она почувствовала его дыхание на своем затылке и вздрогнула, - не заметила, как он подошел.

-    Да, очень красивое, - она сделала шаг в сторону.

-    Наденьте его сегодня. Я настаиваю.

- Хорошо. Но мне надо переодеться... Вы не возражаете?

-    Хотите, чтобы я ушел? - он окинул ее долгим, тяжелым взглядом. - Вы правы. Спешить ни к чему.

Когда за Газиевым захлопнулась дверь, Варя, продолжая сжимать в руках вешалку с платьем, опустилась на кровать. Казалось бы: в чем сложность? Просто потерпеть. Сколько женщин готовы вынести, что угодно, ради состояния. Но Варе было наплевать на миллиарды, она довольствовалась тем, как жила с мамой. По меркам большинства они могли считаться зажиточными. Да и карьера ее сейчас только стартовала, кто знает, чем бы они владели лет через пять. Но маме нужно было получить все быстро. Сразу. Неужели это страшнее детского дома? Одиночества, побоев и изощренных наказаний? Разве по сравнению с этим Газиев не был парой пустяков? Но ее мутило от ужаса.

Скудный опыт отношений у нее был, что удивительно, учитывая неусыпный контроль матери. Но лучше бы ничего, чем то, через что ей пришлось пройти. Память резкой вспышкой ударила в голову: холод железа, белый кафель... И как ей быть, если Газиев вызывает у нее те же эмоции? Стерпится-слюбится? Это вряд ли.

Варя с омерзением натянула на себя синее платье с известной этикеткой. Лучше было идти просто голой. Открытая спина, игривое кружево и ткань, словно вторая кожа. В сумке нашелся белый палантин, - завернувшись в него, как в броню, и заплетя волосы в простую деревенскую косу, чтобы не дразнить лишний раз Газиева, Варя оглянула себя в зеркале. Стерла с губ блеск, сняла висячие сережки. Даже выбрала балетки без каблука. Словом, сделала все, чтобы не привлекать мужского внимания.

Она хотела еще раз поговорить с мамой, но не знала, где ее комната. Она всю неделю так и эдак пыталась завести разговор о Газиеве, намекала, просила, предлагала поискать другого инвестора. Без толку! Та лишь говорила, что не позволит Варе испортить будущее им обеим.

-    Я же не на панель тебя толкаю! Чего ты пытаешься изобразить жертву? Такой мужчина на дороге не валяется. Сделаешь, что он хочет. В конце концов, что естественно - то не безобразно, - и на этом Галина заканчивала дискуссию.

Варя спустилась в гостиную, где ее уже ждали мама и Газиев.

-    Прошу к столу, - он поднялся, церемонно взял девушку под руку и повел в столовую. - Вы прекрасно выглядите, но это здесь лишнее.

Он снял палантин и небрежно бросил его на диван. Варя растерянно посмотрела на мать, но та только равнодушно пожала плечами. Женщина с кухни подала еду, зажгла свечи и убавила верхнее освещение. Они оказались в приятном праздничном полумраке. Через арку было видно нарядную елку в гостиной, на стенах поблескивали новогодние гирлянды.

Газиев весь ужин не притрагивался к вину, и время от времени Варя чувствовала на себе его взгляд. Она тоже избегала алкоголя и следила за ситуацией, чтобы улучить момент и уйти к себе. К счастью, ей почти не приходилось принимать участие в беседе: по старой привычке мама перехватывала адресованные не ей вопросы и вовсю разглагольствовала сама. Галина была единственным человеком, оценившим сочетание утки с Пино Нуар 1993 года, причем бургундский напиток ей явно импонировал гораздо больше.

В отличие от дочери, женщина не замечала на лице Газиева тень раздражения, поэтому расслабилась и отпустила вожжи. Она подкалывала Варю, шутила над ее сельской прической, отпускала замечания касательно несовместимости жирного мяса птицы и широких бедер девушки. В этот раз она, конечно, не запрещала класть в рот что-то кроме салата, но с лихвой возместила это ехидными комментариями.

Варя никак не реагировала, - обычное дело. Сама Галина была миниатюрной: невысокой и хрупкой, и похвастаться могла разве что объемом волос, хотя и тот был результатом химических реакций. Поэтому когда угловатое подростковое тело дочери налилось женственностью, а бедра раздались, женщина, ругая чужую генетику, стала усиленно сажать Варю на диеты и отправлять на тренировки, пытаясь добавить спортивности. И хотя ее нельзя было назвать полной, - тонкие запястья, длинная шея, выступающие ключицы, - из-за белой кожи она выглядела мягче, а очертания казались более плавными, чем у бронзовых инструкторш по аэробике.

А еще волосы, которые она со слезами умоляла не стричь после того, как ее в детском доме однажды обрили наголо из-за вшей. Варя долго мучилась комплексами - загорать у нее толком не выходило, она казалась себе внешне несовременной, выдернутой из другой эпохи. Девушка все больше молчала и днями просиживала за пианино.

Когда в восемнадцать у нее открылся голос, мама, привыкшая считать себя поп-звездой и периодически выступающая на ретро-концертах и корпоративах, морщилась от излишней звучности и отдала чадо на эстрадно-джазовый вокал. Арии вызывали у нее головную боль.

Теперь же Галина с одной стороны получила шанс выгодно пристроить дочь, с другой - не понимала, как та может вызвать мужской интерес у такого человека, как Газиев. Этим вечером в поведении матери Варе мерещилось соперничество: та все заливисто смеялась, постоянно отбрасывала волосы назад и накручивала локон на палец. И девушка с радостью уступила бы сомнительный трофей. Она пребывала в полнейшей растерянности: зачем было навязчиво подсовывать инвестору ее, если маме он нужен был сильнее.