— Если получится.

— Связь включена, — сказал полковник, — Кирилл Владимирович, к вам посетитель.

Иван увидел, как по бледному лицу Небогатова пробежала мгновенная судорога и он открыл глаза.

— Кто, — губы едва шевельнулись, и голос, синтезированный усилителями, с металлическими тонами, прозвучал достаточно четко.

— Это я, Кирилл Владимирович. Зазнобин.

— А-а… Иван. Пришел. А я вот — плаваю здесь. Скоро чешуя отрастет, жабры… — истончившиеся губы Небогатова сложились в слабую улыбку, перешедшую в гримасу, — а «Дерзкий» погиб. А я жив, хотя должен был остаться там, с ребятами.

— Я все знаю, Кирилл. Ты сделал что мог, и твоей вины нет. Это я вас подобрал.

— Спасибо… Вина капитана уже в том, что он жив, хотя какая это жизнь… Про Касьяна ничего не известно?

— Ну Касьян выкрутится, — бодро сказал Зазнобин, — не тот мужик, чтобы сгинуть вот так, попросту.

— Дай Бог. Просьба у меня к тебе, Иван.

— Слушаю.

Небогатов замолчал, закрыл глаза, будто прислушиваясь к себе. Зазнобин взглянул на врача, но тот, следя за показаниями аппаратуры, сделал успокаивающий жест.

— Может, жене что передать?

— Нет! — Небогатов открыл глаза, и лицо его снова исказилось. — Ничего не передавай. Ей рожать вот-вот, если уже не родила. Один друг у меня остался… было два, да вот Касьян… Свяжись с ним, попроси Кондратенко — он связь организует. Константин Бергер. Расскажи ему, как дело было, и от меня попроси — пусть жене поможет хотя бы на первых порах. Я уже не смогу… я и не человек, а так, половинка. Треть… Пусть запомнит, каким я был, а не кем стал. Сделаешь? — Небогатов беспокойно зашарил глазами по экрану. — Иван?

— Все сделаю, — пообещал Зазнобин, — только зря ты так, Кирилл.

— Мне отсюда виднее, — горько пошутил Небогатов.

— Все, господа, достаточно, — заявил полковник.

— Поправляйся, Кирилл.

— Прощай, Иван Савельевич.

Зазнобин вышел в коридор. На душе было тоскливо. Врач проводил его к выходу.

— Ну видели? Не вытянем мы капитана первого ранга, если его настроение не изменится.

— Его можно понять, — сказал Зазнобин, попрощался и направился к штабу.

Кондратенко, узнав о просьбе Небогатова и с кем Зазнобин должен переговорить, удивленно хмыкнул, но приказал запросить штаб флота о срочном сеансе связи. Сказав, что придется подождать, он предложил пока обсудить, что там у Зазнобина не в порядке с орудиями. Иван наизусть помнил параметры последней калибровки и данные тестов и контр-адмирал, выслушав его, согласился, что «фаланги» ресурс выработали.

— Новые не дам, да и не нужны они тебе. Пока отстреляешь — слишком много времени пройдет, — Кондратенко вызвал по коммуникатору начальника артподготовки учебного центра, — спишем как пришедшие в негодность из учебного центра. Они использовались на треть мощности и еще лет пять прослужат по-любому. Годится?

— Годится, — повеселел Зазнобин, — а что ты там говорил насчет обеда?

В это время коммуникатор запищал, и Кондратенко, выслушав доклад, удивленно приподнял бровь.

— Надо же. Штаб флота тебя требует немедленно. Чудеса, обычно сеанса час, а то и два ждать приходится.

Адъютант проводил Зазнобина к лифту. Как понял Иван, основные помещения штаба бригады располагались под землей. Лифт ухнул вниз, и через несколько минут Ивана встретил озабоченный капитан с повязкой дежурного на рукаве. Он отвел Зазнобина в помещение, отделенное от коридора двумя тамбурами с массивными стальными дверями, включил экран и оставил его одного. Тихо чмокнула дверь, изолируя комнату связи. Зазнобин присел в кресло, пробежал глазами по пультам и пожал плечами — ну и что тут нажимать?

Однако экран осветился, и на нем возник мужчина лет сорока, в штатском, с бледным невыразительным лицом и светлыми, несколько поредевшими волосами.

— Здравствуйте, Иван Савельевич. Моя фамилия — Бергер, зовут Константин Карлович. Как я понимаю, вас попросил связаться со мной Кирилл Небогатов.

