Он позвонил Ваньке Тау. Сказал, что подхватил дикий грипп. Пусть Ванька там самостоятельно разбирается. Со всем: с наездами из Минздрава, пожаром, жалобами, ополоумевшими больными… Все равно ясно: медцентр закроют – не сегодня, так завтра. С этим покончено.

И навсегда.

А думать, что будет лично с ним, Арсением, дальше у него сейчас нет ни сил, ни желания.

Слава богу, не все так безнадежно. Бывали денечки и похуже. Сейчас у него есть крыша над головой. И – деньги.

А на деньги можно купить водки или вина. И немудрящей закуски: килек в томате, серого хлеба. А в стенке, принадлежащей уехавшему в Америку журналисту Черкасову, полно хороших книг…

Вот Арсений и валялся на кровати. Читал…

А у кровати стояла бутылочка кисло-сладкого болгарского вина «Монастырская изба». Он по случаю купил, с небольшой переплатой, целый ящик.

Пил прямо из горлышка, как ситро в детстве. От вина на душе становилось спокойней. Предательница Настька отъезжала куда-то в глубь сознания, съеживалась, почти растворялась. Боль от обиды и утраты утихала.

Когда бутылка у кровати пустела, Арсений шел на кухню и открывал новую. Штопор куда-то запропастился, и приходилось проталкивать пробку внутрь – карандашом или пальцем.

Приходил назад и снова ложился с книжечкой. Взялся было за Хемингуэя – но там слишком много было любви. Слишком напоминало все про Настю и их лучшие дни. Тогда он начал «Обыкновенную историю». В школе он ее не прочитал, а в университете не успел до нее добраться. Гончарова проходили вроде на третьем курсе, а его тогда уже выгнали. Правда, любовь в «Истории…» тоже была – но настолько старинная, словно невзаправдашняя. Вот он и читал, не спеша, Гончарова, попивал винцо. Порой откладывал книжку, засыпал, просыпался…

Утро, день, вечер и ночь как-то перепутались. Когда хотелось есть – Арсений выходил на кухню, хватал кильки прямо из банки.

Телефон не звонил. А может, он его отключил? Сеня плохо помнил.

Нет, наверное, все-таки не отключил, потому что однажды его разбудил телефонный звонок.

Несмотря на то, что он еле-еле проснулся, Арсению почему-то захотелось снять трубку, услышать человеческий голос.

Он не спеша встал, поковылял на кухню к аппарату. Пока дошел – телефон прозвонил, наверное, раз сто.

В квартире стояли сумерки – то ли зимний закат, то ли рассвет. Скорее, пожалуй, закат. Кто же станет звонить на рассвете? Такого, собаку, и пристрелить не жалко – не то что трубку брать.

Свет он включать не стал. От света сразу же глаза заболят.

– Алло… – проговорил Арсений в трубку.

Голос его не слушался. Язык еле ворочался в пересохшем рту. Казалось, он занимает все пространство от зубов до горла.

– При-иве-ет! – пропела сладенько женщина в трубке.

Арсений не понял, кто звонит. Знал только одно: это не Настя.

К сожалению, не Настя.

Он так и спросил-выдохнул:

– Кто?

– Это я-я-а!… – снова пропел кокетливый голос. – Предлагаешь девушке вечную любо-овь, – посмеялся голос, – а сам в кусты?…

– Не нужна мне… никакая любовь… – пробурчал он. Столь длинная фраза далась ему с громадным трудом.

– А мне нужна! – кокетливо засмеялась девица, и тут только Арсений наконец узнал, кто это. Это была Милка.

– Милка, ты? – прохрипел он.

– Слава богу! Ну наконец-то догадался! Штирлиц!… – развеселилась она.

– Чего… звонишь… – выдохнул он. После этой фразы сил у него совсем не оставалось, губы и язык распухли, и дико захотелось пить.

– Повидаться я с тобой хочу, – напрямик, весело провозгласила Милка. – У меня есть кое-что для тебя интере-есненькое… Давай, приглашай меня скорее в гости!…

Он молчал.

– Только не надо врать, что ты не один, – продолжала, посмеиваясь, Милка. – Я знаю: ты – один.

– Откуда?

– Разведка донесла… Ну, давай, диктуй мне адрес.

