Потекли томительные дни, сменялись вахты, сдававшие дежурство отводили глаза, будто это они были виноваты в том, что ничего обнаружить не удалось, заступающие с надеждой вглядывались в экраны, считывая отчеты датчиков, но все было напрасно — Птолемея не было.

Морские пехотинцы тоже скучали, и Полубой каждый день проводил тренировочные бои на обшивке эсминца, занятия в спортзалах, фехтовальные поединки. Сам он участвовал в поединках редко, выступая в основном в роли рефери, однако-таки провел несколько боев, причем с одним и тем же противником — командиром взвода лейтенантом Старгородским. Лейтенанту это обошлось дорого — Полубой, вспоминая свои с Небогатовым мытарства на Сан-Анджело, не жалел своего заместителя — поставил ему несколько синяков и иссек учебным эспадоном два комплекта обмундирования.

— Чтобы понты пустые не кидал, — шепнул он, в очередной раз отбив атаку лейтенанта и перетянув эспадоном вдоль спины, — ты ж меня перед лучшим другом трепачом представил.

Старгородский шипел от боли, однако не жаловался.

К исходу третьих суток, как эсминец болтался в пространстве, собирая информацию, которую передавали анализаторы, Небогатов заглянул в спортзал и поманил Полубоя.

— Пойдем пошепчемся, Касьян, — сказал он.

Полубой похлопал Старгородского по плечу, предупредив, что сейчас же вернется, и последовал за Кириллом.

Небогатов привел его в помещение компьютерных тренажеров и, связавшись с мостиком, попросил перевести проекцию системы Лотар на тактический тренажер.

Схема повисла над консолью, Небогатов взял в руку световую указку.

— Не устал отдыхать?

— А чем тут можно заниматься? Бока в каюте отлеживать? — пожал плечами Полубой.

— Есть предложение. Смотри: вот звезда системы Лотар. По информации анализаторов и датчиков слежения получается, что база гетайров, во всяком случае основная, расположена вот на этой планете. — Небогатов ткнул указкой в светящуюся точку. — Мертвый ледяной мир, период обращения вокруг звезды — четыре земных года. Из всех планет мы изучили эту лучше всего — она ближе к границам системы, и пыль и астероиды не мешают наблюдению. Как я понял, с нее же и стартуют корабли гетайров, однако на ней не наладишь нормальный отдых экипажам, а выход на освоенные планеты любого сектора для гетайров, как сам понимаешь, закрыт. Значит, должна быть как минимум еще одна планета земного типа. Если мы сможем подобраться ближе — все станет сразу понятно: численность флота — сейчас мы не можем пробиться настолько глубоко в систему, чтобы что-то разглядеть, внутрисистемные инфраструктуры, доки, верфи и тому подобное. Поскольку я не могу принять такое решение единолично, то хочу предложить тебе подумать вот над чем: мы выходим на орбиту звезды, повисаем на границе короны и оттуда, даже не используя активные средства, пасем все, что движется, и слушаем все внутрисистемные переговоры. Кроме того, таким образом мы сокращаем подлетное время к кораблю Птолемея, будет он возвращаться из рейда либо пойдет в очередной набег. Как тебе такое предложение?

Если Небогатов думал, что Полубою понадобится много времени на раздумье, то он ошибся.

— Я согласен, — сказал Касьян.

— Что, вот так сразу?

— А чего тянуть? Времени до удара объединенного флота все меньше, а мы толчемся на одном месте. Если Кайсарова не удастся взять до подхода флота, то он непременно будет участвовать в отражении атаки, и тогда уже любой трибунал — офицерский или обычный — приговорит его к высшей мере, невзирая на заслуги и положение. Кроме того, скандала тогда не избежать. Давай, Кирилл, действуй.

Спустя тридцать шесть часов «Дерзкий», прикрываясь максимально возможным полем отражения, вышел на орбиту звезды системы Лотар. А еще спустя двенадцать часов он был атакован.

Леонидов покосился на Бергера. Константин Карлович сидел прямо, был бледен, серьезен, а губы его иногда подрагивали, будто он повторял что-то про себя, как плохо выучивший задание ученик.

