Наверное, ее тревожит мое тяжелое дыхание, и она пытается соскочить с велосипеда. Но Катарина в кольце моих рук, лежащих на руле. Руль начинает вихлять, и объятие становится сильнее. Впереди я вижу наших ребят. Они стоят у дороги.

— А ты?.. — настаиваю я. — Скорей…

Катарина дрожит и нащупывает носком туфельки переднюю вилку.

Дзинь!.. Вылетают четыре спицы. Я жму на тормоз. Велосипед останавливается на самом краю кювета… Я опускаю руки, и Катарина соскальзывает на землю. Мы стоим тяжело дыша и не глядим друг на друга.

Подбегают ребята.

— С ума сошли! — кричат они. — Чуть не расшиблись!

Девочки окружают Катарину. Кто-то из ребят наклоняется к колесу.

— Четыре спицы, — говорит парень. — Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз отказал?

— Да, — устало отвечаю я.

Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по дорожке, ведя в руках велосипеды. Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы молчим. Потом я снова говорю:

— Ты мне ничего не сказала.

— Я скажу, Алеша…

— Когда?

— Приходи сегодня вечером к нам, — говорит Катарина.

Краус открыл дверь и увидел меня, нарядного и причесанного.

— А-а, — сказал он, — это ты…

Я протягиваю руку. Краус пожимает ее. Я напряжен, взволнован и поэтому не замечаю сдержанности Крауса. Я вхожу в комнату и оглядываюсь.

— А Катарина где?

— У себя, — говорит Краус. — Погоди…

Раздается звонок, и Краус идет открывать.

Оставшись один, я отворяю дверь в соседнюю комнату и останавливаюсь на пороге. Катарина в новом платье, в туфлях на высоком каблуке, застегивает шелковый чулок. Она быстро поднимает голову, и мгновение мы смотрим друг на друга. Потом она резко опускает платье, и я отступаю назад, прикрывая дверь.

Я слышу голоса и поднимаю голову. В комнату входят Краус и незнакомый светловолосый мужчина лет тридцати. Он одет в элегантный костюм. Через руку у него перекинут плащ.

Встретив мой настороженный взгляд, он кланяется.

— Катарина готова? — спрашивает блондин.

— Переодевается, — отвечает Краус.

Блондин смотрит на часы.

— Извините меня, — говорит он. — Я чертовски аккуратен. Это моя слабость.

У него крошечные усики и твердый рот. Он не только чертовски аккуратен, он чертовски красив. Я чувствую, как у меня от гнева начинают округляться глаза. Мы все трое молчим.

Входит Катарина. Я поворачиваюсь к ней. Но это не прежняя Катарина. Это красивая, нарядная, немного бледная молодая женщина. Совсем чужая. Она проходит мимо меня, и блондин, улыбнувшись, пожимает ее протянутую руку.

— Катарина… — говорю я.

Все оборачиваются ко мне. На меня, видимо, тяжело смотреть.

— Разве ты не сказала ему, что уходишь? — сурово спрашивает Краус.

— Я же не знала, — тихо отвечает Катарина.

— Она не знала, — подтверждает блондин.

Никто теперь не смотрит на меня.

— Катарина… — говорю я. — Разве ты забыла?

— Мы опаздываем, — мягко говорит блондин.

Я смотрю на его отвратительные усики.

— Вы не опоздаете, — говорю я. — Вы всюду успеете. Вы чертовски аккуратны.

— Ну-ну, малыш… — улыбаясь, говорит блондин, но глаза у него холодные.

Я делаю шаг вперед.

— Алеша!.. — громко говорит Катарина.

Я смотрю на нее. В глазах Катарины отчаяние.

И тогда я ухожу.

Я сбегаю по лестнице, выскакиваю из парадного и, остановившись у ворот, затравленно оглядываюсь по сторонам. Сумрачный вечер в переулке. Черная «эмка» стоит у ворот. Булыжники мостовой текут вниз по переулку и сворачивают за угол. Я стискиваю кулаки. Из ворот выходит Краус с Катариной и блондин. Красавец мужчина подходит к черной «эмке», отворяет дверцу, и Катарина, не глядя на меня, садится в машину. Ко мне подходит Краус.

— Того, о чем ты думаешь, не бойся, — говорит он. — Я тебя в обиду не дам. Ты мне веришь?

