В конце концов он решил не обращать внимания на эту болтовню, тем более что ему было не привыкать к подобным сплетням, и в ответ, с такой же наглой откровенностью, с какой смотрели на него некоторые дамы, принялся глазеть на Амелину. Какая все-таки красавица его кузина! Какая у нее приятная молочно-белая кожа, какие роскошные золотистые волосы, какие прекрасные голубые глаза — будто чистые лесные озера в погожий летний день… Филипп вспомнил их встречу в парке, нежные объятия, жаркие поцелуи — и его вновь охватила такая пьянящая истома, что он даже пошатнулся и чуть было не опрокинул свой кубок с вином.

— Ты будто бы и немного выпил, — удивленно прошептал герцог, сидевший рядом с ним во главе стола. — С чего бы… — Тут он осекся, увидев томную поволоку в глазах Амелины, и только грустно усмехнулся, вспоминая свою бурную молодость.

А Симон де Бигор, который поначалу раз за разом одергивал жену, наконец понял всю тщетность своих потуг и стал искать отраду в вине, благо Амелина не забывала следить за тем, чтобы его кубок не пустовал. Симон и оказался первым, кто напился до беспамятства. Пьянствовал он молча, лишь под конец, заплетаясь языком, грозно предупредил Амелину:

— Ты-ы… это… смо… смотри м-мне-э… бе… бе… бес-с-сты-ыжая… — И, как подкошенный, бухнулся ей на руки.

Двое слуг подхватили бесчувственного Симона и вынесли его из банкетного зала. Вместе с ним покинула зал и Амелина, и после ее ухода Филипп откровенно заскучал. Он чувствовал себя вконец уставшим и опустошенным и с большим нетерпением ожидал окончания пира. Однако значительная часть гостей явно собиралась развлекаться до самого рассвета, так что Филиппу, как хозяину и виновнику торжества, пришлось оставаться в зале до тех пор, пока все более или менее трезвые из присутствующих не разошлись спать. Только тогда, в сопровождении Габриеля де Шеверни, он направился в свои покои, подчистую проигнорировав весьма прозрачные намеки некоторых дам, которые были не прочь очутиться в его постели. Филиппу совсем не улыбалось провести ночь с пьяной в стельку женщиной, к тому же сейчас все его помыслы занимала Амелина, и он мог думать только о ней…

Войдя в свою спальню, Филипп с разбегу плюхнулся в кресло и вытянул ноги.

— Черт! Как я устал!..

Габриель опустился перед ним на корточки и снял с его ног башмаки.

— Пожалуй, я пойду ночевать к себе, — произнес он. — Сегодня мое присутствие в ваших покоях было бы нежелательным.

— А? — лениво зевнул Филипп. — Уже подцепил себе барышню?

— Нет, монсеньор, никого я не подцепил. Напротив… Ну-ка, отклонитесь немного. — Он отстегнул золотую пряжку на правом плече Филиппа, скреплявшую его пурпурного цвета плащ.

— Ба! Как это понимать? Напротив — это значит, что тебя кто-то подцепил? А какая, собственно, разница, кто первый проявил инициативу — мужчина или женщина? По мне, все едино.

Габриель отрицательно покачал головой:

— Быть может, я неправильно выразился, монсеньор…

— Черт бы тебя побрал! — раздраженно ругнулся Филипп. — Да что ты заладил, в самом деле: монсеньор, монсеньор! Сейчас мы наедине, так что забудь про титулы. Ты не просто мой дворянин, ты мой друг — такой же, как Эрнан, Гастон и Симон. Даже если на поверку ты окажешься мужеложцем, я все равно буду считать тебя своим другом, ибо ты брат Луизы… Гм. Похоже, я шокировал тебя?

Габриель молча кивнул, расстегивая камзол Филиппа.

— Ну что ж, прошу прощения. Это мне так, к слову пришлось. Понимаешь, я терпеть не могу мужеложцев… — Он передернул плечами. — Брр… Какая мерзость! Мужчина, который пренебрегает женщинами, потому что ему больше по вкусу мужчины — ну, разве может быть что-то противоестественнее, отвратительнее?… Другое дело женщины, что любят женщин. Я их не одобряю, но и не склонен сурово осуждать. В конце концов, их можно понять — ведь так трудно не любить женщин, особенно красивых женщин. — Филипп весело взглянул на сконфуженного Габриеля. — Впрочем, ладно. Оставим эту тему, чтобы случаем не пострадала твоя добродетель. Объясни-ка лучше, что означает твое «напротив».

