Очередной сеанс — как раз 1 Мая. Ну что ж…

Попов привычно подошел к окну, не торопясь достал сигарету. За окном — вечерняя темень, светящаяся дымка от фонарей и окон. Внизу, в ущелье меж домами, — редкие шаги. Прохожих уже мало. Наверно, часовые. Скосил глаза в комнату. Один из военных операторов вышел в коридор. Другой склонился над аппаратом. Только приставленный к Попову контрразведчик не отводит от него взгляда.

— Христо, что тут, погляди! — зовет контрразведчика оператор, занятый настройкой рации.

Тот направляется к нему. Отвернулся.

И в то же мгновение Попов прыгнул в окно. Дробный грохот шагов по железу крыши. Куда? В слуховое окно? Найдут. Дальше!..

Сзади крики. Вспышка и треск выстрела. Еще! Еще!.. Крики, свистки и топот внизу, по улице.

Но Емилу уже не страшно. Перед ним ступени примкнувших одна к другой крыш. Он бежит, крадется, балансирует по карнизам — откуда только взялась сила и ловкость! С одной крыши на другую. Ниже, ниже… Ветви дерева упираются в стену. Прыжок. По стволу соскальзывает во двор. Петляет между домами.

Голоса, топот погони — все смолкло. Значит, свободен!

К полуночи, соблюдая все правила конспирации, Емил Попов добрался до маленького домика на окраине Софии, на склонах горы Витоши. Там была явочная квартира подпольщика-коммуниста Емила Маркова.

Здесь он был в полной безопасности.

Сто три дня велось следствие по делу Александра Пеева и его группы. Затем еще четыре месяца до дня суда.

За это время в высших кругах Болгарии произошли значительные изменения. Они были связаны с событиями на Восточном фронте. В июле сорок третьего года гитлеровцы потерпели сокрушительное поражение в Курской битве. Фюрер стал с новой настойчивостью требовать от своих сателлитов, чтобы они активно включились в войну. В середине августа царь Борис был опять приглашен в Берлин. Гитлер без обиняков потребовал от Бориса, чтобы две болгарские дивизии были переданы в распоряжение командования вермахта. Царь, уже понявший, что чаша весов истории склонилась явно не в пользу фюрера, медлил с ответом. Из Берлина Бориса проводили холодно. А через несколько дней по возвращении в Софию он вдруг скончался. Причина его скоропостижной смерти была окутана тайной. Но придворные и генералы угадывали прямую связь между поведением царя в Берлине и его смертью… Вместо Бориса, в связи с несовершеннолетием его сына Симеона II, был назначен регентский совет. По прямому указанию Гитлера в его состав вошли премьер Филов, военный министр Михов и брат умершего царя. Но и они — явные фашисты и германофилы — не решились послать болгарских солдат на Восточный фронт, их устрашал гнев народа. Однако смена правителей не облегчила участи масс. В стране все так же свирепствовали тайная полиция, жандармерия, без передышки заседали военно-полевые суды.

Председательствующий с холодной торжественностью зачитывал:

— Приговор № 1-326. Именем его величества царя Симеона II суд приговаривает: подсудимого Александра Костадинова Пеева в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей 3 закона о защите государства к смертной казни через расстрел!..

Он вперил взгляд в изможденного седого мужчину на скамье подсудимых. Веки мужчины были прикрыты. На щеках — шрамы, следы недавних истязаний. Одежда висела на его худых плечах.

Председательствующий перевел взгляд на человека, сидящего рядом. Болезненно горящие глаза. Сквозь землистую бледность и кровоподтеки — жаркий румянец на скулах.

— Подсудимого Емила Николова Попова в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей…

Он стал зачитывать скороговоркой, заглатывая слова, чтобы скорей покончить со всем этим делом!

— …к смертной казни через расстрел. Подсудимого Ивана Илиева Владкова… к смертной казни через расстрел.

О чем думали в эти минуты боевые товарищи? Мы не знаем. После окончания следствия Александр Пеев смог написать: «Эти сто дней были непрерывным кошмаром. Удивляюсь, как все это я выдержал».

Сохранилось и его предсмертное письмо:

Может быть, в те мгновения, когда зачитывался приговор, его наполняло это чувство гордого сознания, что он сделал все для блага своего народа. Может быть, обводя взглядом своих друзей, он гордился их мужеством и сожалел, что они вынуждены разделить с ним его участь… А может быть, он радовался тому, что в этом холодном зале суда нет его ближайшего соратника, Никифора Никифорова, нет еще нескольких других членов его разведгруппы и что эти люди сохранят в своей памяти и расскажут народу освобожденной Болгарии и победившей Советской России об их скромном вкладе в общую борьбу народов против фашизма…

Никифор Никифоров был отстранен от должности и взят под арест прямо там, в кабинете военного министра Михова.

Однако на первом же допросе он почувствовал, что у Стоянова и Недева нет никаких улик против него, за исключением радиограмм — уж его-то, юриста, прокурора и бывшего председателя военных судов, не так-то просто было провести.

Во время встреч с Александром Пеевым они думали о возможности провала. Теперь Никифоров решил твердо придерживаться версии, которую они разработали:

— Я ничего не понимаю, господа! О ком вы говорите, о каком товарище Журине?

Ему зачитали текст радиограммы.

— Да, да, припоминаю… Кажется, я беседовал на эту тему с Сашей… Как вам должно быть известно, господа, мы с Сашей Пеевым друзья детства. Правда, в последнее время мы встречались все реже — заботы, знаете ли… конечно, когда виделись, обсуждали политическую обстановку в стране. А кто сейчас не говорит об этом?.. Возможно, Пееву удалось выведать у меня какие-то сведения… что ж, как генерал и государственный чиновник, я виноват.

— Не находите ли вы, что довольно странным выглядит знакомство царского генерала с отъявленным коммунистом?

— Но, насколько мне известно, с Пеевым знакомы и начальник генерального штаба Лукаш, и министр и вы, уважаемый Кочо.

Конечно, все зависело теперь от того, как будет вести себя на следствии Александр Пеев. Никифоров с болью представлял: если с ним, высокопоставленным генералом, следователи даже и теперь держат себя почтительно, да и находится он всего лишь под домашним арестом, то против Саши применяют все изощренные пытки, которыми славятся застенки болгарской охранки. Выдержит ли он?..

Пеев выдержал. Никаких улик против Никифорова — Журина не прибавилось.

Но и Кочо Стоянова не так-то просто было провести. Он словно бы нюхом чувствовал: здесь что-то неладно. Тогда Никифоров решил прибегнуть еще к одному средству.

Нарушив домашний арест, он заявился к советнику царя, «болгарскому Распутину» Любомиру Люльчеву: так, мол, и так.

Тот выслушал, ответил:

— Все, что зависит от меня, сделаю. Сейчас же пойду к царю.

На следующий день Никифорова вновь вызвали в министерство — в отделение контрразведки, где проводилось дознание по его делу.

В дверях кабинета генерала встретил сам Стоянов.

— Мне кажется, что вы действительно говорите правду, — угрюмо сказал он. — Царь такого же мнения. Извините за беспокойство, вы свободны.

Никифоров понял — заступничество Люльчева возымело силу.

Возможно, сыграло роль и другое: всего год назад в Софии был казнен известнейший генерал, болгарский патриот Владимир Займов — антифашист, активный борец против гитлеризма. И теперь при дворе понимали, что новый скандал, в котором окажутся замешанными высшие военные круги, еще больше подорвет их престиж в глазах союзников по «оси». Дело с Никифоровым решили замять. Царь отстранил его от всех постов, уволил в отставку и высочайше указал: