Глядя на дельфинов, старик морж что-то вспоминал. В его большой голове основное место занимали кости, поддерживающие длинные клыки. Но в том небольшом мозгу, который находился там, хватало места для таких же, как он, серьезных и основательных мыслей. Он когда-то давно видел этих или таких же дельфинов, совсем не похожих на хорошо знакомых белух. От дельфинов опасности ждать нечего, пошумят, почирикают, покрутятся кругами и уплывут неведомо куда. И они уже никогда не встречаются в тех местах, где он привык проводить своё время — среди огромных льдин, на мелководьях арктических морей. Это вот в этом году он постарел и не поплыл вместе со льдами и со всеми самками на север. Там сейчас резвятся в воде маленькие моржата, и не он, а другие — те, которые посильнее, стерегут детёнышей от нападения белых медведей. Правда, и здесь не особенно скучно. На берегу на лежбище собралось немало молодых моржей и таких же стариков, как он сам. Но он, пожалуй, старше всех. У него даже не хватает силы, чтобы выбрать и отстоять от натиска молодых получше место на лежбище. Приходится лежать на самом краю лежбища. Но ничего, зато спокойно. И кроме того, эта молодежь так беспечна, что, того и гляди, прозевает опасность. А он ещё сумеет постоять за себя да и сможет вовремя предупредить других об опасности… Но какой опасности? От этих дельфинов нет вреда. Что-то забыто, что-то надо сделать… А они, кажется, спрашивали, кто я, — ну что ж, мне скрывать нечего.

— Я Ро из рода Одо-Бенов! Одо-Бенов! Одо-Бенов… Кто сказал, что здесь вкусные раковины? Вот когда я плавал…

— Он, наверное, от старости уже ничего не соображает, — предположил Гук. — А может быть, все Одо-Бены такие странные? Поплывём вперёд, там, должно быть, их больше.

В самом деле, впереди моржей было гораздо больше, а вскоре их стало столько, что дельфины невольно вспомнили кипящее от котиков море у лежбища на Туманных островах. Моржи, впрочем, вели себя потише, посолидней. Но так было только в воде. То, что делалось на лежбище, рассказать трудно. Гук, конечно, не смог хорошенько рассмотреть, что происходит на оконечности этой длинной и низкой песчаной косы, с трёх сторон окруженной морем. Он разглядел только массу шевелящихся тел и дрожащий тёплый воздух над этим невероятным скопищем моржей. Подобраться ближе к лежбищу было невозможно: всё море около лежбища было занято плавающими в воде на глубоких местах, вздымающимися в пене волн телами моржей. Соваться в эту кашу было не только опасно (задавят ещё случайно, чего доброго!), но и просто противно от удушающе резкого запаха, который исходил от этих толстых туш и насыщал всё море кругом.

Гук был удивлён тем, что он увидел. Он не знал, что звери могут так тесно находиться рядом друг с другом. «И как только они не задавят друг друга!» — подумалось ему. Но он был бы удивлён еще больше, если бы смог получше рассмотреть, что делалось в центре лежбища. Здесь уж моржи лежали не просто бок к боку, а в два и даже в три слоя. Правда, это не нравилось нижним, и они довольно определенно выражали своё неудовольствие — размахивали головами и, высоко задрав клыки, били соседей направо и налево. Но эти удары принимались безо всякой обиды, как должное. Да и вреда они не приносили, уж слишком толстокожие соседи!

По краям лежбища было потише, сюда попадали все выходящие из воды животные. Здесь можно было даже поспать. Спали моржи и на боку, и на животе, и на спине. Полежит неподвижно минут десять — двадцать и тронется с насиженного места. Под северным негорячим солнышком проведёт часа три-четыре на лежбище, в толкотне и гаме, — и в воду. Бросится с размаху в море, поднимет столбы брызг и поплывёт, фыркая и пыхтя.

«Будет что рассказать в стаде, а может быть, старейшины решат оставить эти рассказы даже в памяти рода Эрр?» — подумал Гук и сам даже удивился, как он спокойно и уверенно думает о возвращении в родное стадо. Но тут же перебил свои мысля: «О каком возвращении может идти речь, если я не знаю даже, как отсюда можно добраться до родного моря? Океан такой огромный, и я знаю только одну случайную дорогу, по которой приплыл сюда… И как я могу покинуть стадо Чакки и Сэппа? Ведь здесь же останется Эч…»

— Ты что это замечтался, Гук? — раздался сбоку треск Эч. — Нам надо торопиться найти стадо, там, наверное, давно ждут нас!

