– Спасибо. – Поднявшись, он слегка поклонился молодому человеку. – Спасибо, синьорина. – И вышел.

В табачном киоске он купил конверт и марку для срочного письма; на конверте надписал: «Синьору Карруа – квестура Милана», – и опустил письмо в один из новехоньких почтовых ящиков на площади Кавур, возле трамвайной остановки; затем пешком отправился домой, по дороге заглянул в три бара и в каждом съел всухомятку по сандвичу, а дома напился воды из-под крана, которая никак не могла сойти за родниковую, и улегся в постель, тщательно пытаясь заснуть.

Зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос Маскаранти:

– Я не смог допросить Розу Гавони. Она умерла, не выходя из шока.

Значит, они так никогда и не узнают, куда подевались два пакета мескалины-6, этого зелья, которым можно опоить целый район Милана, к примеру Порта-Виджентина, потому что шестой номер – это суперконцентрат, а население теперь уже не довольствуется барберой[9] (хотя барбера – тоже своего рода наркотик), теперь ему бомбы нужны.

– Роза Гавони умерла, не выходя из шока, и я не смог ее допросить, – повторил Маскаранти, решив по его молчанию, что он не расслышал.

– Да-да, я слышу. – Несчастная не просто умерла, ей перед этим пришлось поглядеть на куски своего Ульрико на мраморном столе и подтвердить: «Да, это он, Ульрико Брамбилла». – Обыщите дом Розы Гавони, обыщите все лавки, расспросите всех продавцов, делайте все, что вам вздумается, а я не стану тратить время на то, чтоб разыскать полкило этого зелья, в конце концов я не отдел по борьбе с наркотиками.

Он повесил трубку, полный угрызений совести по отношению к Маскаранти, который тут совершенно ни при чем. Надо бы, пожалуй, принять успокоительное, может, у сестры найдется где-нибудь ромашка, потому что эти таблетки, сфабрикованные на основе метана, пропана и бутана, он пить не желал, он же человек, а не дизель. Впрочем, можно подождать до завтрашнего утра: когда Лоренца, Сара и Ливия Гусаро вернутся в Милан, он и без того успокоится. Сейчас же четыре, а завтра после десяти они приедут.

Он заварил себе ромашку, которая только еще больше его взвинтила, попытался убить время, приняв ванну, вымыв голову, почистив ногти, потом пошел в кино, посмотрел глупейший фильм под жуткий хохот публики, съел два тоста в двух разных барах и на последние монеты купил несколько газет и журналов, в двух из них были кроссворды, а в одной газете он прочел заголовок: «Окончательное разоблачение подпольной торговли наркотиками», всю статью читать не стал, потому что не верил в окончательные разоблачения, ведь где-то еще гуляют два пакета мескалины-6, и вообще торговцев наркотиками «окончательно разоблачить» невозможно – они были, есть и будут.

В три часа утра он все еще бодрствовал: перечитал все газеты и журналы, перерешал все кроссворды, даже самые сложные – для специалистов по разгадыванию; потом поискал, что бы еще почитать, нашел «Путеводитель по Италии Итальянского клуба путешественников», издание 1914 года (еще от отца остался, он был завсегдатаем этого клуба), и прочел клубный гимн:

Священная наша земля,

Родная и нежная мать,

Хотим все моря и поля,

Все горы твои повидать,

Нас ждет стезя сия,

Вперед, вперед, друзья!

В путеводителе даже имелся талон пятидесятилетней давности, заполнив который вы могли быть приняты в члены клуба; пояснение гласило, что, если в члены клуба вступает замужняя женщина, на талоне требуется подпись мужа, – вот такие дремучие были времена, теперь женщины преспокойно путешествуют, возят в чемоданах автоматы; еще прочитал, что тогда «Атлас Италии», по нынешним временам стоящий не меньше двухсот пятидесяти тысяч, стоил двадцать девять с половиной лир, и, пока он раздумывал над этим в три часа ночи, зазвонил телефон.

– Ты спал?

– Нет.

