Мы должны исходить, говорит Вернадский, из признания вечности и неизменности законов природы. На том стоит вся наука. Если она что-то твердое устанавливает для вещества в земной лаборатории, она считает эти законы или универсальными, или специально оговаривает ареал их распространения. Поэтому, с точки зрения понятия о биологическом времени-пространстве Земля как планета не может быть исключением в ряду других небесных тел, поскольку сама в другой системе отсчета является таким же небесным телом, как и прочие. Не может существовать порядок природы для Земли один, а для всего космоса другой. Все наиболее глубокие законы природы, открывавшиеся до сих пор здесь, на Земле, всегда носили всеобщий характер, то есть они были истинными как для земных процессов, так и для других любых мест. Открытые Галилеем правила движение тел были распространены Ньютоном на все тела в космосе и это подтвердилось всем опытом науки. Также универсальными оказались открытые в земных условиях электрические или магнитные свойства атомов или молекул, законы движения макротел или химического сродства, спектры атомов, построение кристаллических решеток, кинетики газов. Все эти явления обладали мировым, а не локальным характером.

Вот почему несмотря на то, что мы ничего не знаем о жизни за пределами Земли, исходя из общего духа науки, мы должны принять космический характер жизни и ее законов функционирования, то есть справедливость для любой точки космического пространства и для любого отрезка дления времени в прошлом и в будущем, утверждает своим учением о времени-пространстве жизни Вернадский. Также как из геологического актуализма по строгим правилам логики Хаттон сделал вывод, что никаких других событий, кроме геологических, в космосе быть не может, логически безупречно будет полагать, что геоактуализм продуцируется биоактуализмом. Значит, если биологическое движение определяет течение или дление времени у нас на планете, то оно определяет течение времени и в любой другой точке космоса. Законы его должны быть едины. Что конкретно следует из данного тезиса, станет ясно из дальнейшего изучения жизни и живой природы, но изучения уже в рамках предложенной Вернадским парадигмы биологического времени-пространства.

Глава 16

ПЛАСТЫ РЕАЛЬНОСТИ

Следуя по порядку, надо сказать, существует ли два, три или большее число начал.

Одного быть не может, так как противоположное не одно. С другой стороны, и бесконечного множества начал быть не может, так как в этом случае сущее будет непознаваемо.

Аристотель.

Физика.

Итак, “детские” вопросы, заданные Вернадским в юности самому себе:

– одними и теми же законами управляется живое и неживое?;

– что такое пространство и время? --

получили разрешение. Нет, он не ответил на них в том смысле, что узнал, например, что такое время. На этот вопрос нет ответа и не будет, потому что как научный он неправильно поставлен. Он относится к философским и вечным.

Зато он переформулировал их в более развитые и научно корректные. Первый превратился в рассуждение примерно такое: законы, по которым управляется живое и неживое, разные, но они необходимо дополняют друг друга, одни являются условием существования других. Их противоположная направленность должна поддерживать общее константное состояние универсума, контролируемое познающим и активным человечеством. Правильно сформулировать дополнительные законы функционирования этого общего пока трудно, но они есть, мы видим их манифестацию.

Второй вопрос превратился в обобщение, согласно которому пространство и время инициируются ЖВ. Эта мысль была бы экзотической, если бы не открытая им никому не ведомая ранее в науке геохимическая мировая роль ЖВ. Оказывается, что вся полнота образования времени-пространства принадлежит ЖВ и не производятся веществом инертным. Конкретный механизм образования пространства-времени неизвестен, но полное соответствие между основными свойствами живого организма и центральными свойствами времени не может быть случайным. Таким всеобъемлющих совпадений или не бывает, или мы ввели лишнюю сущность, говоря философски. Может быть, временем мы назвали течение собственной жизни и одно из этих слов для науки – лишнее? Но отрицание тоже полезно.

Между первоначальным и новым уровнем одних и тех же вопросов лежит огромная по исследовательскому размаху и результату жизнь ученого, занятого познанием. Вернадский с исключительной ясностью представлял себе природу Земли во всех ее проявлениях, начиная от судьбы всех без исключения элементов Периодической системы до роли познающего разума в лице его носителя. Во всем он видел единство, все эти события были явлениями природы, существующими в ней вместе, и, следовательно, как-то уживающимися, необходимыми, не уничтожающими друг друга в своих проявлениях.

