Что мне было ответить? Я пошла к лестнице. Компания Фанни и Сабины уже спускалась вниз.

— Подумай, что будет, если я расскажу Сабине, — прошипела Карин.

Я обернулась к ней.

— Говори! — заорала я. — Говори кому хочешь! Я все равно не буду с тобой дружить! Никогда! Понимаешь?!

Я помчалась вниз по лестнице, растолкала ребят и выбежала из школы. По-моему, я плакала.

Я тренировалась подводить глаза три вечера подряд. На четвертый я наконец смогла сделать это красиво.

Я стояла в прихожей и надевала собаке ошейник, когда мама вышла из своей комнаты. На ней было новое красное платье.

Я думала, она что-нибудь скажет про мою косметику, но она, похоже, ничего не заметила.

— Нора, — спросила она, — ты надолго?

— Я потом посуду помою, — сказала я.

Я не знала, на сколько времени ухожу, и не хотела говорить, куда.

Мама говорила торопливо, мне показалось, что она нервничала.

— Друзья Феликса сегодня играют в клубе «Фэшинг». Я вернусь довольно поздно. Я бы хотела, чтобы ты присмотрела за Калле.

Я обычно не отказываюсь смотреть за Калле, но сегодня это было совсем некстати!

— А Антон не может? — спросила я довольно угрюмо.

— У Антона тренировка до девяти.

В голосе мамы явственно слышались металлические нотки, которые означали: «Ты уже взрослая, нельзя думать только о себе».

Она стояла передо мной в своем красном платье с вырезом почти до пупа и требовала, чтобы я думала о других. Кто из нас взрослый — я или она?

— А если у меня важные дела? Ты об этом подумала?

Голос мамы смягчился, и она сказала просительно: — Ну пожалуйста, Нора, выручи меня сегодня! Я так давно никуда не выходила!

С этим было трудно поспорить.

— Во сколько тебе нужно выходить?

— Он заедет за мной в половине девятого.

Часы показывали только без четверти семь. У меня оставалось еще довольно много времени.

— Хорошо.

Покопавшись в сумке, мама выудила оттуда смятую двадцатикроновую купюру и десятку. После долгих поисков ей удалось найти еще семь крон.

— И купи, пожалуйста, сигареты.

— А конфеты можно?

— У меня больше нет денег.

Измет сразу заметил мой макияж:

— Ба! Что случилось с твоим прекрасным лицом!? — воскликнул он, едва я вошла в магазин.

Пожилая женщина, складывающая покупки в корзину, уставилась на меня.

— Что случилось, вас не касается! — ответила я Измету.

Он не обиделся, только засмеялся и сказал:

— Ой-ой-ой! Что же барышня сегодня будет покупать?

— Сигареты, — ответила я.

Измет достал пачку желтого «Blend» и спросил:

— Надеюсь, для мамы?

Отвечать на глупые вопросы не хотелось. Я дала Измету деньги и сунула пачку в карман. Тетка с корзиной стояла сзади. Уже на выходе я услышала ее бормотание:

— Продавать сигареты ребенку… Конечно, чего еще можно ожидать от таких магазинов!

«Такими» тетка назвала магазины, принадлежащие эмигрантам. Бывают же дураки на свете!

Они стояли, где всегда. Едва Тобиас и Эмиль увидели Куки, они начали хрюкать. Наверно, думали, что это очень смешно.

Сделав вид, что меня это не касается, я, как ни в чем не бывало, подошла к ним. Как будто я была одна из них.

— Привет, — сказала я.

Они ответили — кстати, ответили почти все.

Фанни достала из кармана «Marlboro» и заглянула в пачку, но там было пусто.

— Черт, — выругалась Фанни, — У кого-нибудь есть сигареты?

Некоторые пошарили в карманах, но сигарет ни у кого не оказалось.

— Блин! — выругалась Фанни.

— У меня есть, — сказала я.

— У тебя?

Фанни уставилась на меня так, будто ей сказали, что я стала олимпийской чемпионкой на стометровой дистанции.

Я вынула сигареты и стала снимать с пачки защитную пленку. Без привычки я делала это немного неловко.

— Желтые «Blend»… — протянула Фанни — и я поняла, что выиграла не Олимпийские игры, а только районный чемпионат.

Открыв пачку, я попыталась изящным движением вытряхнуть сигареты поближе к краю, но они не слушались. Тогда я передала пачку Фанни:

— На, бери, — произнесла я как можно небрежнее.

Фанни выковыряла сигарету, зажгла, затянулась и предложила мне.

Что было делать? Я осторожно набрала в рот дыма и постаралась не закашляться. Гадость какая! Я передала сигарету дальше, Сабине.

Часы на Софийской церкви пробили девять, а я еще только бежала домой через парк. Я торопилась как могла, Куки еле поспевала за мной.

Я гуляла с ребятами. Я пробыла с ними весь вечер. Я угостила их сигаретами и курила сама. Сабине понравилось, как я накрашена, а Еспер, парень из другой школы, долго со мной болтал.

Никакая я не дебилка. Это доказано.

Только вот домой я опоздала больше, чем на полчаса. Войдя в квартиру, я услышала в кухне плеск воды и звон посуды.

У раковины стояла мама и гремела тарелками. Поверх красного платья был надет большой фартук, на руках резиновые перчатки. В углу рта мама держала сигарету, краска на лице размазалась от слез. Открытая, но непочатая бутылка стояла на столе, возле нее в пепельнице громоздились окурки.

— Я же сказала, что помою, — глупо сказала я.

Голос мамы был холоднее льда.

— В половине девятого. Мы договорились. Сейчас сколько времени?

— Извини, — я попыталась помириться — А ты не можешь пойти сейчас?

— Он не заедет. Говорит, что у них сломался автобус. Возле Норрчёпинга.

— Вы можете завтра встретиться, — попыталась я утешить маму.

— Завтра они уже играют в Копенгагене. Поедут туда сразу, как починят автобус.

Столбик пепла на маминой сигарете был не меньше трех сантиметров длиной. Все это время мама держала сигарету во рту и сейчас схватила ее мыльными перчатками, чтобы стряхнуть пепел. Она намочила себе лицо, а на перчатке остался след губной помады.

— Черт! — воскликнула мама и сунула сигарету под кран.

— Он наверняка завтра позвонит, — сказала я.

Мама не ответила. Она домыла остаток посуды и стянула с рук перчатки.

— Где мои сигареты? — спросила она.

Сигареты. Они лежат в кармане у Сабины, пять-шесть штук — все, что осталось от пачки. «Забери их», — сказала я Сабине, уходя. Не могла же я принести маме почти пустую пачку.

— Сигареты? — переспросила я, чтобы выиграть время.

— Ты и это забыла?

Тон опять ледяной, но голос предательски дрожит.

Я кивнула и опустила голову, чтобы мама не видела, как мне стыдно.

Мама промолчала. Она взяла со стола бутылку и вылила ее в раковину. Красное вино растеклось по блестящей поверхности и с бульканьем исчезло в сливном отверстии.