– То что надо! – крикнул он и повесил на спину сразу двое ножен, затянув перевязи на груди. Два узких клинка, свистнув, опустились, подрожали кончиками и со сдвоенным шорохом ушли в ножны.

– Ты как эта, – ухмыльнулся Гефестай, – как Глюкоза в клипе!

– Глюкозел! – поправил Эдик.

Руки Искандера направились к рукояткам мечей, торчащим у него за плечами.

– Молчу, молчу… – смиренно сказал Чанба.

– Жив «язык»? – спросил Тиндарид ворчливо.

– Да дышит вроде…

Сергей спрыгнул с коня и повел его в поводу. Искандер не церемонился. Ногой повернув голову «желтого» лицом вверх, он коротко спросил:

– Имя?

Пленник, морщась и облизывая губы, прохрипел:

– Бокх…

– Мавр?

– Да…

– Гонца охраняете?

Мавр смолк, с трудом переводя дыхание. Искандер плавно нажал ступней ему на горло.

– Д-да! – просипел Бокх.

– У гонца имя есть?

– Радамист… Он из Иберии…

– Ишь как разговорился, – удовлетворенно заметил Искандер и продолжил допрос: – Его кто послал? Квиет? Нигрин? Отвечай!

– Ни-и… – хрипнул Бокх, и в то же мгновение тяжелая арбалетная стрела вошла ему в ухо. Эдик развернулся пружиной, подкидывая в руке увесистый галльский кинжал. Пятый, незамеченный арбалетчик вскочил и порскнул в заросли. Нож догнал его и вошел в спину по рукоять, выбивая пыль из безрукавки. Habet. Арбалетчик слепо налетел на дерево и упал на муравейник бездыханым.

– Вот теперь баланс сошелся! – сказал Гефестай удовлетворенно, подбивая кровавую бухгалтерию войны.

Жара не спадала. Насколько хватал глаз, среди низкорослых дубков, под палящим матово-серебряным солнцем, заполнившим все небо, пылилась белая раскаленная дорога. По обочинам рос испанский тростник, стройный, негнущийся, с длинными лентовидными листьями. Стояла духота, а все движение воздуха сводилось к непрерывному слепящему трепетанию, размывавшему виды.

– Мистраль, мистраль… – бурчал Гефестай, отирая лоб. – Вот когда надо, хрен дунет!

Зато как стрекотали цикады! Оглушительно, на разрыв, полня все вокруг неумолчным звоном! Словно все будильники мира устроили слет и торжественно звонили, спуская пружины. Хотя какие сейчас будильники…

– Немаус! – сказал Искандер тоном Зулькарнайна,[122] приведшего фаланги под стены Вавилона.

Четыре коня поменяли масть из-за пыли, стали скорее саврасыми, чем вороными. Четырех всадников будто загримировали или осыпали мукой, а тонкий налет праха на утомленных лицах расчерчивали по вертикали струйки пота. Шагом они миновали ворота Немауса, стандартного поселения в завоеванной Галлии, – это была квадратная крепость, прочерченная, как римский лагерь, двумя главными улицами – Декуманус и Кардо, и застроенная по четкому плану. Стражники не придирались, и «аусвайс» тыкать им в нос не пришлось.

Миновав квадратный храм, гладиаторы проплелись на форум. Там, в тени двухэтажной базилики, струилась вода, стекающая из акведука в длинный бассейн. Дряхлый старикашка сидел рядом и собирал ассы за водоснабжение.

Солнце настолько пропекло гладиаторов, что они рады были сунуть деду и серебряный денарий. Дед принял плату, опасливо посматривая на мечи в ножнах и арбалеты за спинами.

– Дай отряхну! – сказал Гефестай и так отряхнул пыль с Лобанова, что синяки оставил на спине.

– Лучше сразу убей! – вырвался Сергей. – Чего зря мучать? Подставляй спину!

Гулкие хлопки наполнили Немаус белой пылью от растертого песка. Лобанов зачерпнул воды в ладони и с наслаждением омыл лицо, растворяя пыльную корку, замешанную на поте.

– Ух, хорошо! – выдохнул Эдик. – Как говорил мой дед Могамчери: «Вкус воды узнаешь в жару!»

Сергей хмыкнул и обратился к старику:

– Почтенный, не проезжал ли тут один тип с охраной из черных?

Старик закивал лохматой башкой.

