Рада!

Любомир шарил руками в болоте, пока мертвые рвали толстую кожу змеи. Она восстановится, но разорвав ее на мелкие части, можно сдержать процесс и выиграть для себя время.

Змеиная кожа - идеальный материал для сумок.

Отчаяние заполонило Любомира. Рады нигде не было. Будь проклят весь мертвый мир, если он не найдет любимую. Казалось, весь мир сузился до одного болота, до кочки, торчащей из воды. Кочка!

Он копал кочку, стирая отросшее мясо. Комок грязи с чваканьем упал в воду, а Любомир разглаживал спутанные волосы.

- Любимая, очнись, - шептал в бездыханное тело.

В крепких обьятьях сжимал любимую, не желающую дышать и жить. Ветви деревьев уныло скрипели, скорбя о потере. И лишь вворачиваемые обратно суставы напоминали, что конец еще далеко.

Рада очнулась, отплевывая воду.

Не успела сказать ни слова, как ее уста мигом были поцелованы, а обьятья превратились в нежные поглаживания.

Мертвецы стыдливо отвернулись, сделав вид, что собираются в путь. По частям.Болото сменилось бескрайним полем выжженной травы. Раны затянулись, будто их и не было.

Болото сменилось бескрайним полем выжженной травы. Раны затянулись, будто их и не было.

Любомир ни на шаг не отставал от Рады. Само понимание, что он мог потреять ее, воспаляло внутри сердца немыслимую боль, словно кинжал вонзили и проворачивали несколько раз. А увидеть бездыханное тело... Лучше б не видел.

Так странно ощущалось здесь. Они мертвы, но чувства накалялись как у живых, сердце билось то птичкой внутри клетки, то спокойным маятником.

Им хотелось остаться вдвоем в том доме на отшибе мира. Только они и покой. Но он лишь в мечтах.

На вопросы о том, что хочет Повелитель мертвые молчали. Лиш одноглазый говорил, что повелитель хочет, чтобы они дошли до озера.

Серый день сменялся черной ночью.

Ночевали прямо на земле. Никто из отряда холода не чувствовал. Но каждую ночь Любомир прижимал к себе Раду, вдыхал запах волос. Как при жизни, когда они дышали под ярким солнцем. А каждое касание, словно искорка, воспламеняло кровь. Объятья теплые и крепкие, соединяющие тела в одно целое. При жизни любовь объединяла не только тела, но и души.

Под солнцем, озрявшем голубой небосвод и изумрудную землю, они встретились. Заросли сирени разносили в округ сладкий запах. Любомир увидел ее, рассматривающую тонкие веточки с только распустившимся цветом. Тонкие пальчики перебирали лепестки, считая. Ведь по преданию пять лепестков - и можно загадать желание.

Быстрым взглядом он осмотрел заросли. Ага! Есть хрупкая веточка, с которой вот-вот спадет вся сирень, но посреди нее, словно луна в беззвездном небе, виднеется пятилистный цветок. Он сорвал его, спрятав за спину, тихонько подошел к девушке.

Она обернулась. Взгляды их встретились. Мужской пронзительный и хитрый девичий.

- Радослава, - звонко сказала она. Мелодичный голосок, будто флейта в руках мастера.

- Мир,- хрипло ответил он, разглядывая близ ее тонкий стан, длинные волнистые волосы обрамляли худенькое личико с огромными глазами. сама она одета в легкое белое платье в пол, подчеркивающее ее фигуру.

Он протянул соцветие, которое тут же было схвачено в плен проворными пальцами. А само касание - будто искорка от костра отскочила и разожгла сухую траву. Так и между ними тот свет, то пламя вспыхнуло.

Она прижала к носику хрупкий маленький цветок, вдыхая аромат сирени, а затем съела его.

-Зачем? - спросил Любомир, изумившись.

- Я желание загадала, - искренне ответила Рада. В глазах плескалось веселье.

- Какое?

- Смешной ты, - заливисто рассмеялась она. - Желания не рассказывают, иначе они не сбудутся.

И тут же погрустнела, а когда подняла глаза спросила:

- Ты же пришел от правителя?

- Можно и так сказать, - ответил Любомир. Девушка не знала, кто он и его имя. Забавно.

- Мы с ним сегодня должны обвенчаться, а говорят, что он жуткий. Хоть и храбрый воин.

Ее привезли из другой страны. И все ради обьеденения и союза. Отдали разменной монетой.

- А как бы ты сама хотела? - спросил он, жестом предлагая прогуляться.

- А как же правитель? - глаза прищурились, блеснув озорством.

Он склонился к ней, вдыхая запах моря и сирени.

- Я ему не скажу.

Они гуляли по саду, общаясь обо всем на свете. Любомир наслаждался ее обществом, а она вела себя открыто, по-детски наивно. Рада была младше Любомира и перед ней открывался целый мир, но он улавливал в каждом жесте некую нервозность. Он понимал, что для нее это как сорванный листок с дерева, так и ее свобода обрывалась внутри его дворца. Она рассказывала о себе глупости, как она сама признавала их таковыми, но он не ощущал в них наивности. Перед ним была не гордячка, не пустая красота, а неискушенная мудрость, любопытствующая, жаждущая познать новое. Ей нравилось чтение летописей, и часто она помогала архиварусу в ведении их у себя на родине.

- Я загадала, что хочу встретить любовь, - резко обернулась с вызовом, смотря в его глаза.

- Настоящую? - легко усмехнулся он. С ней было приятно, будто луч в темном мире, она впорхнула в его жизнь, в этот день.

- А замуж пойдешь?

Она нахмурилась, брови сдвинулись. Выглядела воинствено, словно сейчас пойдет и лично задушит правителя.

- Пойду... должна пойти. Я не могу подвести свой народ.

На хрупких плечах девушки лежала ответственность за свой народ. Еще ребенок, но из нее уже вырастет хорошая опора и поддержка правителю.

Он прекрасно знал, что может овладеть ею здесь и сейчас, но ему нужны были надежная семья и крепкие отношения, даже если все по рассчету.

Он взял ее за руку. Рада не вырвалась, а на лице засиял румянец.

- Для правителя это огромная ответственность, когда он берет в жены дочь соседствующего государства. Им не дана привилегия любить, но я могу обещать лишь одно, - Радина рука едва заметно сжала его руку, заставляя кровь бурлить. - Когда мы друг друга полюбим. При свете солнца и перед всеми богами мы поженимся по настоящему.

Рада покраснела, каксолнце, уходящее в плен ночи.

- Я... простите, - выговорила в страхе.

- Ничего. У нас еще вся жизнь впереди, чтобы узнать друг друга.

В мертвом же мире все зыбко, непостоянно. Тепло не задерживалось, но невидимой ниточкой тянулось к двоим, связывало души в одно целое. Но всегда не хватало чего-то. Как ни страно, но именно тела. Того, что чувствовало весь спектр. Кровь, гонимой по венам, воспалменяющего его, и сгорая остужая.