За крайне трогательным документом – дипломом об окончании Жаном Сенпуаном (Туридду Сомпани) Павийского университета и присвоении ему специальности юриста после уплаты всех взносов – следовала грозная подшивка разрешений на ношение оружия; фотокопии делали подчиненные Морини, все страшные педанты, ни одной закорючки не пропустят, а поэтому небольшая брошюрка напоминала музейную галерею штампов и виз. Документ, выданный миланской квестурой в конце 1943 года, позднее был заверен фашистскими властями; имелось также особое разрешение германского Верховного командования – листок с оттиснутой на нем свастикой, а поверх нее жирным готическим шрифтом была проставлена виза очередного полковника СС. Ко всему прочему прилагается простой, без всяких штампов, допуск ГАП[4] от ноября 44-го на ношение всех видов оружия, так что при желании он мог хоть пушку за собой таскать. Далее, 11 июня 1945 года, в Милане Туридду получил от командования союзнических войск разрешение «иметь при себе личное оружие, а именно: револьверы, пистолеты и тому подобное в целях самозащиты» (эту формулировку явно сочинил какой-нибудь переводчик военного времени, которых вербовали из посудомоек Вайоминга, уверявших, что они говорят по-итальянски, или из неаполитанских торговцев лимонадом, клявшихся, что знают английский).

Все эти мерзкие казенные бумажки уже с достаточной четкостью обрисовали портрет Туридду, однако полицейская летопись выполнила эту задачу еще старательнее. Полиция ведь жутко дотошна и злопамятна, поэтому от ее внимания не ускользнул ни один фактик биографии бретонца, который по непонятным из-за всеобщего военного хаоса причинам (собственно, из этого самого хаоса Сомпани и возник) переквалифицировался в итальянца. В 48-м, незадолго до выборов, у него нашли в доме целый оружейный склад, в основном противотанковые гранаты, карабины старого образца и штук сорок «люгеров». В свое оправдание Сомпани заявил, что все это оружие доверили ему партизаны и он собирался сдать его властям (оправдание, конечно, липовое, но тогдашние власти его проглотили). Хранились в досье и отчеты об организованных им «поставках» девиц в Северную Африку и о процессе, на котором Сомпани защищал пожилых супругов из Кьяссо, обвинявшихся в контрабанде наркотиков: дело он выиграл, но затем его самого привлекли за ту же самую контрабанду и впоследствии оправдали за недостаточностью улик. Словом, богатая биография. К примеру, в его так называемой «юридической консультации» служил пятнадцатилетний мальчик, мать которого обратилась к районному комиссару полиции с жалобой на то, что адвокат с помощью своей любовницы Адели Террини занимается растлением малолетних. Подобные наветы были с возмущением опровергнуты, а полицейский комиссар оказался буквально посрамлен одним священником из Эмилии, публично засвидетельствовавшим высокую нравственность адвоката Туридду Сомпани. Кроме мужеложства, наркотиков, экспорта проституток, он подозревался в самых разных актах насилия: так, однажды его сожительница Адель Террини попала в больницу с очень странным увечьем – ее правая голень, или, вернее, если пользоваться медицинским термином, большая берцовая кость, была, можно сказать, раздроблена каким-то тяжелым предметом. Что это за предмет, синьора Адель Террини не уточнила, однако у полиции, известной своим скептицизмом, имелись основания полагать, что это ботинок пресловутого Туридду Сомпани. Как-то раз в кафе адвокат, по свидетельствам очевидцев, пытался раздеть донага некую скромную служащую за то, что она его должным образом не поприветствовала; он якобы набросился на нее с пьяными воплями и не довел свое намерение до конца лишь благодаря вмешательству официантов и посетителей. Когда его доставили в полицию, он с места в карьер перешел от защиты к наступлению, обвинив несчастную служащую в воровстве: она якобы стащила зажигалку, которую он случайно забыл на столике.