– Проезжали, проезжали! – заговорил он дребезжащим голосом. – Еще за воду платить отказались! Набрали полные фляги и поскакали! А этот, который белый, по виду – сириец или армянин, с вигилами нашими калякал…

– А давно это было?

Старик показал на большую клепсидру, цедящую время под навесом базилики.

– Да вон, клепса еще не откапала!

– Порядок…

– Босс! – сказал Эдик. – Я в лавку сбегаю, куплю чего-нибудь пожевать!

– Бери тогда на всех!

Эдик убежал, ведя своего коня под уздцы, а Лобанов медленно прошелся под стенкой базилики, по тенечку, наблюдая за житием провинциального местечка. В принципе, вид был тот же, что открывался из окон их квартиры на Альта Семита. Двое пацанов лет восьми-девяти, загорелые как нубийцы, бегали голышом, но в сандалиях – каменные мостовые обжигали ступни. За мальчишами снисходительно наблюдала девчонка-ровесница, но в тунике, «как большая». Пацаны играли в гладиаторов: тот, что помельче, изображал ретиария и размахивал обрывком рыбацкой сети, а парнишка постарше отмахивался деревянным мечиком.

Набросив на голову паллий, прошествовала дебелая патрона. За нею поспешала молоденькая рабыня в тунике и веревочных туфлях, сгибаясь под тяжестью корзины. Важного господина в тоге сопровождали сразу пять рабов – один торжественно шагал впереди, выбрасывая мосластые лапы, другой держал зонтик над головою хозяина, а трое плелись позади – для пущей важности.

Гулкий звон разнесся по форуму, и большая клепсидра на храме перевернулась, начиная капель по новой.

– А где Эдик? – лениво спросил Искандер.

Лобанова кольнула тревога.

– В лавку пошел, – ответил разомлевший Гефестай.

– Он что, в Арелат двинул?

– За мной! – решительно сказал Сергей.

Окатив вороного из ведра – конь затряс головой, выражая одобрение, – Лобанов повел его за собой. Следом двинулись Гефестай и Искандер, таща своих скакунов.

– Ищем альпа! – надумал Искандер.

– Особая примета! – хмыкнул Гефестай, но чувствовалась в его словах и капелька нервозности.

Долго им искать не пришлось. Вороной Эдика стоял, привязанный к коновязи у большого серого дома с колоннами. Курия.[123] В узкую тень у дверей жался страж порядка – вигил. Снаряжен он был как легионер, в короткую тунику, на поясе меч, только ни щита, ни панциря ему не полагалось.

– Что-то там дедуся говорил про Радамиста… – протянул Сергей.

– Типа, тот с вигилами балакал? – уточнил Гефестай.

– Типа…

Сергей привязал своего коня и сунул постовому денарий.

– Посторожи, служивый! – бросил он властно, и растерявшийся вигил принял монету.

Лобанов прошагал прохладным коридором курии и выбрался во внутренний двор. В тени галерей толклись вигилы числом до контуберния. Двери в темный таблин, занятый префектом Немауса, были открыты. Префект восседал за столом и что-то торопливо строчил пером на папирусе. У одной стенки выстроились шесть ликторов[124] в пропотевших туниках, а в стене напротив имелась бронзовая решетка, за которой стоял бледный от злости Эдик Чанба и выкрикивал нецензурщину.

– Что здесь происходит? – резко спросил Лобанов, входя в таблин.

Префект глянул исподлобья. Потянулся, отвалился в резном кресле, усмехнулся.

– Все пожаловали? – спросил он и перевел взгляд на Эдика: – Ты сказал правду, варвар! Они все пришли! Стража!

– В чем его обвиняют? – спросил Лобанов, сдерживаясь.

– Этот варвар, – затянул официальным голосом префект, – украл коня ценной породы у самого префекта претории Публия Ацилия Аттиана!

– Что ты несешь, канцелярская крыса! – заорал Эдик.

Лобанов сделал ему знак молчать.

– Вот мое удостоверение! – сказал он и сунул под нос префекту клочок кожи с императорской печатью. – Мы посланы сюда по приказу префекта претории, и если всякие хорьки в тогах будут нам мешать, у нас будут все основания полагать, что данные хорьки суть враги народа и повинны в преступлении против Рима и Августа! В таком случае эти самые хорьки будут вывернуты наизнанку! Понял?!