— Фу! — произнес Филипп, брезгливо поморщившись. — Какой ты пошляк!

— Что правда, то правда, — послышался с противоположного конца комнаты голос Эрнана. Раскрасневшийся от холодного купания и укутанный в широкую белую простыню, он стоял у двери, ведущей в мыльню. — Филипп прав: как только в жизни появляется что-нибудь светлое и прекрасное, тут же приходит Гастон и все испошляет.

Д’Альбре демонстративно фыркнул:

— Чья бы корова мычала! Кому-кому, но не тебе, монаху чертову, разглагольствовать про светлое и прекрасное.

— Но и не тебе, жеребцу похотливому, — отпарировал Эрнан, вразвалку приближаясь к друзьям. — А ты, Филипп, хорошо устроился, как я погляжу. Такие шикарные покои, не то что у меня. Мне, к твоему сведению, приходится ютиться в одной жалкой комнатушке… Ну, не так, чтобы слишком жалкой, но все же это несправедливо.

— Вот когда станешь гроссмейстером тамплиеров, — заметил Гастон, — тогда и тебя будут принимать наравне с королями. Думаешь, мои апартаменты намного лучше?

— У тебя две комнаты. Меньшие, чем моя, но все-таки их две. И сени попросторнее. — Эрнан вздохнул и плюхнулся в свободное кресло. — Что ни говори, а граф графу рознь.

— Подчас и виконт графу рознь. — Гастон завистливо покосился на Симона. — Нашего друга поселили вместе с принцами, предоставили ему аж три большие комнаты, не считая передней и мыльни. Небось, Маргарита уже положила на него глаз. Будем надеяться, что вскоре он отквитает Амелине еще пару ветвей на своих рогах…

Тут Филипп не выдержал.

— Хватит! Прекратите это словоблудие!

В этот же момент из мыльни вышел слуга и почтительно осведомился:

— Вашим светлостям еще что-то надо?

— Нет, Гоше, ничего, — ответил Филипп, — ты свободен, ступай. — А когда слуга с поклоном удалился, он повернулся к Шатофьеру: — Ну, давай, дружище. Что стряслось? Только по существу, без околичностей.

Лицо Эрнана приобрело серьезное выражение.

— Буду говорить по существу, но околичностей нам не избежать.

— Ладно, валяй свои околичности. Но покороче, не испытывай моего терпения.

— Договорились, — удовлетворенно кивнул Эрнан. — Теперь ответь мне на такой вопрос, Филипп: как, по-твоему, охраняется Кастель-Бланко?

— Надежно. Как внутри, так и снаружи.

— Что ж, согласен. А эта башня?

— Как государственная тюрьма. В конце концов, здесь находятся апартаменты принцев королевской крови. Так же строго охраняется и восточная башня, где разместились принцессы.

Шатофьер хмыкнул.

— Тогда выйди из своих покоев, чтобы провести смотр охраны.

— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся Филипп. — В самом деле, ни в переходах, ни в галерее ты не встретишь ни одного стражника. Но все подходы на верхние уровни северной и восточной башен охраняются так, что и муха не пролетит без тщательного досмотра. И между прочим. Сам выйди в коридор и выкрикни что-нибудь вроде «ой-ой-ой!» — так сразу же к тебе сбежится дюжина стражников. Нет, дружище, все твои опасения напрасны. Охрана здесь невидима, но лишь до тех пор, пока в ней не нуждаются; а так она вполне надежна. А что касается отсутствия часовых в переходах и галерее…

— То это очень удобно, — продолжил его мысль Гастон. — Хоть сейчас наш Филипп может снова пойти к принцессе Изабелле, и если он будет осторожен, то никто никогда не узнает, где он был и сколько времени там провел… Гм, разве что по запаху — ведь она так аппетитно пахнет!

Эрнан прокашлялся, призывая к вниманию.

— Но в этом, кажущемся безобидным, удобстве есть не только светлая, романтическая, но и темная, зловещая сторона.

— Вот как! — насторожился Филипп. Хмурый вид Эрнана не предвещал ничего хорошего. — Выкладывай, что у тебя на уме!

Гастон и Симон подались вперед; глаза их лихорадочно заблестели.