– Тем лучше, значит, я тебя не разбудил. – Какое изысканное остроумие! – А вот я спал, когда мне сюда привезли девицу, которая утверждает, что сбросила в канал Туридду Сомпани и его сожительницу. У меня голова уже не варит, может, заедешь ненадолго?

– Да, конечно. – Все равно заснуть не удастся, и хотя история с девицей, сбросившей в канаву Туридду, не слишком ясна, но разве на свете есть что-нибудь ясное?

– Я пришлю за тобой Маскаранти на машине.

– Хорошо, спасибо. – В трубке он явственно расслышал зевок Карруа.

– Она американка, – добавил тот.

Дука не ответил.

– Американка и дура, – сказал Карруа.

Вполне возможно: Америка – большая густонаселенная страна, вполне возможно, что там отыскалась одна дура, не всем же Вашингтонами быть.

– Ладно, еду, – закончил разговор Дука.

Он натянул трусы, красивые голубые носки с дыркой на мизинце, и едва спустился на пустынную площадь Леонардо да Винчи, как подъехал Маскаранти; было 3 часа 11 минут утра.

Она вылетела из аэропорта Финикса, штат Аризона, и прибыла в Нью-Йорк, а в Нью-Йорке пересела в самолет, приземлившейся в римском аэропорту Фьюмичино; в Риме на вокзале села в «Сеттебелло», который доставил ее на Центральный вокзал Милана в 00 часов 09 минут, где она взяла такси и сказала:

– Главное полицейское управление.

Она была светлая шатенка, даже, можно сказать, блондинка, а водитель, как все итальянские граждане, не любил ездить в квестуру, может, у этой милой шатенки еще и денег нет за проезд и ему придется потребовать оплату в квестуре, что означает: пойди-ка лучше выпей апельсинового сока, – но все-таки повез, потому что прелесть ее светло-каштановых волос, разметавшихся по плечам, и лица растрогали даже его, грубого лангобарда, выехавшего в ночную смену, он чуть не спросил, какого дьявола ей понадобилось в квестуре, но лонгобарды, несмотря на грубую внешность, народ застенчивый, и таксист промолчал.

Перед входом в квестуру свежей майской ночью она расплатилась и вошла в широкие ворота, возле которых никого не было, кроме полицейского в форме; она увидела, как он отбросил окурок, и пошла ему навстречу; вид у нее был очень современный – юбка выше колен, и эти длинные волосы, только пальто, большое, тяжелое пальто, висевшее на руке, выглядело странно в такую теплую майскую ночь.

– Тебе чего? – спросил полицейский на «ты», потому что в квестуру по ночам заглядывают только проститутки, ища последнего спасения от тумаков сутенера.

– Я пришла, чтобы сдаться властям, – сказала она на чистом итальянском, только американское "т" ее выдавало, потому что девушка из Аризоны по определению не может произнести "т" на итальянский манер. – Я убила двух человек, сбросила их в машине в Павийский подъемный канал.

Очень обстоятельно. Именно из-за этой обстоятельности полицейский мало что понял, ведь чем ясней говоришь, тем хуже тебя понимают, вот и дежурный понял только, что он должен запереть ее в какой-нибудь камере и пойти поискать кого-то из начальства; так он и сделал – запер ее в камере с двумя проститутками и одной служащей «Пирелли», девушкой вполне порядочной, но застигнутой с женихом в машине за неприличным занятием. Однако в этот час в квестуре никого не оказалось, все были на операциях по отлову воров, проституток, педерастов, сутенеров; наконец в половине второго прибыл вице-бригадир Морини в полицейском фургоне, забитом волосатыми хиппи, которые выражали яростный протест или, по крайней мере, пытались, поскольку Морини при каждом выкрике раздавал направо и налево оплеухи; дежурный сообщил, что явилась какая-то девица – сдаваться, но он толком не понял почему, вроде бы убила двоих.

Морини, освободившись от хиппи, которые наперебой уверяли, что они певцы, артисты и проституток среди них нет, вызвал девицу к себе и выслушал.

– Я пришла, чтобы сдаться властям, – повторила она на своем чистом итальянском. – Я убила двух человек, сбросила их в машине в Павийский подъемный канал.