— Днями был на приеме у графини Розенталь, — негромко сказал Леонидов, — прелестная женщина. Спрашивала у меня, почему давно не видно Константина Карловича. Кажется, она находит вас неплохой партией для своей младшей дочери.

— Э-э… — Бергер непонимающе взглянул на Леонидова, — в каком смысле?

— В прямом. Голубчик, не волнуйтесь вы так. Я уверен, государь настроен вполне благожелательно, иначе он не собирал бы это совещание. — Леонидов похлопал Бергера по колену. — Вы лучше подумайте, какие могут возникнуть возражения у Лиховцева и Данченко.

— Я как раз об этом и думал, — улыбнулся Бергер. — Григорий Данилович, насколько я знаю, понимает, что мы делаем общее дело, и от него могут поступить только конструктивные предложения. А вот господин генерал-лейтенант…

— Да-а… Василий Тарасович политик известный. К тому же он будет весьма огорчен, что докладную записку государю не согласовали с ним. Тут надежда только на то, что император отнесется благосклонно к вашей идее.

— К нашей, — поправил Бергер.

— К нашей, к нашей, конечно, — согласился Леонидов, — поверьте мне, государь — весьма искушенный стратег и по части реализации долгосрочных проектов даст фору и вам, и мне, и, уж конечно, генерал-лейтенанту Данченко.

Машины сопровождения отвалили в стороны. Глидер клюнул носом, на приборной доске загорелась панель предупреждения о перехвате пилотирования, и пилот, откинувшись на сиденье, сложил на груди руки — посадочный привод взял глидер за пять миль до места назначения. К загородной резиденции императора можно было подойти только по отведенному коридору — остальное пространство было перекрыто силовыми полями. Каждую машину, следующую по отведенному коридору, сопровождали стволами два десятка «единорогов», готовых разнести любую мишень в считанные мгновения и, хотя сбоев системы обороны резиденции до сих пор не было, Бергер почувствовал себя неуютно.

Резиденция императора была хорошо видна под ярким зимним солнцем. Это было здание, выстроенное буквой П среди соснового леса. Крылья обрамляли парадный подъезд, круглый фонтан с заснеженными наядами казался замерзшим прудом с застывшими во льду русалками. За зданием просматривались хозяйственные постройки, конюшня и псарня — осенью здесь проводились знаменитые на все обитаемые миры псовые охоты.

Глидер плавно и медленно проскользил между коричнево-золотых стволов сосен и мягко опустился на парковочную площадку. Водитель остался сидеть на месте — выходить из машины он не имел права.

Леонидов выбрался первым, запрокинул лицо, подставляя его кружащимся снежинкам, поднятым выхлопом глидера. Бергер хмурился, осматриваясь — он был в загородной резиденции впервые.

— Прошу, господа, — полковник в кавалерийской шинели, невесть откуда взявшийся возле глидера, повел рукой в сторону широких ступеней парадного входа.

Бергер пропустил вперед Леонидова и пошел за ним, отставая на полшага.

Шинели у них принял пожилой швейцар с седыми гренадерскими усами, после чего полковник вновь предложил следовать за собой. Шаги, печатаемые офицерами по наборному паркету, гулко отдавались в огромной зале. Высокие окна под потолок добавляли света и пространства, золотая лепнина добавляла величия, даже помпезности, которую несколько смягчали картины известных мастеров на стенах.

Не часто одевая офицерскую форму, Бергер ощущал себя в присутствии полковника, на котором китель сидел, будто тот родился в нем, довольно неуверенно и завидовал Леонидову, который даже не пытался скрыть, что форму носить не умеет. Китель сидел на нем мешковато, кортик сползал на живот, и даже генеральские погоны, казалось, были пришиты кривовато.

По широкой лестнице, укрытой ковровой дорожкой, они поднялись на второй этаж, повернули направо и оказались перед белой с золотом дверью. Полковник отворил дверь, пропустил офицеров вперед, вошел следом и указал на диван возле окна.

— Прошу, господа, его величество сейчас вас примет. Он прошел к следующей двери, за которой, по-видимому, находился кабинет государя, и исчез за ней.