Филипп и Тибальд хотели было вмешаться в их перепалку во избежание дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее лица было спокойным, без малейшей тени смущения или замешательства.

— Возможно, и потому, — ответила она задумчиво. — К твоему сведению, уже тогда Матильда приставала ко мне. Так что задел этому был положен еще раньше, в твоей постели. — Бланка решительно поднялась с кресла. — Прошу прощения, дон Тибальд, за этот откровенный разговор в вашем присутствии, но его спровоцировала не я, а ваша жена, у которой, как вы, наверное, знаете, весьма искаженное представление о приличии и почти полностью отсутствует чувство такта. — С этими словами она взяла Филиппа за руку. — Пойдем, Филипп. Полагаю, у кузины и дона Тибальда есть что обсудить наедине друг с другом.

— Ни в коем случае! — живо запротестовала Маргарита и почти насильно усадила Бланку обратно. — Не уходите. Сейчас я не склонна выяснять с Тибальдом отношения. Может быть, завтра, когда он вернется от своей очередной потаскушки, у меня и возникнет желание обсудить с ним некоторые вопросы, но только не сегодня. Сейчас я не хочу портить себе аппетит, потому как у меня намечается роскошный ужин.

— Увы, — покачал головой Тибальд. — Должен вас огорчить, моя дражайшая супруга. Или напротив — обрадовать. Никакого разговора между нами завтра не состоится. На рассвете я отправляюсь в Париж. Кузен д’Артуа просил меня приехать как можно скорее. По его словам, дело не терпит отлагательства.

— Что ж, тем лучше, — сказала Маргарита. — Да, кстати, дорогой супруг. Бланку и Филиппа интересуют обстоятельства смерти короля Франции и его сына. Не соблаговолите ли вы уделить нам несколько минут своего бесценного времени, чтобы поведать об этом прискорбном событии?

— Охотно, — сказал Тибальд, доброжелательно глядя на Филиппа. По натуре своей благодушный и незлопамятный, он уже напрочь позабыл, что совсем недавно они считались соперниками. — Собственно говоря, смерть Филиппа-Августа Третьего меня ничуть не удивила. Он так и не оправился после ранения в Палестине, а известие о бегстве Изабеллы Арагонской с кузеном Эриком и вовсе доконало его. Одним словом, не вынес гордый властелин позора своего сына и предпочел умереть — по дороге в Париж я выкрою время и сочиню по этому поводу коротенькую эпитафию. Что же касается самого Филиппа де Пуатье, то он так горько сожалел, что не задушил жену прежде, чем она успела сбежать от него, и с таким нетерпением ожидал смерти отца, чтобы затем, ей в отместку, передушить всех ее горничных и придворных дам, что пил без просыпу, пока не допился до белой горячки и сгорел в ней за считанные часы. Черт сцапал его почти в то же самое время, когда душа его отца вознеслась на небеса, может быть, чуточку позже. Так что присутствовавшие при кончине короля дворяне, провозглашая: «Король умер! Да здравствует король!» — были не совсем уверены, про какого же, собственно, короля, который «да здравствует», идет речь.

Маргарита и Филипп разразились громким хохотом; вскоре к ним присоединился и Тибальд. А Бланка, помимо своей воли, улыбалась. Она отдавала себе отчет в том, что грех смеяться над чужим горем, однако не могла сдержать улыбки. Тибальд преподнес эту грустную историю в такой форме и говорил с такой откровенной иронией в голосе, будто пересказывал сюжет какой-то забавной трагикомедии.

Всласть посмеявшись, Маргарита встала с кресла и чмокнула мужа в щеку.

— Ты прелесть, Тибальд. Не думаю, что какая-то фрейлина или даже десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.

— Всецело согласен с вами, моя дорогая, — с серьезной миной произнес граф. — Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это несущественно хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к святыням. Да и вы, по моему твердому убеждению, вовсе не собираетесь на время моего отсутствия уединиться в монастыре.

— В этом вы можете не сомневаться, — сказала Маргарита, возвращаясь на свое место.

