— Выборнова дома? — спросила девушка мальчика, который разглядывал ее большими коричневыми глазами.
— У нас нет Выборновой, — ответил он.
— А здесь написано «квартира 17», — сказала девушка, рассматривая серый конверт. — Может быть, раньше жила?
— Нет, здесь мы всегда жили, и еще Кураевы.
— Мне нужна Выборнова, — повторила девушка, не торопясь уходить: то ли решала, что ей делать с письмом, то ли не хотела возвращаться под дождь.
А мальчик все разглядывал ее и ждал, что будет дальше. В это время за его спиной показалась женщина в сером халате, затянутом пояском. Рукава халата были закатаны. В розовых, распаренных руках она держала таз с бельем, и от рубашек, скрученных жгутом, шел пар.
— Что там? — спросила она мальчика.
— Письмо принесли, — отозвался он, — только не нам.
Тут в разговор вступила девушка-почтальон:
— Вы не знаете Выборнову? Ей тут письмо.
— Выборнову? — женщина торопливо поставила на пол таз и быстро вытерла руки о халат. — Разрешите мне посмотреть.
Почтальон охотно протянула ей конверт. Женщина растерянно повертела его в руке и сказала:
— Выборнова Евдокия Васильевна умерла восемь лет тому назад.
— А родных у нее не осталось?
— Родных?.. — Женщина поправила волосы и ответила не сразу. — Родных у нее не осталось. Но я ее знала много лет.
— Тогда возьмите письмо, — с готовностью сказала девушка, — только распишитесь в получении.
Она стала рыться в своей сумке, а женщина разорвала конверт и достала оттуда листок. Письмо было написано ровным почерком без наклона.
«Уважаемая Евдокия Васильевна! На днях я перебирала бумаги мужа, и среди них оказалось письмо, которое он вез с фронта для передачи вам. Выполнить поручение он не смог. Самолет, на котором он летел, был поврежден осколком и при посадке разбился. Муж получил тяжелое ранение и по дороге в госпиталь умер. Его сумка с бумагами попала ко мне через полгода. Мне было тяжело ее разбирать, и я спрятала ее подальше. И только недавно, спустя столько лет, я обнаружила сумку и нашла в ней письмо, адресованное вам. Не знаю, имеет ли для вас значение письмо, которое шло двадцать лет, но считаю своим долгом переслать его вам. Извините за опоздание».
Женщина прочитала этот листок и торопливо достала из конверта второе письмо. Оно было сложено по-солдатски, треугольником. Адрес был написан плохо отточенным карандашом. Обратного адреса не было. Она осторожно развернула солдатский треугольник, разгладила его ладонью и стала читать.
Девушка-почтальон давно нашла книжку, где надо было расписаться, но терпеливо ждала, пока женщина дочитает. И мальчик-кузнечик стоял тут же в дверях и следил, как она читает.
В старом фронтовом письме было написано:
«Дорогая мама! Сегодня с нашего „острова“ улетает последний самолет. Спешу написать вам эти строки. Военный корреспондент Крылов дал мне слово доставить вам письмо. „Остров“ — это клочок земли, на котором мы окопались. А вокруг нашего „острова“ смертельное море — фашисты. Это звучит красиво, но, по существу, довольно-таки скверно. Наш „остров“ с каждым днем становится меньше, и „жителей“ на нем убавляется. Надежд пробиться к своим мало. Но мы не улетаем с „острова“, потому что самолет не может забрать всех.
У нас все время идут дожди. И грязь по колено!
Наш „остров“ вулканического происхождения: он возник в огне, в огне и исчезнет. Но это случится не сегодня и не завтра. Мы еще повоюем.
Передайте привет ребятам: Вовке, Грише и Жорику. Большой привет Жене. Пусть никто не обижает Женю.
Берегите себя. А за меня не волнуйтесь. Со мной все в порядке. Целую».
Женщина в сером халате долго не могла оторвать глаз от смятой странички письма. Это письмо было двадцать лет в пути и за это время выбилось из сил, как солдат после долгого мучительного перехода. Женщина медленно опустила руку с письмом и увидела девушку-почтальона — мокрую, окоченевшую, в больших сапогах, измазанных рыжей глиной. Ей показалось, что эта хрупкая черноволосая девушка принесла письмо не с почты, а оттуда, с вулканического острова, где идут дожди, и грязь по колено, и фашисты со всех четырех сторон. Она смотрела на девушку и, сама не зная почему, протянула ей письмо. Девушка робко взяла листок и стала читать, держа его на расстоянии, чтобы с мокрых волос на него не капнула вода.
