– Миципса! – долетел сверху глухой голос. – Гиемпсал! Вниз! Убить!

Двое нумидийцев ссыпались по лестнице, подняв мечи. За ними на площадку выскочил типичный кавказец. «Радамист!» – угадал Лобанов, кидаясь навстречу воющим нумидийцам. Радамист быстро-быстро спустился вниз, пропуская двоих черных перед собой. Еще парочка меченосцев прикрывала тыл гонца.

– Ну, суки!

Лобанов упал спиной на столешницу, перекатился и ногой опрокинул стол. Нумидийцы, смешно задирая ноги, перепрыгнули уроненную мебель. Бегущий слева споткнулся о скамью, взмахнул рукой, сохраняя равновесие, но не уберег жизнь – Лобанов всадил в него гладий.

Тот, кто нападал справа, едва не снес Сергею голову. В самый последний момент Лобанов пригнулся и пяткой перешиб тощую черную ногу. Нумидиец взвыл, пошатнулся, хватаясь за стол рукой, в которой сжимал меч, – и получил свое.

Лобанов, бурно дыша, оглянулся на товарищей – те дрыхли по-прежнему.

Отпуская матерки, Лобанов вывалился во двор и увидел, как Радамист с четверкой черных вылетают на конях за ворота.

Чуя недоброе, Лобанов рванул в конюшню. Нет, вороные были целы и невредимы. А вот конюхи пострадали – одного молодчика разрубили от шеи до пупка, другого только ранили.

– Мы не дали им ваших лошадей… – прохрипел раненый, зажимая кровоточащую рану в боку. – Мы их вилами…

– Молодцы, – искренне сказал Лобанов и отсчитал три аурея. – Держи! Заработал!

Конюх вытаращил глаза. Наверное, за всю жизнь не видел столько золота сразу. И не где-нибудь, а в своей руке!

Лобанов вернулся в трапезную. Гефестай подавал признаки жизни – мычал и тряс головой. Искандер и Эдик были в отключке.

– Где эта тварь?! – зарычал Лобанов и бросился искать хозяина.

На кухне он обнаружил пышечку. Пышечка завизжала.

– А ну, заткнулась! – вежливо попросил даму Лобанов. – Где Акко?!

Пышечка, не имея сил выговорить, показала, где. Сергей кинулся в указанные двери, ударом меча срывая занавеску. Акко был здесь. Он торопливо рыскал по ларям и сундукам, собирая заначки.

– Привет, паскуда! – поздоровался Лобанов.

Галл извернулся ужом и отшатнулся, прилипая к стене.

– Невиноватый я! – заверещал Акко.

– Сколько тебе заплатил Радамист?! – рявкнул Лобанов, ощущая горение холодной ярости. Острие гладия уткнулось галлу в шею.

– Я верну! – вылупил глаза Акко.

Гладий с хрустом прорезал горло и колупнул штукатурку. Кровь забила фонтанчиком, заливая лезвие.

Лобанов брезгливо выдернул меч и обтер клинок о рубаху галла.

– Quid me fugis, galle?[125]– пробормотал он строку из песенки ретиария и быстро вышел вон.

В трапезной все было по-прежнему – Гефестай мычал, остальных не добудишься. Пышечка, ойкая и ахая, бродила по залу, всплескивая руками и перешагивая через трупы.

– Быстро неси воды! – скомандовал Сергей. – Надо их поскорее привести в чувство!

Пышечку сдуло. Очень скоро она вернулась в сопровождении старой рабыни, обе несли кувшины с ледяной водой из погреба. Сергей цацкаться не стал – вылил водичку на головы друзей, равномерно распределяя полив. Подействовало вроде… Гладиаторы зашевелились, издавая звуки, очень далекие от человеческой речи. Нет, бесполезно.

Поминая черными словами судьбу, заговорщиков и все на свете, Сергей сел за стол и сложил руки.

Из кухни выглянула пышечка.

– Звать как? – буркнул Сергей.

– Октавия… – пропищала пышечка.

– Там, у Акко, золотишко завалялось с серебришком, – промолвил Сергей, – возьми его себе…

– Спасибо! – пискнула Октавия.

– Не за что… – усмехнулся Лобанов.

Битый час минул, пока Эдик, Искандер и Гефестай не пришли в себя, выплыв из полусна-полуобморока.

– Ух, как башка трещит… – простонал сын Ярная.

Искандер отлепил от лавки щеку и проговорил:

– Во рту будто кошки насрали…

Эдик ничего не сказал. Приняв более-менее вертикальное положение, он потряс головой, сморщился и огляделся.

– Эт-то хто? – выговорил он, кивая подбородком на трупы черных.