29 декабря 1910 года в речи на общем собрании Академии наук он высказал программные слова по этому поводу: “Можно и должно различать несколько, рядом и одновременно существующих идей мира. От абстрактного механического мира энергии или электронов-атомов, физических законов, мы должны отличать конкретный мир видимой Вселенной – природы: мир небесных светил, грозных и тихих явлений земной поверхности, окружающих нас всюду живых организмов, животных и растительных. Но за пределами природы огромная область человеческого сознания, государственных и общественных групп и бесконечных по глубине и силе проявлений человеческой личности – сама по себе представляет новую мировую картину.

Эти различные по форме, взаимно проникающие, но независимые картины мира сосуществуют в научной мысли рядом, никогда не могут быть сведены в одно целое, в один абстрактный мир физики или механики. Ибо Вселенная, все охватывающая, не является логическим изображением окружающего мира или нас самих. Она отражает в себе всю человеческую личность, а не только логическую ее способность рассудочности. Сведение всего окружающего на стройный или хаотический мир атомов или электронов было бы сведением мира к отвлеченным формам нашего мышления. Это никогда не могло бы удовлетворить человеческое сознание, ибо в мире нам ценно и дорого не то, что охватывается разумом; и чем ближе к нам картина мира, тем дальше отходит научная ценность абстрактного объяснения”. (Вернадский, 1922, с. 36).

Не та ли здесь опять кантовская мысль о том, что важнее не логическое изображение универсума человеческим познанием, а жизненное активное в нем участие? Эта мысль, имеющая гигантские следствия, пока не очень внятна познающему уму научного работника. Сегодняшнему наше сознание, испорченное материализмом, убеждено в “объективности” знания и, в особенности как бы главного знания, – о мельчайших частицах вещества, которое всем как бы и управляет, “издает” главные, конституционные законы. Все остальное, составленное из этих частиц вещество вынуждено подчиняться им, вынуждено считаться, и свойства частиц определяют будто бы свойства целого. Людям с таким редукционистским пониманием действительности трудно войти в мир мыслей натуралиста начала века, который ясно и четко видел отличие в познании целого и необходимость для целого существования противоположно устроенных, непохожих на него внутренних его частей. Он полагал, что подлинным законодателем в мире является целое, наиболее сложное и человек познает глубины вещества с помощью математических приемов, которые, конечно, можно назвать абстрактными и которые доказывают свою истинность не потому что “мир так устроен”, а потому что он соответствует законам математики и физики, являющихся принадлежностью познающего, и что еще более важно, преобразующего все разума.

Это чисто ньютоновский подход к познанию, без потери общего взгляда на мир, не сводившейся им на механическую составляющую. Это вместе с тем и кантовская картина мира, где человек – не рассуждающее, а действующее существо, не постороннее для структуры мира, связанное с ним всеми своими нервами. Занимать такую позицию можно и без всякого сознания о ней; так действует все живое в мире, которое контролирует окружающую среду, не подозревая о том, а можно и сознательно. К такому расположению по отношению к миру стремится познающий разум. Вот почему и Вернадский при своем объеме знаний о “тихих и грозных явлениях” не мог не придти к какому-то синтезу, вернее сказать, он шел от целого, но без деталей оно осталось бы чисто словесно выраженной общностью. Важен логический путь, важны подробности. Причем, надо заметить, что у Вернадского никогда нет, ни одной строкой не говорится о “познании сущностей”, он стремится только к познанию явлений, и не только к правильному их описанию, но к созданию из них правильной иерархии. Поэтому-то он заявил, что в целом человека никогда не удовлетворит чистое знание о мире, если оно не будет касаться его самого. И, следовательно, конечным результатом учения о биосфере неизбежно должно было стать некое общее представление о мире, вдохновляющее на правильное все объединяющее – или правильно все разъединяющее, проводящее необходимые границы в мире – учение. И Вернадский его создавал, намечал.