Именно в этот день гору навестил очень важный гость: из Авранша с инспекцией приехал синдик-прокурор и, конечно же, остановился в гостинице Оборотня. Оборотень из кожи вон лез, чтобы угодить ему, и так хорошо напоил и накормил его за обедом, что тот, напуганный еще и грозой, объявил, что поужинает и переночует в харчевне. Мари присутствие гостя очень мешало.

Неожиданно затянувшийся визит мог нарушить все ее планы.

Начать с того, что Пьер Мезьер не показывался в харчевне целый день. Он не хотел оказаться на плохом счету у такой важной персоны и не покидал своего поста. Единственное, на что могла надеяться Мари, так это на то, что синдик пригласит главного тюремщика на ужин, а сам потом рано ляжет спать.

Но синдик ужинал в одиночестве, ел и пил еще больше, чем днем. В девять часов вечера дождь по-прежнему лил как из ведра, темнота была хоть глаз выколи, а синдик все еще сидел за столом. Бедная Мари была в отчаянии…

Но вот нежеланный гость поднялся из-за стола. Несмотря на выпитое, он крепко держался на ногах. Мари ставила горшки на полку возле очага и подумала, что синдик наконец-то отправляется спать. Но он вместо того, чтобы направиться к лестнице, направился прямиком к ней и крепко обхватил ее двумя руками.

– После доброго ужина, – проговорил он, обдав ее перегаром, от которого сдохли бы мухи, – нужна добрая девочка! Пойдем-ка спать, моя хорошая!

Мари стала краснее свеклы. Страх и тоска сжали ее сердце. Из-за этой свиньи все может полететь вверх тормашками. Она с силой оттолкнула непрошеного ухажера, уж кто-кто, а крепкие нормандки умеют пускать в ход свои кулаки. Но тут появился Оборотень.

– Ты что это? – начал он заплетающимся языком, потому что выпил не меньше гостя. – Нечего тебе ломаться. Иди с ним, Розали, ты тут для наших клиентов!

Ах вот оно что! Не в силах больше сдерживаться, Мари, вынужденная показать себя раньше, чем хотела, оттолкнула со всей силы одного пьяницу и отвесила ему хлесткую пощечину, и точно такую же отвесила второму – своему хозяину. Оба не удержались на ногах и рухнули на пол.

– Грязные свиньи, – обругала их девушка. – Глаза б мои вас не видели!

Она побежала к двери, из-за бушевавшего ветра с трудом открыла ее и под проливным дождем побежала по темной улочке к тюрьме.

Пьер Мезьер между тем сидел у себя наверху и грустил. Стоило начаться дождю, и в старой крепости становилось невообразимо сыро. Он-то рассчитывал провести этот вечерок в тепле, попивая винцо в «Красном единороге» и рассказывая байки Розали. Но из-за болвана прокурора-синдика, который надумал у них поселиться, как раз сегодня он и не мог отправиться в харчевню.

Раздав ужин своим подопечным, он бродил туда-сюда по коридору и воображал себе Розали, которая завладела и мыслями его, и плотью. Никогда еще ему так не хотелось увидеть ее прямо сейчас, и вовсе не мысленно! Он твердо решил, что в самое ближайшее время преодолеет ее сопротивление. Сколько еще можно ждать! Он уже заждался!

Продолжая грустить, он приготовился лечь спать, как вдруг раздался отчаянный звон колокольчика у входной двери.

Разозленный Пьер открыл окно над дверью и заорал:

– Вон отсюда! Я сплю!

Испуганный голосок ему ответил:

– Это я, Розали! Открой, гражданин! Открой поскорее! Очень тебя прошу!

– Розали! Вот черт побери! Бегу!

Еще не веря своему счастью, Мезьер через две ступеньки помчался вниз, открыл тяжелую дверь и получил в свои объятия Розали, растрепанную, промокшую до костей, рыдающую в три ручья. Она с мольбой бросилась ему на шею:

– Спаси меня! Защити! Позволь мне провести ночь за этими стенами!

– Спасти? Да что такое случилось, моя красавица?

В нескольких словах, прерываемых всхлипами, Мари рассказала, что произошло в харчевне и как она убежала, чтобы не попасть в лапы синдика. А потом украсила свой рассказ романтической фантазией.