Зазнобин передал ему просьбу капитана первого ранга, прибавив, что вполне понимает его и, наверное, на его месте поступил бы также, но уж больно жалко, когда уходят такие люди и командиры.

— Вы бы видели, что он делал с гетайрами! Один против пяти… эх, что говорить. И Касьяна жалко. Вы знали его?

— Майора Полубоя? — переспросил Бергер. — Да, знал. Вы когда возвращаетесь?

— Ну, — Зазнобин всплеснул руками, — я смотрю, уже всем известно где я и куда мне надо вернуться. Через три-четыре дня.

— Допустим, известно не всем, — странно усмехнувшись, ответил Бергер, — что ж, я постараюсь помочь Кириллу Владимировичу. Но… если Касьян погиб, то мы с ним остались вдвоем, а терять еще одного друга я не могу. Спасибо за информацию, Иван Савельевич. Всего доброго.

Бергер отключился, к почти тотчас открылась дверь и капитан проводил Зазнобина до лифта, который доставил его на поверхность.

Обед у контр-адмирала прошел в дружеской обстановке, хотя на столе и не было таких разносолов, как дома у Казанкова. Говорили об охоте, о рыбалке, о калибровке орудий средней мощности и под конец, за кофе, Крамаренко пригласил Зазнобина слетать с ним в горы на охоту.

— Ты бы видел, какие здесь горные бараны, — контр-адмирал раскинул руки, показывая размеры, — а рога… вот какие рога!

Судя по его жестам, баран был не меньше носорога, и Зазнобин пообещал выкроить полдня и слетать, чтобы хотя бы удостовериться в правдивости слов Крамаренко.

Однако поохотиться не пришлось.

Зазнобин в очередной раз гонял новые «фаланги» на тестовых прогонах, когда на мостик поднялся Геннадий Решетников. Понаблюдав за действиями канонира, капитана и команды наладчиков, он качнул головой в сторону двери и вышел из рубки.

Зазнобин нашел его внизу, задумчиво наблюдающего за установкой новых плит обшивки вместо изъеденных космосом и атмосферами чужих планет.

— Скоро заканчиваешь? — спросил Решетников.

— Думаю, завтра к вечеру. Калибровка «фаланг» держит, так-то мы могли бы и утром стартовать.

— А в пути не откалибруешь?

— Тоже можно. Тем более, пока по нашему сектору идем, опасаться некого. А что случилось?

Решетников усмехнулся невесело, покачал головой.

— Иевлев совсем с ума сошел.

— Это кто? Прокурор, что ли?

— Ну да. Завел несколько уголовных дел, в том числе против губернатора Архангельска, который отказался выделить землю в черте столицы под две мечети, два костела и синагогу. Сегодня у него была делегация иноземных купцов, которые попросили не брать так круто. Их можно понять — им здесь жить и работать, так он их — взашей! Не мешайте, мол, правосудию. Наблюдатели из Содружества и Лиги и сами уже не рады, да поздно. Как говорится: не буди лихо, пока тихо. Вот скажи, Иван, почему у нас всегда так: или совсем проблемы не замечаем, или начинаем рубить сплеча, а потом разгребать завалы?

— Откуда я знаю.

— Вот и я не знаю, — Решетников помолчал, пожал плечами. — Ладно, теперь уже ничего не исправишь. В общем, на завтра профсоюзы назначили всеобщую забастовку. Сколько она продлится — никто не знает. Так что, если с утра не взлетишь, можешь застрять у нас надолго.

— Однако… — протянул Зазнобин, — я и не припомню, чтобы всеобщую объявляли. Помнишь, лет пятнадцать назад фермеры бузили.

— Помню. Сейчас все: портовые службы, муниципальные, фермеры, полиция, телевидение. Да, кстати, Иевлев запретил к показу несколько новых сериалов. «Как рекламирующих антиобщественные проявления свободы личности и выбора». Как тебе? Я ни черта не понимаю. Сериалы для пацанов и домохозяек: «Царевна ушкуйников», «На фарватере любви»…

— «Слезы, буйством рожденные», — добавил Зазнобин.

— «Слезы, рожденные любовью и яростью», — поправил Решетников, — а ты где видел?

— Оксана Казанкова оторваться не может.

— Вот-вот. Чем Иевлеву эти оперы помешали? Короче, я тебя предупредил, Иван, а там — как знаешь.

— Да, придется уходить утром, — согласился Зазнобин.