— Я сожалею о том, что произошло в Баку.

После долгой паузы Гарик ответил:

— Я легко отделался. Нас вывез сосед, посадил на паром. Приплыли в Красноводск, потом сюда. Все остались живы и здоровы, слава Богу.

— Кто был сосед?

— Азербайджанец, сосед, таксист. Баку громили беженцы из Армении, еразы. Все это понимали.

— Мой старший брат женат на армянке, — заговорил Ислам, — а средний на полукровке. Отец у нее перс, в смысле иранец — из тех коммунистов, которые поверили Советской власти и приехали в Совдепию, — а мать русская. Они как раз-таки жили в Баку, в то время как старший жил с армянкой в Ленкорани, где было относительно спокойно. Во время погромов вся армянская родня старшего брата скрывалась в квартире среднего брата. Для них все обошлось благополучно, если не считать того, что им также пришлось в спешном порядке покидать Баку. Но для моего брата все кончилось хуже. Его жена вскоре после этого заболела — у нее отнялись ноги. Дальше — больше. Испуг, который она пережила, через несколько лет свел ее в могилу.

Ислам замолчал, взглянул на часы. Было половина девятого.

— Встреча сегодня не состоится, это очевидно, — сказал он, — можно расходиться.

Гарик поднял руку, прощаясь, сел в машину и уехал.

— Ты сейчас уедешь — и они появятся, — с мрачным видом заявил Бесо.

— Дверь не открывай, — сказал Ислам, — пусть новую встречу назначат, я приеду, я не гордый. А еще «Мальборо» отдашь им — из зарплаты высчитаю.

Двери лифта раскрылись, Караев вышел на лестничную площадку. Рассеянно пошарив по карманам, он достал связку ключей, отыскал необходимый и принялся ковырять замочную скважину. Когда щелкнул язычок замка, он вдруг замер, почувствовав опасность, и резко обернулся. В дверном проеме, ведущем на пожарную лестницу, стояла Воронина и с улыбкой смотрела на него.

— Черт бы тебя побрал, — в сердцах выругался он, — что за манера подкрадываться!

— Добрый вечер, — сказала Воронина, — извини, если я тебя напугала — я не хотела. Я просто стояла здесь — выглянула, чтобы посмотреть, кто пришел. Я не подкрадывалась, у меня нет такой привычки — манеры, как ты изволил выразиться.

— Зачем ты приехала?

— Тебя увидеть.

— Я разве тебя приглашал?

— Нет.

— Я просил не приезжать без звонка?

— Да.

— Тогда не обессудь.

Караев вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Чувствовал он себя скверно. Озноб и боль в горле. Ислам разыскал градусник, сунул под мышку, включил чайник, бросил таблетку шипучего аспирина в стакан с водой и подошел к окну. Оскорбленная Воронина должна была уже выйти из подъезда, но ее все не было. Страдальчески морщась от боли в горле, он выпил бурлящую воду, тяжело вздохнул и пошел на лестничную клетку.

На этот раз она не выглянула на звук и не обернулась, когда он подошел к дверному проему.

— Заходи, — сказал Ислам. Видя, что Воронина не реагирует, добавил. — Уговаривать не буду.

Она повернулась и, не говоря ни слова, прошла в квартиру. Ислам последовал за ней.

— Делай что хочешь, — сказал он, — все сама: ешь, пей, только меня не трогай — я неважно себя чувствую.

— Ты заболел? — участливо спросила Елена.

— Наверное, — Ислам вытянул градусник. — Да, тридцать девять — то-то я смотрю, мне как-то не по себе. Мне только этого не хватало для полного счастья!

— Иди, ложись немедленно! — воскликнула Лена. — Я сделаю тебе чай.

Казалось, что такой поворот дела обрадовал Воронину. Караев злобно взглянул на нее и закрылся в ванной.

— Вот это зря, — крикнула ему через дверь Лена, — при высокой температуре водные процедуры вредны.

Караев что-то ответил, но сквозь шум падающей воды было не разобрать — что-то вроде: «Иди к черту» или:

«Не твое дело». Елена пожала плечами и прошла на кухню, включила чайник. Облаченный в толстый халат, Ислам вышел из ванной, прошествовал в спальню, ВКЛЮЧИЛ ночник и залез под одеяло прямо в халате, его знобило. Появилась Воронина, неся поднос, на котором высилась большая кружка с чаем и розетка, полная желтой массы.

