— Ну и парад, — сказал Джеймс вслух.
Эрланд кивнул. Все, что он увидел во дворце, составляло резкий контраст с увиденным в нижнем городе — избыточная роскошь, казалось, составляла саму основу жизни дворца. Где только можно было, дорогие и ценные материалы заменяли простые: вместо обычного железа — золото; самоцветы вместо стекла; шелк — там, где ожидался хлопок. То же касалось и слуг. Мужчина должен быть не просто здоров и годен для своего дела, он обязательно должен быть красив. Если женщина, служанка, просто пересекала зал, принося или унося что-нибудь, она не могла не быть молодой и прекрасной. Еще несколько дней, подумал Эрланд, и я буду скучать по простым, некрасивым лицам.
Подойдя к массивным дверям, покрытым сусальным золотом, сопровождавший их мужчина ударил жезлом в пол и провозгласил:
— Принц Эрланд, граф Джеймс, графиня Гамина и барон Локлир!
Двери распахнулись; Эрланд увидел, что за ними простирается огромный зал
— до противоположной стены было не менее ста ярдов; и там на высоком помосте помещается золотой трон.
— Ты не предупредил, что это официальный прием, — почти не шевеля губами, сказал Эрланд Джеймсу.
— Да нет же, — ответил Джеймс. Это просто приватный ужин.
— Не могу представить, какова же тогда официальная церемония, — вздохнул Эрланд. — Ну что ж, давайте перекусим с ее величеством, — и повел свою свиту в зал императрицы Великого Кеша.
Эрланд шагал по середине зала. Звук шагов казался чужим — никто здесь не ходил в сапогах, только в сандалиях и мягких туфлях, которые не производят столько шума при ходьбе. Глаза всех присутствующих были устремлены на посольство из Королевства Островов. Но даже шаги не могли заметно потревожить тишину этого огромного зала.
Перед троном на помосте были разложены подушки. На них лежала пожилая женщина. Эрланд старался смотреть прямо на нее, но при этом не таращить глаза. Он обнаружил, что добиться этого очень трудно. Перед троном самого могущественного в мире государства находилась могущественнейшая правительница. Она оказалась маленькой сухонькой старушкой ничем не примечательной внешности. Согласно придворной моде, одета она была в такую же белую льняную юбку, правда, большей длины — юбка спускалась ниже колен. Ее пояс украшали великолепные самоцветы, которые, отражая огни факелов, посылали во все стороны на потолок и стены сотни сияющих отблесков. Еще на ней была широкая блуза из белого материала, заколотая на груди золотой брошью с необычайно ярким рубином. На голове покоилась диадема, украшенная сапфирами и рубинами, равных которым Эрланд не видел никогда.
Ее темная кожа не могла скрыть разрушительного действия времени. И двигалась императрица как женщина, которой было лет на десять побольше, чем ее семьдесят пять; лишь ее взгляд заставил Эрланда ощутить все величие императрицы — огонь пылал в глазах по-прежнему.
Сиявшие как самоцветы в короне, темные глаза разглядывали принца, шагающего к трону по проходу между столами, за которыми сидели пришедшие провести вечер с императрицей. У основания помоста полукругом были расставлены низкие столики; за ними, опершись на подушки, разместились те, кого императрица сочла достойными такой чести.
Эрланд, встав перед императрицей, склонил голову — не ниже, чем склонял ее перед своим дядей, королем. Джеймс, Гамина и Локлир преклонили колена, как их учил мастер церемоний.
— Как поживает наш юный принц Островов?
Голос женщины прозвучал как удар грома в солнечный полдень и Эрланд чуть не вздрогнул от неожиданности. Этот простой вопрос содержал такие нюансы, что принц почувствовал себя не в силах ответить подобающим образом.
Поборов неожиданный испуг, Эрланд ответил, как мог, спокойно:
— Ваше величество, мой дядя, король Островов, шлет вам пожелания здоровья и благополучия.
— Верю, мой принц, — ответила она с усмешкой. — Не сомневайся, я — его лучший друг в этом дворце. — Она вздохнула. — Когда кончится этот праздник, верни самые искренние пожелания благополучия вашему королевству. У нас много общего. А это кто с тобой?