– Эт-то нумидийцы, – мрачно ответил Лобанов. – Опоили вас, подмешали дряни снотворной, а я тут один развлекался…

Искандер сделал попытку встать.

– Сиди уж!

– Мы не виноваты… – промямлил Эдик.

– А я вас и не виню! Только уже час прошел, как Радамист смылся! Да больше уже… Октавия! Заверни нам чего-нибудь на дорожку! Мясца, там, сырку, хлебца… Вино я сам возьму!

Кувшинчик с вином Сергей выбрал самый пыльный, с замшелым бочком. Пышечка набила съестным целый короб – то ли благодарила за нежданное наследство, то ли рада была избавиться от опасных посетителей.

Молодчик-конюх все еще сидел на пороге, опираясь о рогатину с липкими остриями. Щека у него здорово припухла, небось использовал ее в качестве сейфа.

Кряхтя и охая, Гефестай, Искандер и Эдик залезли на коней. Сергей оседлал своего вороного последним и повел кавалькаду шагом. Мысли о погоне следовало пока оставить – какие уж тут скачки, ежели три четверти личного состава не держатся в седлах?

– «Чрезмерное употребление пива вредно для здоровья!» – пробубнил Эдик.

– Чтоб я… – застонал Искандер. – Еще хоть раз…

– Молчи! – страдающим голосом сказал Гефестай.

– «Трезвость – норма жизни!» – бубнил Эдик. – «Пьянству – бой!»

Гефестая передернуло, и он резко склонился с седла, не справляясь с рвотным позывом…

Радамиста с компанией было не видать и не слыхать. Полтора часа форы! И последующие часы дистанция между догоняемыми и преследователями только увеличивалась – на свежем воздухе Эдик, Искандер и Гефестай малость очухались, но никакой, даже самый жестокосердый тренер не допустил бы эту троицу с бледно-зелеными физиономиями до участия в скачках. И плелись вороные, плелись, порываясь сорваться с места и понести. Их осаживали.

За Каркасо троица любителей пива осмелела, взбодрилась, пустила коней рысью. Хебромагус проскакали галопом, а за Элузио открылась полноводная Гарумна, вьющая серые петли по широкой долине, сплошь засаженной виноградом. На юге проступал синий гребень Пиренеев, впереди краснели крыши Толозы.

В Толозе скрещивались две крепости – квадратная римская кастелла, застроенная домами из кирпича удивительного розового оттенка, сочеталась с галльской крепостцой – оппидумом. Четкая планировка римской части сменялась хаосом оппидума, где дома стояли вразброс и как попало, а те промежутки между ними, которые с большой натяжкой можно было именовать улицами, немощеными и грязными, бестолково кружили или вовсе заводили в тупик.

В оппидум вели любопытные ворота – стены крепости загибались внутрь и тянулись узким коридором метров тридцать, пока не открывались на площадь, где соседствовали два храма, многоугольный и круглый, с внешними галереями.

– Задерживаться не будем, – сухо сказал Лобанов.

– Нет, значить нет, – кротко отозвался Гефестай.

– Пока светло, надо гнать, – вздохнул Искандер.

– Надо! – поддакнул Эдик.

Сергей направил коня на римскую половину и выехал на толозский рынок. Солнце двигалось к закату, базарный день кончался. Торгаши громко переговаривались, собирая непроданный товар и закрывая лавки на ночь. Внимание Лобанова привлек деревянный помост, на котором сидело с десяток мужиков с ногами, беленными мелом.

– Строители, что ль? – озадачился Эдик.

– Гастарбайтеры… – буркнул Гефестай.

– Это невольники в розницу, – внес ясность Искандер. – Может, купим? У мушкетеров слуги были, а у нас пусть будут рабы!

– Пригодятся в хозяйстве! – согласился Эдик.

Лобанов промолчал, оглядывая людей на продажу. Кряжистый мужик с въевшейся в поры угольной пылью и красным лицом. То ли железо варит, то ли кузнечным делом промышляет. Ценный товар… Бледный подросток в тряпье, радость педераста… Парочка с сытыми мордами и угодливыми взглядами – истинные рабы, хамы и быдло. Отдельно ото всех сидели четверо в одинаковых штанах и рубахах до колен. Один чернявый и крепкий, виду мрачного, в карих глазах горит ожесточенность, волосы перехвачены кожаным ремешком с сердоликовыми бусами. Другой смуглый, костлявый и худой, с острыми плечами и блестящей лысой головой. Третий – белокурый, статный, голубоглазый, с недоброй усмешкой на разбитых губах. Четвертый – русый, широкоплечий, очень спокойный. Но и лысую голову, и кудри покрывали лавровые венки.