— Оно касается вас, — ответил Габриель.

Филипп встрепенулся, мигом позабыв об усталости.

— Меня?! Ты думаешь, Амелина придет?

— Уверен.

— Она тебе что-то сказала?

— Нет. Но она так смотрела на вас…

— Я видел, как она смотрела. — Филипп с вожделением облизнулся. — Но с чего ты взял, что она придет?

— Догадался. Она с таким рвением опаивала господина де Бигора, что на сей счет у меня не осталось ни малейших сомнений.

— Гм, похоже, ты прав, — сказал Филипп, затем, после короткой паузы, виновато произнес: — Бедный Симон!..

— Да, бедный, — согласился Габриель.

— Ты осуждаешь меня? — спросил Филипп. — Только откровенно.

Габриель помолчал, глядя на него, потом ответил:

— Не знаю. Мне не хотелось бы судить вас по моим меркам. А что касается госпожи Амелии, то… В общем, я думаю, что господин де Бигор сам виноват. Он женился на девушке, которая не любила его. Вот я возьму себе в жены только ту, которую полюблю и которая будет любить меня.

Филипп печально вздохнул, вспомнив о Луизе, сестре Габриеля, но в следующий момент оживился в предвкушении встречи с Амелиной, а на его щеках заиграл лихорадочный румянец нетерпения. С помощью Габриеля он быстро разделся, и вскоре на нем осталось лишь нижнее белье из тонкого батиста, а вся прочая одежда была аккуратно сложена на низком столике рядом с широкой кроватью.

Габриель протянул было руку, чтобы откинуть полог, но тут же убрал ее, едва лишь коснувшись пальцами шелковой ткани. Лицо его мгновенно покраснело до самых мочек ушей.

— Вам больше ничего не нужно? — спросил он.

— Все в порядке, можешь идти, — ответил Филипп. — Вижу, тебе не терпится поскорее улизнуть.

— Ну… Полагаю, госпожа Амелия не хотела бы, чтобы кто-нибудь увидел ее ночью в ваших покоях.

— Да, ты прав. В таком случае проверь, не вздумал ли какой-нибудь усердный служака встать на страже возле самого входа, а если да, то прогони его в конец коридора. За Гоше можно не беспокоиться — он вышколенный слуга, даже мне не признается, что видел у меня женщину… Пожалуй, это все. Будь здоров.

— Доброй вам ночи, — кивнул Габриель и торопливо покинул комнату.

С минуту Филипп стоял неподвижно, уставившись взглядом в дверь, и гадал, как долго ему осталось ждать Амелину и придет ли она вообще. Вдруг за его спиной послышался весьма подозрительный шорох. Он вздрогнул, резко обернулся и увидел, что из-за полога кровати выглядывает хорошенькая девичья головка в обрамлении ясно-золотых волос. Ее большие синие глаза встретились с его глазами.

— Ну! — нетерпеливо отозвалась она.

— Амелина… — пораженно прошептал Филипп. Теперь он понял, почему так смущался Габриель — в комнате пахло женскими духами!

Амелина соскочила с кровати на устланный мягким ковром пол, подошла к обалдевшему Филиппу и взяла его за руки. У него томно заныло сердце.

— Габриель угадал…

— Я все слышала. Он будет молчать?

— Будет, не сомневайся. — Филипп смерил ее изящную фигурку быстрым взглядом: она была одета лишь в кружевную ночную рубашку, доходившую ей почти до лодыжек. — Ты что, вот так и пришла?

Амелина тихо рассмеялась.

— Конечно, нет, милый. Хоть я и сумасшедшая, но не до такой же степени! Я разделась тут, а платье спрятала за кроватью.

— Боже мой!.. Ты…

— Да, — сказала она, страстно глядя ему в глаза. — Я уже все решила. Давно решила. Я знала, что рано или поздно это произойдет. И когда мы получили известие о твоем возвращении, я чуть не потеряла голову от счастья. Я ехала в Тараскон не на твою коронацию, а чтобы увидеть тебя, чтобы… чтобы быть с тобой здесь, в твоей спальне, чтобы принадлежать тебе… Ну, почему ты не целуешь меня, Филипп? Дорогой мой, любимый…

Он рывком привлек ее к себе и покрыл ее лицо нежными поцелуями. Затем опустился на колени и обнял ее ноги.

— Амелинка, родная моя сестричка…