Настя стрелой метнулась в ванную. Больно стукнулась боком об уголок раковины.

Нет, об этом он догадаться не мог! Никак не мог!

…Код доступа к ее счету состоял из шестнадцати символов. Абракадабра из латинских букв и цифр.

Мать потребовала у Насти выучить его наизусть. И Настя, конечно, послушалась – а разве можно было перечить Ирине Егоровне?

Но, сдав экзамен, код она все-таки записала. На всякий случай. Мало ли: вдруг провал в памяти случится? И тайник для него придумала сама: аккуратно отклеила от бутылочки с шампунем этикетку и вложила под нее бумажку с кодом…

…Шампунь стоял почти там же, где она его оставила вчера.

Настя дрожащими руками схватила бутылку, подцепила ногтем этикетку… Бумажки с кодом под ней не было.

Она в ярости отшвырнула шампунь.

Снова кинулась к телефону, снова набрала номер портье – хотя и понимала уже, что все бесполезно…

– Это опять из номера двести два. Вчера меня провожал молодой человек. Он поднялся со мной на второй этаж. Скажите, во сколько он ушел?

Портье был более чем озадачен. Последовала долгая пауза. Настя поторопила его:

– Пожалуйста, не молчите. Давайте, я вам напомню… Мы пришли в гостиницу около полуночи, он поднялся меня провожать, какое-то время провел в моем номере…

Портье усмехается:

– У нас это не запрещено…

– Будьте любезны ответить на мой вопрос! – заорала Настя. – Во сколько он ушел?

Орать на беднягу было решительно не за что, но сдерживаться сил больше нет.

– Кажется, около пяти утра, – промямлил портье. – А у вас что-то случилось?

– Нет. Ничего, – глухо сказала Настя.

Вернула трубку на рычаг. И добавила по-русски:

– Ничего не случилось. Только я снова – бедная. И снова никому не нужна.

Март 1991 года. Италия, Венеция.

Денег было не жаль. Ни капельки.

По крайней мере, Настя изо всех сил себя в этом убеждала.

Она не успела почувствовать себя богатой. И несусветная куча долларов представлялась ей всего лишь реквизитом. Будто заграничное кино смотришь. И снисходительно наблюдаешь, как герой рискует жизнью – чтобы заполучить чемоданчик, заполненный бутафорскими пачками зеленых купюр.

А вот поцелуй… Тот искренний поцелуй, который она вчера подарила Эжену… За него было стыдно. Тошно.

И обидно так, что хотелось схватить настольную лампу и разгрохать ее о стену.

Она ведь Эжена от души поцеловала! От полноты чувств. В знак благодарности. Ну и идиотка! Нет, хуже чем идиотка…

«Тепличка», – вдруг вспомнилось Насте. Ее однажды так Сеня назвал. Тепличка. Изнеженное, холеное создание. Ни черта не понимающее в реальной жизни.

«Такие, как ты, и на червяка дохлого ловятся», – это тоже из Сенькиного лексикона. Вот она и поймалась… И ведь как поймалась!…

«А я-то думала, что Эжен меня от души обхаживает. Радовалась, как все красиво: карпаччо… „Беллини“… дорогие тряпки… И декорация роскошная: каналы, гондолы, скуолы… Сказка ожила, и принц явился… Что же это за мир такой несправедливый! Почему от всех приходится только и ждать подвоха?! И он, этот гадский подвох, приходит!…»

Настя открыла шкафчик бара. Сейчас она выпьет не сока, а что-нибудь посущественнее – рома, например. Или коньяку.

Потянулась сворачивать голову стограммовой бутылочке «Мартеля» – но в последний момент взглянула на прейскурант, привешенный к внутренней дверце бара… И с ужасом вернула коньяк на место. Десять долларов?! За бутылочку, которую она выпьет в пару глотков?! А ведь еще вчера она снисходительно думала, что напитки в мини-баре стоят сущие гроши… По сравнению с ее-то состоянием!…

«Эжен – сволочь! – выкрикнула Настя. И ударила кулаком в подушку. – Сволочь, сволочь!!! – С каждой „сволочью“ удары становились все сильнее. – Как я не догадалась?! Неужели сложно было предположить? Предугадать, что он такой бархатный – неспроста?! Что он просто усыпляет мою бдительность?!»