Эрланд представил своих спутников. Когда он закончил, императрица удивила присутствующих тем, что села и сказала:
— Графиня, сделайте любезность, подойдите ко мне.
Гамина, бросив быстрый взгляд на Джеймса, поднялась по ступенькам и оказалась перед императрицей.
— Вы, северяне, бываете светловолосыми, но я никогда не видела похожих не тебя, — заметила императрица. — Ведь ты на самом деле родилась где-то далеко от Звездной Пристани?
— Да, ваше величество, — отвечала Гамина. — Я родилась в горах к северу от Ромнея.
Императрица кивнула, словно все сразу поняла.
— Иди к мужу, дорогая. Ты экзотична, но прелестна. — Гамина сошла с помоста, и императрица сказала:
— Для принца и его свиты готов отдельный стол. Вы доставите мне удовольствие, господа мои, отужинав с нами.
— Это большая честь для нас, ваше величество, — сказал Эрланд кланяясь.
Когда они разместились у столика (ближе к помосту стоял только еще один стол), мастер церемоний возвестил:
— Принц Авари, сын Той, Которая Есть Кеш!
Встречавший Эрланда днем принц вошел из боковой двери, которая, как решил Эрланд, вела из другого крыла дворца.
— Если ваше высочество мне позволит… — раздался голос справа, и Эрланд, повернувшись, увидел, что Кафи Абу Харез поместился между ним и графом Джеймсом. — Ее величество, да продлятся ее годы, предвидела возможные ваши затруднения при встрече с новыми для вас обычаями и велела мне сесть рядом с вами, чтобы отвечать на все ваши вопросы.
— И узнать, чем мы интересуемся, — добавила Гамина мысленно.
Эрланд едва заметно кивнул, и Кафи решил, что принц благодарит его за заботу, но Гамина знала, что Эрланд таким образом выразил согласие с ее мыслями.
— Принцесса Шарана!
Вслед за Авари вошла молодая женщина, судя по всему, примерно того же возраста, что и Эрланд. Эрланд почувствовал, что при виде внучки императрицы у него перехватило дыхание. Даже в этом дворце, где все женщины были прелестны, ее красота казалась просто ошеломляющей. Одета она была так же, как и остальные, но, подобно императрице, носила еще и полотняную сорочку — и то, что ее тело было скрыто от взоров, только добавляло ей прелести. Ее руки и лицо по цвету напоминали миндаль, позолоченный лучами кешианского солнца. Волосы, обрезанные ровно надо. лбом, по бокам спускались до плеч, а сзади были забраны в косу, перевитую драгоценными бусами.
— Принцесса Сойана! — прокричал придворный.
Локлир чуть не вскочил со своего места. Если принцесса Шарана являла собой расцветающую красоту, то ее мать Сойана представляла красоту в полном цветении. Будучи высокой, она двигалась плавно, как танцовщица, и каждый шаг выгодно подчеркивал все прелести ее тела. Прелестей было немало: и длинные стройные ноги, и плоский живот, и упругие груди. Она выглядела крепкой без намека на полноту — под мягкой кожей прятались сильные мышцы. На ней была только белая юбка, а вместо пояса — золотая цепь. Вокруг ее рук вились золотые змеи, а шею украшало золотое ожерелье с опалами огненного цвета; украшения оттеняли ее смуглую золотистую кожу. В каштановых волосах мелькали рыжеватые искры; глаза удивительно зеленого цвета смотрели на мать.
— О боги, — пробормотал Локлир, — она потрясающе красива.
— Принцесса считается одной из самых красивых женщин среди высокорожденных, господин мой барон, — весьма сдержанно согласился Кафи. Джеймс вопросительно посмотрел на Кафи, но тот не стал продолжать. Уроженец пустыни заметил, что Локлир все еще смотрит на принцессу, стоящую перед своей матерью, и, послав Джеймсу ответный взгляд, Кафи тихо обратился к барону:
— Барон, я чувствую необходимость предупредить вас, — он оглянулся на принцессу. — Принцесса — самая опасная женщина при дворе после императрицы. Это значит, что во всей Мидкемии только императрица опаснее ее.
— Могу в это поверить, — с вызывающей улыбкой ответил Локлир. — Она прекрасна. Но я думаю, что мне по силам ответить на вызов.