— Прежде всего, — начал Эрнан, — немного пофантазируем… Нет-нет, чуток, самую малость. Так вот, на двух верхних уровнях северной башни обитает восемь дам, и все они принцессы крови — Маргарита и Жоанна Наваррские, Бланка Кастильская, Елена Иверо, Мария и Изабелла Арагонские, Адель де Монтальбан и, наконец, королева Кастилии Констанца Орсини. Есть, правда, еще брачные покои с Габриелем и Матильдой — но эта парочка не в счет. Если они и замышляют кого-то убить, так это друг дружку… Гм-м, далее. В нашей башне, на тех же уровнях, поселились семь принцев крови плюс один Симон де Бигор. Кроме основного коридора внизу, эти две башни соединены также верхним коридором галереи, и вот по этому коридору… Представим себе такую возможность — только не принимай это всерьез, Симон, я беру тебя к примеру, — итак, предположим, что наш Симон заимел зуб на какую-нибудь из восьми вышеупомянутых дам, скажем… скажем, на Марию Арагонскую.

Щеки Симона вспыхнули.

— Гнусная ложь! — пробормотал он, виновато пряча глаза.

Филипп и Гастон вопросительно уставились на Эрнана.

— Что такое?

— Ничего особенного. Это наш с Симоном секрет, и я не намерен выдавать его… В том случае, конечно, — веско добавил Шатофьер, — если он будет хорошо вести себя… Значит, продолжим. По некоторым причинам Симон заимел зуб на Марию Арагонскую, и вот, темной ночью, когда все легли спать, он берет кнжал, никем не замеченный переходит по галерее на женскую половину, тихо стучит в дверь госпожи Марии… — Тут Эрнан умолк и покачал головой с таким видом, будто только сейчас обнаружил в своих рассуждениях изъян.

— Ну! — подстегнул его Филипп. — Что дальше?

— Дальше ничего. Я выбрал неудачный пример. Ни Мария Арагонская, ни ее горничная не впустят Симона внутрь, а скорее всего поднимут гвалт и вызовут стражу.

— Однако мысль твою я уловил. Кто-нибудь из нас, принцев, проявив некоторую осторожность, может явиться среди ночи к какой-нибудь из принцесс, ловко перерезать ей горло, затем прикончить горничную, как единственного свидетеля, и спокойно вернуться к себе… Ч-черт! Но это же вздор!

— Никакой это не вздор, — авторитетно заявил Эрнан. — Именно так собирается поступить Рикард Иверо с принцессой Маргаритой.

— О Боже! — испуганно взвизгнул Симон.

— Когда? — спросил практичный Гастон.

— Черти полосатые! — сказал Филипп. — Ты серьезно?

— Серьезнее быть не может. Ты помнишь наш первый разговор о лурдском лесничем?

— Да, — ответил Филипп, выстрелив взглядом в Симона. — Дело, кажется, было на ристалище…

— Вот-вот, на ристалище. В твоем шатре. А когда вы оба уехали, я там уснул, и виделся мне сон…

Разумеется, Эрнан поведал друзьям не о коварных сарацинах из своего сна. Он рассказал о не менее коварных христианах, которые имели обыкновение обсуждать свои преступные планы на арабском языке.

Филипп, Гастон и Симон слушали его, не перебивая. Когда Эрнан закончил, в комнате воцарилась гробовая тишина — все трое, каждый в меру своих умственных способностей, переваривали полученную информацию.

— Матерь Божья! — наконец выдавил из себя Филипп. — Граф Бискайский, виконт Иверо!.. Кто бы мог подумать!

— То-то и оно! Никто бы на них не подумал. Графа здесь нет. Он вдохновитель и организатор покушения, и остался в Памплоне, чтобы никто не заподозрил его в причастности к убийству…

— Не совсем так. Маргарита вообще не приглашала его в Кастель-Бланко.

— Это несущественно. Главное, что граф будет вне подозрений. Что же касается Рикарда Иверо, то он втихую сделает свое дело и будет таков. А всю вину свалит на другого.

— Как? — спросил Гастон.

— Этого я не знаю. Возможно, он собирается обронить на месте преступления чужую вещицу. Или, к примеру, оставить там же окровавленный кинжал предполагаемого козла отпущения. Есть много разных способов.

— И я, кажется, догадываюсь, — сказал Филипп, — кому отводится роль козла отпущения. Это Ричард Гамильтон. Он приглашен сюда по просьбе Эрика Датского, но на самом деле инициатива исходила от Елены Иверо. Возможно, ее попросил об этом брат.

Эрнан хмыкнул:

— Вероятно, ты прав. Когда я узнал, что Гамильтон едет с нами, то сразу на него подумал.