– Я… – пробормотал он. – Я слегка не в форме… Не до тебя…

– А мы тебя приведем в форму, – с задорными сексуальными интонациями пропела Милка. – Ну, давай, давай адрес!… Я тебе вку-усненького привезу-у…

«Какого черта? – подумал Арсений. – Какого черта она набивается?»

А потом вдруг возникла дрянная мыслишка: «А почему бы, собственно, нет? Почему бы не доказать Настюхе: свет клином на ней не сошелся? Почему бы и не Милка?… Наконец-то. Раз она сама набивается!»

– Ну, пиши… – ухмыльнулся он. Продиктовал адрес. Объяснить Милене, как дойти от метро, было выше его сил.

– Ну ладно. Жди, – пропела Милка. – Часиков в восемь к тебе приеду. Расскажу тебе кое-что.

– А щас…

– Что?

– Времени сколько? – прохрипел он.

Она расхохоталась.

– А день какой, помнишь?

Честно говоря, он и дня-то не помнил. Что февраль, помнил точно. Где-то конец февраля. А может, уже и март наступил?

– Сейчас четверть шестого, – смилостивилась наконец Милка. – Если тебе интересно: вечера. То есть: семнадцать – пятнадцать. А в восемь, или в двадцать ноль-ноль я буду у тебя. Запомнил? Запиши, а то забудешь!…

И она расхохоталась и положила трубку.

У Насти был секретный телефон медцентра – этого несчастного «Катран-меда». Его никогда не давали никаким больным и родственникам. По нему всегда отвечали или Сеня, или его верный партнер Ваня Тау.

Сенька не появлялся там вот уже целую неделю. Его молчание ее всерьез задело. Она ушла от него – а ему как будто того и надо. Даже перестал интересоваться, как они там с Николенькой. А вдруг им нужно что? Или они заболели?…

Конечно, Настя понимала: во время последнего разговора с ним она была не права. Наговорила сгоряча лишку.

Много лишнего она наговорила. Но ведь он-то сам!… Он-то еще более не прав! И теперь… Теперь он мог бы… Нет, конечно, не извиниться – этого от Сеньки не дождешься, слишком гордый! – но хотя бы сделать какие-то шаги навстречу…

«А может, с Арсением случилось что?» – думала Настя. Заболел? Или обиделся на нее настолько сильно, что решил порвать с ней совсем? Без всяких дополнительных объяснений, ссор, выяснения отношений?…

При мысли, что она, быть может, никогда в жизни больше не увидит Арсения, Настя почувствовала дурноту.

«Нет!! Я не могу так просто с ним расстаться! Не могу!»

…Настя засиделась в издательстве. Корпела над очередной рукописью. Все коллеги давно ушли. Уехал и босс – Андрей Иванович.

Она решительно придвинула к себе телефон.

«Наверняка Сенька на работе, – подумала она. – У него ведь там, в „Катран-меде“, неприятности. Да еще какие!… А я-то, я!… – стала она вдруг корить саму себя. – Мало того, что ничем ему в сложный момент не помогла, – даже добрым словом не поддержала!… Наоборот, постаралась еще сильней его унизить. Да что там унизить – растоптать!… Бедный мой Сенька!… – запоздало пожалела она. – Но и он-то тоже хорош! С его вечными пьянками, с постоянным домашним недовольством, выяснением, блин, каких-то отношений!… Как будто он не понимает, дурак, что я люблю (и любила!) – только его!…»

Телефон медцентра – пусть даже секретный – долго был занят.

Настя набирала номер раз, другой, третий…

«Наверное, больные все-таки номер прознали… Или Сенька кому-то названивает… Кому-нибудь из чиновников… Пытается свой кооператив спасти…»

Наконец, раза с десятого, ей ответили. Недовольный мужской голос буркнул:

– Алло!

Голос был не Сенькин. Не сразу, но Настя узнала его: это был Ваня Тау. Она лично с ним незнакома, но по телефону говорила много раз.

– Арсения можно? – спросила она и сама подивилась: как искательно, несмело прозвучал ее голос.

– А кто это говорит? – резко бросил Тау.

– Это… Это его… – Настя на секунду задумалась: может ли она, тем более сейчас, именоваться Сениной женой, и поправилась: – Это звонит Настя.

В ответ хмыкнули:

– Ах, это Настя!… – В голосе Тау Насте послышалась то ли насмешка, то ли презрение. А затем он с затаенным торжеством отрезал: – Арсения нет.