– Ты же понимаешь… Я не могла! Я ждала тебя весь вечер. Тревожилась, волновалась. И когда он положил на меня свои лапы, я стала защищаться… И… я думаю, что всему причиной… ты…

Мезьер ушам своим не верил. Из-за него красотка Розали оттолкнула такую важную шишку! Это было и лестно, но и волнительно, потому как, вообще-то…

Но Розали не дала ему времени на дальнейшие размышления, она опять обняла его, прижалась к нему, и так дрожала, что грозная фигура прокурора тут же улетучилась из головы старшего тюремщика. Теперь он вкушал радость сделанного открытия: Розали влюбилась в него, Пьера Мезьера! И это было чудесно… И не удивительно. Он всегда пользовался успехом у женщин. И Пьер Мезьер крепко обнял свою любезную.

– Здесь тебе нечего бояться, – уверил он ее. – Никто не пойдет тебя искать в тюрьму! Тем более ко мне в спальню. Даже прокурор. Ты останешься со мной, а завтра я пойду повидаю твоего хозяина и вразумлю его. Да и прокурор завтра уедет. Так что завтра все уладится.

– Так ты хочешь, чтобы я тут с тобой осталась?

– Конечно, хочу! Сейчас я тебя устрою, потом быстренько сделаю обход, взгляну на своих подопечных, чтобы быть спокойным, и тогда у меня будет время побыть с тобой.

Мезьер проводил Розали к себе в комнату, раздул огонь, чтобы в комнате стало потеплее. Но когда собрался уходить, она бросилась к нему и буквально повисла у него на шее.

– Нет! Нет! Не оставляй меня! Прошу тебя! Прошу! Ты потом сделаешь свой обход! Мне страшно!

Мезьер расхохотался.

– Ты и впрямь боишься, вон как дрожишь. А еще вдобавок и промокла. Ничего, пока меня не будет, ты все мокрое с себя снимешь…

И замолчал, зачарованный зрелищем. Розали уже не прижималась к нему, а торопливо снимала с себя мокрую одежду, бросая на пол передник, кофту, юбку… Она раздевалась поспешно, яростно, но Мезьер ничего не замечал, не отрывая взгляда от розовеющей девичьей кожи. И вот на ней уже только чулки, и Мезьер с огнем в крови позабыл всех своих узников. Он подхватил Розали и понес в постель.

Уже поздно ночью, когда тюремщик пришел в себя после блаженной слабости, в какую погружает любовь, он вспомнил о своем долге, вскочил и стал на ощупь искать одежду, так как огонь в камине погас. Мари сразу прижалась к нему.

– Что ты надумал? Ты уходишь?

– Сейчас вернусь. Сделаю обход и приду. Без обхода никак нельзя. Я быстро. Поспи пока, я скоро вернусь.

Но две ласковых женских руки так крепко его обняли, и так тепло приникло к нему нежное тело, заставляя снова лечь в постель…

– Нечего тебе куда-то ходить! Там холодно, сыро… Ты вернешься весь мокрый, мне не захочется тебя любить.

– Но ты понимаешь, что у меня обход!

– Один разок пропустишь! Никуда не денутся твои заключенные! Подумай, что у нас с тобой, может, не будет больше другой такой ночи. Оборотень может завтра меня выгнать. Не порть нашу единственную ночь!

Если честно, то главному тюремщику и самому никуда идти не хотелось, поэтому он легко дал себя уговорить. Он обнял покрепче свою красавицу и начал ее целовать.

– Ты права. У моих птичек в клетке крыльев нет.

Но как раз в это время три шуана добрались до берега и направились в сторону Сен-Жан-ле-Тома. А Мезьер и думать забыл о шуанах. Незадолго до рассвета он заснул крепким счастливым сном и даже не заметил, как Мари встала с постели, где в жертву королю была принесена ее девственность. Когда Мезьер открыл глаза, рядом с ним никого не было. Но он не обеспокоился, не сомневаясь, что найдет девушку в харчевне. Однако никто так и не узнал, что сталось с Мари Морен по прозвищу Ландыш.

Легенда говорит нам, что прошло время и море вынесло на берег уже неузнаваемое тело женщины со светлыми волосами. Может быть, это была Мари, которая наказала себя за измену жениху, замученному «синими»…

Слепое повиновение родителям, как бы ни были деспотичны или вздорны их требования, долгое время почиталось главной добродетелью детей, и родительская власть воспринималась детьми как нечто непререкаемое и естественное. Но все же редко случалось, чтобы какой-нибудь отец простирал свою власть так далеко, как простер ее в трагические времена революции маркиз де Трусбуа.