Дельфинам пришлось ещё несколько часов бороздить море, прежде чем они напали на след. Только поздно вечером они оказались в стаде Сэппа. Гук узнал, что за время их отсутствия стадо Сэппа тоже встретило Одо-Бенов и тоже было возле одного из лежбищ моржей на берегу. Решено было поворачивать на юг: дальше на север забираться было опасно. Становилось холодно. В море кое-где стали встречаться небольшие льдины. Родившиеся в тропиках дельфины изрядно мёрзли. И тут произошла еще одна встреча.

Издалека дельфины услышали низкие звуки, которые обычно говорят о присутствии усатых китов. Разобрать, что передают усатые громадины этими сигналами, дельфины не могут — слишком маленькое расстояние у них между ушами, и длинные звуковые волны проходят, не улавливаясь полностью. Но дельфины — ох уж эти морские хитрецы! — неведомо в какие древние времена додумались до удивительного способа подслушивания разговоров усатых китов. Три дельфина вместе и рядом становились головами в направлении звуков, и уши крайних дельфинов работали как приемники звуков, расставленные примерно на такое же расстояние, как и уши у одного усатого кита. Тогда удавалось кое-как уловить их сигналы. Расшифровать же их было не особенно сложно. Эти усатые гиганты не проявляли особой сообразительности, и все их разговоры сводились к сигналам сбора, передвижения, рассказам о том, много ли корма есть и как глубоко надо за ним нырять. Редко, редко когда они объединялись для совместной охоты на рыбьи или кальмарьи стаи. Каждый из них предпочитал работать самостоятельно — раскроет пасть и плывёт некоторое время так. Потом захлопнет и выталкивает языком воду изо рта. А пластины рогового уса с бахромой на внутреннем крае не дают возможности вырваться из этой страшной пасти всякой мелюзге — рачкам-бокоплавам, мелким рыбёшкам, кальмарам.

Всё это хорошо изучил Гук, который раньше, в Черном море, никогда не встречал усатых китов и слышал о них только в рассказах старших. Теперь же здесь, на севере, встретить этих усачей было довольно странно. Гук мог поклясться, что в море вокруг совсем не было плавающих рачков-бокоплавов или другой пищи, годившейся для гигантов. Что же они здесь делают? Это надо обязательно выяснить, и потому — скорее к ним навстречу.

И здесь ещё один сюрприз ждал Гука. Перед ним оказалась пара действительно усатых китов, но таких, каких он никогда прежде не встречал. Длиной не больше шести-семи его длин, пёстро-серые, с короткими хвостовыми и грудными плавниками, с ровной спиной без плавника. Но самое замечательное — по всей морде, особенно на верхней челюсти, вся поверхность головы была густо усажена небольшими светлыми раковинками. Присмотревшись, Гук обнаружил, что это были не раковины моллюсков, а удивительным образом измененные рачки — зоолог назвал бы их усоногими ракообразными криптолефас. Между их раковинками в кожу впились тысячи других паразитических рачков — китовых вшей циамусов.

— Рахиа-Нектесы! Рахиа-Нектесы! — в восторге закрякали несколько молодых дельфинов, увязавшихся с Гуком.

Серые киты — а это были именно серые киты — не обращали на дельфинов никакого внимания. Медленно и степенно плыли они вдоль берега, время от времени погружаясь до самого дна, которое здесь находилось на глубине 15–20 длин.

Здесь, почти у самого дна, в небольших углублениях и особенно между зарослями морской капусты ламинарии, чьи длинные листья развевались по течению, скапливалась всякая морская живность — мелкие рачки, многощетинковые черви-полихеты и другие придонные обитатели. Кит ловко хватал особенно густые заросли в пасть и глотал, что попадалось в рот вместе с массой ила, кусками водорослей. В воде за ним оставались взъерошенные и прощипанные подводные луговинки и долго не оседающий столб ила.