Настя постаралась взять себя в руки. Может быть, еще не поздно?

И у нее получится найти его и остановить?

Право слово, залепить Эжену пощечину будет куда приятнее, чем даже отобрать у него деньги… Вдруг у нее еще есть шансы?

Настя вспомнила, как Сенька когда-то советовал ей «порядочить» свои мысли на листке бумаге. (Она его еще поправляла, что говорить надо не «порядочить», а «упорядочивать».)

Настя схватила блокнот с гостиничным логотипом, фирменный карандашик – все такое красивое… Когда она еще поживет в гостинице с собственными канцелярскими принадлежностями?

Взяла и записала в столбик:

Итак: адрес банка она не знает.

Как его новая фамилия не знает тоже.

Гражданство – тем более.

И гостиницу, где жил Эжен, она не ведает.

По всем пунктам – полные нули.

Ну, идиотка! Она же ничего, ничего про нового Эжена не знает! Слушала, развесив уши, его байки про Казанову да про то, что «ты, Настенька, повзрослела-похорошела». А по делу – полный голяк! Что стоило задать элементарные вопросы – как бы между делом: «Как тебя, Эжен, теперь зовут-то?… Где ты остановился?… В каком банке лежат наши деньги?…»

Настя покосилась на лампу – интересно, какой ей выставят счет, если она все же расшибет ее о стену?

«Да была б у меня хоть десятая часть Эженовых денег – что угодно могла бы творить!… Все бы лампы им тут перебила!»

Но сейчас она, увы, не в том положении, чтобы громить казенное имущество. Поэтому в стену полетел только гостиничный блокнотик. И карандаш. А потом – и стакан (свой собственный, привезенный из Москвы). Тот самый, в котором она вчера варила Эженчику кофе. И изо всех сил старалась, дура, чтобы получилось вкусно – по-итальянски вкусно!…

Стакан (кондовый, советский) шмякнулся о стену, но не разбился. Метать его по второму разу Настя не стала.

Смотрела, как в стаканных гранях искрят лучики солнца, и плакала…

«Ну ладно, допустим, спросила бы я Эжена, как его теперь зовут и где он живет. Так он наврал бы с три короба: „мистер Смит из отеля Санто-Стефано“… Лучше было бы дурочкой прикинуться и попросить, чтобы он паспорт показал. Интересно, мол, мне, как заграничные паспорта выглядят… Он бы подвоха, может, и не заподозрил!»

И тут же в голову пришла новая мысль: «Нет, лучше всего было бы самой ему снотворное подсыпать!… А потом осмотреть его бумажник. Там наверняка и новый паспорт бы нашелся, и визитная карточка его гостиницы… А может, еще больше бы повезло – Эжен-то у нас мужчина самоуверенный. Может, он прямо в кошельке и бумажку с кодом доступа к счету держал?»

И Настя представила, что это не она, Настя а он, Эжен, спит, опоенный снотворным. А она… Она тем временем отправляется в банк и называет оба кода, и его, и ее. А потом заводит себе кредитную карточку и переводит на нее все пятьсот тысяч долларов…

И мчится на водном такси в аэропорт. Переоформляет свой билет, проходит на посадку… И, минут за десять до вылета, звонит в Эженову гостиницу. Чтобы оставить ему хамское сообщение. Вот такое же точно: «Good bye, Eugene!»

Вот это было бы сильно! От одной мысли о такой сладкой мести у нее даже слезы высохли.

«Только не умею я так поступать. Не умею втираться в доверие и опьянять ласковыми словами, а когда человек расслабится – всаживать нож ему в спину».

Ну что ж, Анастасия… Не умеешь – значит, и не берись. И живи скромным редактором с зарплатой в триста рублей.

А на миллионеров смотри по телевизору. Или – сквозь витрины дорогих кафе типа «Флориана» или «Харрис-бара». Ты-то сама в такие заведения больше никогда зайти не сможешь…

Настя подошла к окну.

Венецианский пейзаж – еще вчера изумительно-романтичный – вдруг показался противным, тошнотворным. Она заметила, что вода в канале цветет, узкая полоска тротуара вся в щербинах… А голуби – вообще жирные твари. Жаль, что у нее на подоконнике действительно шипов нет: то-то бы они себе лапы пообломали!