— Спасибо, — сказал Ислам, — а это откуда?

— Это мед.

— Я вижу. Ты что, с собой принесла?

— Нет, это твой.

— Странно, а я искал — не нашел.

— Плохо искал — на кухне мужикам вообще делать нечего, там женские руки нужны.

Ислам закрыл глаза.

— Ты пей, пока горячий, еще хочешь что-нибудь?

— Танец живота, — сказал Ислам.

— Танец живота? — переспросила Воронина. — Я не умею, но попробую — я видела в Египте.

Она стала расстегивать пуговицы на кофте.

— Не надо, — остановил ее Караев, — я пошутил.

— Ты не шути так со мной. Ислам сделал глоток и поморщился.

— Не нравится? Горячий?

— Глотать больно, — пожаловался, — у меня ангина, наверное.

— Надо пополоскать горло коньяком, пойдем, — она взяла его за руку.

— Еще чего — коньяком горло полоскать! Я не извращенец, не хочу, — Ислам высвободил руку, — и вообще, держись от меня подальше — я могу заразить тебя гриппом.

— Я готова заразиться от тебя не только гриппом, но чем угодно, хоть желтой лихорадкой.

Ислам поднял на нее глаза, Воронина была прекрасна в этот момент самоотверженности.

— Хорошо сказано, — улыбнулся Караев, — но давай о чем-нибудь хорошем, не надо про лихорадку.

— Я не шучу, — сказала Елена, — я действительно готова сделать для тебя все. Почему же ты отталкиваешь меня?

— Потому что я не люблю крайностей.

— Не поняла?

— Ты человек крайностей — ты готова заразиться, чтобы что-то доказать мне, но при этом ты — тот самый человек, который меня когда-то легко предал.

— Ты всю жизнь мне будешь об этом напоминать?

— Ты вынуждаешь меня говорить об этом.

Воронина ничего не сказала — на этот раз промолчала, что было нехарактерно: обычно последнее слово оставалось за ней. Видимо, решила не усугублять состояние больного. В наступившей тишине было слышно тиканье будильника, стоявшего на прикроватной тумбочке.

— У тебя есть шерстяные носки? — вдруг встрепенулась Елена.

— Уже надел, — еле слышно отозвался Ислам — он лежал с закрытыми глазами, пытаясь сохранить равновесие на кровати, которая почему-то норовила взлететь вместе с ним.

— Точно надел?

Ислам выпростал ногу из-под одеяла и продемонстрировал. Воронина одобрительно кивнула.

— Тебе принести еще чаю?

Караев покачал головой.

— Знаешь, — улыбнулась Лена, — это, конечно, ужасно глупо и, может быть, кощунственно, но я даже рада, что ты заболел. Ты такой спокойный — не ругаешься, не гонишь меня.

— Тебе пора уже домой, — сказал Ислам.

— Я, пожалуй, молча посижу, — заявила Елена. Ислам вытащил из-под одеяла руку с градусником, который все это время он держал под мышкой.

— Дай я посмотрю, — попросила Елена.

Ислам протянул ей градусник, откинулся на подушку.

— Сорок градусов! — воскликнула Воронина. — Надо вызвать «скорую».

— Может, обойдется?

— При сорока двух люди умирают, а ты мне еще нужен. Где телефон?

— Сзади тебя, — сказал Ислам.

У него не было ни сил, ни желания спорить с этой женщиной. Он закрыл глаза и тут же забылся. В обморочном жарком сне он увидел свою мать. Она сидела на скамейке во дворе их дома, под зонтообразным деревом, опустив голову, и в задумчивости водила прутиком по земле. Ислам окликнул ее и завел с ней разговор, и все это время его неотвязно преследовала мысль: как это возможно, если она умерла несколько лет назад? Не удержавшись, он спросил как можно деликатней.

— Мама, а ты себя как чувствуешь?

— Хорошо, — ответила мать. Ислам, помедлив, задал новый вопрос:

— Мама, извини, а говорили, что ты умерла? Мать взглянула на него с усмешкой и сказала:

— Разве ты видел меня умершей?

— Нет.

Ислама, в самом деле, в это время не было в Ленкорани. Он поспел только на поминки. В Азербайджане людей хоронят в тот же день, из-за жаркого климата.