— И кто теперь правит Францией? — отозвалась практичная Бланка. — Кто регент при малолетнем Филиппе-Августе Четвертом?

— Вот это и предстоит решить Совету Пэров и Парижскому Парламенту, — ответил Тибальд. — Пока что бразды правления взяла в свои руки королева-вдова Хуана Португальская, но младший брат покойного короля, граф д’Артуа, оспаривает у нее это право. Собственно, затем я и еду в Париж — чтобы поддержать кузена.

— То бишь, вы его сторонник? — спросил Филипп.

Тибальд поморщился:

— Ничей я не сторонник. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика. Вам наверняка известно, что я передал управление Шампанью Маргарите и, подобно Пилату, умыл руки. Сейчас ее люди наводят порядок в моих владениях, но это уже меня не касается, благо я не сомневаюсь, что Маргарита будет прекрасно справляться с обязанностями хозяйки Шампани. А что до Франции вообще, то я просто хочу, чтобы у нее был мудрый и рассудительный правитель, способный поставить ее на ноги и позаботиться о том, чтобы юный король получил достойное государя воспитание.

— Ясненько, — задумчиво произнес Филипп. — Передайте графу д’Артуа мои наилучшие пожелания. Я целиком на его стороне, и он может рассчитываться на мою поддержку, равно как и на поддержку моего отца.

— Непременно передам, — заверил его Тибальд и встал с кресла. — Прошу прощения, друзья, но я вынужден покинуть вас. Мне еще надо закончить подготовку к отъезду и пораньше лечь спать.

Едва лишь Тибальд вышел из гостиной, как Филипп поднялся со своего места.

— Пожалуй, я ненадолго отлучусь. Вы не возражаете, Маргарита?

— Воля ваша, кузен. Только возвращайтесь поскорее, не то мы с Бланкой заскучаем.

— Постараюсь, кузина.

Филипп ласково улыбнулся Бланке, нежно поцеловал ее руку, затем украдкой подмигнул ей и направился к выходу.

Маргарита проводила его долгим взглядом, а когда он исчез за дверью, спросила у Бланки:

— Ты думаешь о том же, что и я?

— А ты о чем думаешь?

— Что твой Филипп решил подставить моего бедного муженька. Тибальд так наивен и неискушен в политике, что принял его слова за чистую монету. Теперь он разболтает всем, что якобы граф д’Артуа пользуется поддержкой и уважением гасконских правителей, чем окажет ему медвежью услугу.

— И это еще не все. Я полагаю, что Филипп ушел не просто так. Со своей стороны он приложит все усилия, чтобы регентом Франции осталась Хуана Португальская, в надежде, что она продолжит дело, начатое ее покойным мужем, и в конце концов доведет страну до ручки. Ты предупредишь Тибальда?

— А с какой стати? — удивилась Маргарита. — Какое мне дело до Франции?

— Но ведь ты, кроме всего прочего, графиня Шампани.

— Ну и что? Я же не верноподданная французской короны. Если на то пошло, мне выгоднее быть лояльной к Филиппу и оказывать ему всяческую поддержку. Помяни мое слово: став галльским королем, он рано или поздно съест Францию с потрохами, и Шампань будет первой из французских провинций, которая изъявит желание добровольно войти в состав объединенной Галлии. Тибальд возражать не станет, он к этому готов.

— Однако, — заметила Бланка, — прежде Филипп съест твою Наварру. Или же разделит ее с моим братом.

Маргарита грустно усмехнулась:

— Я это прекрасно понимаю, дорогуша. Я реалистка и предпочту уступить часть своей власти, чем вовсе потерять ее. Когда-то Рикард назвал меня политической извращенкой, и он был прав. Но теперь я не такая, теперь я трезво смотрю на жизнь… Жаль только, что эта перемена произошла слишком поздно. — Она тяжело вздохнула, взгляд ее потускнел. — Бедный, бедный Рикард! Ведь я действительно любила его…

Они ударились в воспоминания, и уже в который раз Маргарита выплакивала Бланке всю свою боль, всю печаль, всю тоску по потерянному счастью, по тем радостным и безоблачным дням, которых никогда не вернешь…