Был еще случай в поезде, когда его застукали в туалете с девчонкой четырнадцати лет, направлявшейся в Милан на учебу. И снова ему удалось выйти сухим из воды: отец девочки, чтобы избежать газетной шумихи, притворился, будто поверил адвокату Сомпани, показавшему, что он вошел в туалет по ошибке (девочка, видимо от рассеянности, забыла запереть дверь) и, обнаружив, что помещение занято, хотел тут же удалиться, но в этот момент нагрянул какой-то дубина солдат и начал вопить, как оглашенный: «Свинья! Свинья!»

Маленькая, но очень красноречивая справочка, приложенная к делу, удостоверяла, что налоги адвокат Сомпани платит только с миллиона лир и, кроме означенной суммы, других средств к существованию не имеет; работа никаких доходов ему не приносит, поскольку в регистрационном журнале адвокатской конторы последнее порученное ему дело датировано 1962 годом. Этим исчерпывались сведения о человеке, который вместе со своей спутницей окончательно сошел со сцены, погрузившись в воды Павийского подъемного канала.

Отложив в сторону папку Сомпани, Дука и Маскаранти занялись третьей парочкой – ее доктору Ламберти также посчастливилось узнать лично, ибо он иметь честь принимать у себя дома сперва синьора Сильвано Сольвере, а затем его возлюбленную Джованну Марелли. Из этого дела, как и из предыдущего, всплывали весьма интересные подробности: Сильвано Сольвере судимостей не имел, однако в полицейских расследованиях неоднократно фигурировал как наводчик, а после ограбления на улице Монтенаполеоне даже был задержан, но вскоре отпущен ввиду полного отсутствия доказательств. Служил Сильвано коммерческим представителем одной крупной фирмы по производству моющих средств, и иной порочащей информации, кроме доносов осведомителей (среди которых, как было отмечено в отчете, числилось несколько проституток), полиция ничего не имела.

Со сведениями о его спутнице тоже было не густо, однако, как говорится, мал золотник, да дорог. Когда этой жительнице Ка'Тарино исполнилось двенадцать лет, местные карабинеры вызвали ее родителей и посоветовали получше присматривать за дочерью, оказывающей чрезмерные и явно не бескорыстные знаки внимания пожилым мужчинам. После такого призыва со стороны властей отец, судя по отчетам, так жестоко избил двенадцатилетнюю Марелли, что та сбежала из дому в Милан, где, скорее всего, продолжала заниматься незаконным промыслом, хотя это и не доказано. В Милане ее однажды задержали и, подвергнув насильственному медицинскому осмотру, выявили гонорею. Некоторое время спустя она снова объявилась в родных местах, и карабинерам в Бучинаско стало известно, что синьор Ульрико Брамбилла принял ее на службу в одну из своих миланских мясных лавок. А вот что известно властям, правосудию, закону о ее темной связи с темной личностью Сильвано Сольвере?..

В общем, самая что ни на есть тошнотворная мерзость.

– Обычное сведение счетов, – сказал Карруа, швырнув ему чуть ли не в лицо папки. – Давай, давай штудируй их, все равно ничего из этого не выйдет, кроме бессмысленной и кровавой бойни! Туридду получил задание убрать – Бог знает за какие прегрешения – тех двоих, Вазорелли и Гислези, и, недолго думая, утопил их в Ламбро. Но у этой парочки остались друзья, не так ли? Пока Туридду сидел за решеткой, они ничего не могли с ним сделать, но, едва он вышел, благополучно препроводили его с подругой в те же самые края. Ах, так! – возмутились тогда друзья Туридду. Вы убили нашего Туридду! А мы прикончим вашего Сильвано с его девкой! И что же теперь? А теперь еще кто-нибудь скажет: ах, так! Вы убили нашего Сильвано с подругой! А мы за то пришьем такого-то и такую-то. Ну и что же прикажешь делать? Я считаю, что ничего нам делать не надо! Пускай продолжают в том же духе. Чего ради я должен сбиваться с ног, кого-то разыскивать, арестовывать, а потом в лучшем случае их осудят на шесть месяцев условно – будь спокоен, могущественные покровители постараются! Так не лучше ли предоставить им свободу, и пускай себе режут, стреляют, топят друг друга? Милости просим, все к вашим услугам – каналы, реки, ямы, шлюзы, – не угодно ли? Одним словом, да здравствует личная месть!