Я смотрю в землю.

— Красавец мужчина, — говорю я. — Кто этот тип?

— Случайный знакомый. Проездом на один день. Надо его сводить в театр. Будь молодцом, Алеша!

Краус пожимает мне локоть и идет к машине. А я направляюсь домой и слышу, как у меня за спиной, фырча, отъезжает в противоположную сторону машина, увозящая Катарину.

«Случайный знакомый», — сказал тогда Краус. Несмотря на эсэсовскую форму, я узнал его сразу, когда он вошел в мою хату с краю. А есть ли вообще такая хата?..

Раннее утро. Деревья стоят в росе. Школа еще пустая. Дверь в радиоузел, где я вожусь с радиолой, отворилась, и вошла Катарина.

— Здравствуй, — сказала она. — Не сердись на меня. Я не хотела, но я не могла иначе.

Она пришла ко мне в это раннее утро, свежая и веселая. Попросила завести «Я люблю тебя, Вена». Закружилась по комнате. Мне больно смотреть на нее, так она хороша, и я отвожу глаза. Она останавливается.

— Я бы этот вальс до смерти танцевала, — говорит она. — Самый мой любимый вальс… А твой?

— Конечно, — отвечаю я.

— Обещай мне… если ты когда-нибудь будешь в Вене, прийти к памятнику Штраусу.

— Разве мы не вместе придем? — спрашиваю я. — Когда произойдет мировая революция…

— Конечно, — быстро отвечает Катарина. — Знаешь что? Хочешь меня поцеловать?

Я не сразу понимаю услышанное и смотрю на нее почти испуганно.

— Ну?.. — говорит она.

Я поднимаюсь и медленно иду к ней непослушными ногами. Катарина закрывает глаза, Я обнимаю ее, и она откидывает голову. И тогда мы целуемся долго-долго, пока не задыхаемся…

…Раздается удар колокола, и мы отрываемся друг от друга. Слезы катятся у нее из глаз. Мы стоим на платформе вокзала, и вагоны окутаны легким туманом. Перрон блестит как зеркало. Катарина уезжает. Куда — мне не сказали. Я мог бы даже не знать, что она уезжает. Но Катарина настояла.

— Прощай, — говорит Катарина. — Последний звонок… Помни меня…

— Всегда… — говорю я.

Она поворачивается и бежит к поезду, где ее ждет Краус в мокром плаще и берете. Она входит в вагон. Поезд тихо трогается. Стоящий поодаль военный подходит ко мне. Обняв меня за плечи, военный ведет меня к вокзалу по опустевшему перрону.

Это случилось весной, когда в школе был первомайский вечер. В тот вечер меня приняли в комсомол. В зале горит свет. Школьники стоят между рядов. «Это есть наш последний и решительный бой, — поют школьники. — С Интернационалом воспрянет род людской…» Гимн заканчивается. Стулья расставляют по стенкам.

— Вальс! Вальс! — кричат веселые голоса.

Я мчусь в радиоузел.

В зал входит строгий человек. Это директор школы. К нему подходит моя учительница Анастасия Григорьевна.

Директор смотрит на нее.

— Катарина погибла, — говорит он.

Они все хорошо знали Катарину. Директор был знаком с Краусом.

— Что? — спрашивает учительница.

Она мне потом рассказывала, что наступила удивительная тишина. Она мне потом все подробно рассказала.

— В Испании. Краус письмо прислал. Где Алеша?..

Учительница берется рукой за горло.

— В радиоузел пошел… пластинки ставить, — глухо объясняет она.

— Скажите ему, — говорит директор.

— Нет! — говорит учительница. — Нет!

— Проводите меня, — говорит директор.

Они медленно поднимаются по лестнице, как будто несут гроб. Звуки зала становятся все тише. И кажется, этим двоим никогда не одолеть последних ступенек. Они входят в полутемный коридор, и паркет скрипит у них под ногами. Они идут мимо учительской, и луна светит в застекленные двери.

Это было давным-давно, и вот как это было, товарищи. Скрип половиц становится как гром. Они под ходят к двери в конце коридора, на которой висит табличка «Радиоузел». Около стены стоит велосипед вверх колесами, приготовленный для починки. Инструменты лежат на газете. Директор открывает дверь и входит. Я оборачиваюсь к нему с пластинкой в руках.