Она прочитала письмо и заплакала.
— Почему вы плачете? — спросила женщина и положила руку на мокрое плечо почтальона.
— Жалко… его…
Мальчик, похожий на кузнечика, зашмыгал носом, но не заплакал. Он не знал, что написано в письме.
— Сколько вам лет? — спросила женщина почтальона.
— Девятнадцать, — отозвалась она, размазывая слезы по щеке. — А что?
— Когда он писал это письмо, ему тоже было девятнадцать.
— Скажите, — спросила девушка-почтальон, — а кто эта Женя?
— Женя? — женщина отвела от своей собеседницы глаза, словно силилась вспомнить, кто эта Женя. — Она с ним в школе училась. Он ушел на фронт, а она еще училась.
— А где она теперь?
— Теперь ее нет. Уехала куда-то…
— Как же ей сообщить про письмо? Вдруг он найдется?!
— Это через двадцать-то лет?
— Находятся! У нас на почте рассказывали — находятся. Надо разыскать Женю…
— Не надо, — тихо сказала женщина.
— Как же так! Как же так! — повторяла девушка, не зная, что делать, на что решиться.
А мальчик смотрел своими пристальными коричневатыми глазами, не зная, чем помочь расстроенному почтальону. И женщина тоже думала, как помочь этой молоденькой девушке, до которой старое фронтовое письмо дошло не приглушенным и не ослабленным годами, а таким, словно его только что написали и в нем билась тревога, и промокшая девушка в огромных сапогах откликалась на эту тревогу.
Женщина легонько потрясла почтальона за худое плечо и сказала:
— А знаете, я вспомнила. Женя была похожа на вас. Такая же худенькая, черноволосая.
Она это все придумала, но девушка просветлела и спросила:
— Серьезно?
— Серьезно, — сказала женщина, и мальчик, похожий на кузнечика, выкрикнул:
— Конечно!
— Слушайте, — неожиданно сказала девушка, — подарите мне это письмо. Ведь меня тоже зовут Женя. И адресат выбыл…
Эта просьба прозвучала так неожиданно, что женщина машинально потянулась к письму и взяла его из рук девушки. Она прижала к себе письмо и некоторое время стояла молча. И тут она подумала, что эта молоденькая девушка никогда не получала писем с фронта и у нее никогда не было человека, который бы приказал всему миру: пусть никто не обижает Женю! Девушке это письмо нужнее, чем ей…
— Возьмите, — сказала она и протянула почтальону письмо, сложенное треугольником.
Девушка с благодарностью посмотрела на женщину и молча взяла письмо. Нет, она не положила его в почтальонскую сумку, а спрятала отдельно, во внутренний карман куртки, чтобы не спутать с сотнями чужих писем.
— Спасибо! — сказала она и застучала большими сапогами по ступенькам лестницы.
Когда дверь за почтальоном закрылась, мальчик-кузнечик спросил:
— Тетя Женя, почему она взяла письмо обратно?
Женщина подняла таз с остывшим бельем и сказала:
— Потому что адресат выбыл.
Помните Гришу!
Разрешите войти? Моя фамилия Маслов. Здравствуйте. Спасибо, я действительно сяду: наш разговор может затянуться. Нет, нет, я не по поводу квартиры и с пенсией у меня тоже все в порядке. Я живу в другом городе, на севере, а здесь проездом. Совершенно случайно узнал от соседа по купе, что вы здесь работаете. И сошел с поезда. Да, исключительно ради вас, если вы действительно тот, за кого я вас принимаю. Вас зовут Николай Федорович? Николай Федорович Бурлак. Вы родились в шестнадцатом году, 23 апреля? В деревне Колограды? Рост 176 сантиметров, густая черная шевелюра, лицо скуластое… Нет, это не допрос, это из материалов допроса. Все это было подтверждено на заседании немецкого военного трибунала в городе К. И даже имеется ваша подпись. До войны — на комсомольской работе. В сороковом году вступили в партию. Правильно?
