— Молодец, Шерл-и! — кричу я…

…И понимаю, что по-прежнему стою в парадной зале и только что выкрикнула фразу на языке, который не знает никто на этой Планете. Никто, кроме меня и моей младшей сестры, она же баронесса Беатриче Висконти.

— Ты и правда не отсюда, Люция, — слышу я восхищенный шепот Оливии.

Я делаю шаг в направлении герцога и не понимаю, почему он вскакивает с кресла.

— Ваша светлость, — говорю я и понимаю, что страшно напугала этого ледяного человека.

— Люция, опустись на пол, пожалуйста, — просит Оливия. — Так нам будет проще с тобой разговаривать.

Я смотрю себе под ноги и понимаю, что парю в воздухе ярдах в трех от пола. А как же мне опуститься, я же не…

Тут я и опускаюсь, нелепо взмахнув руками и отбивши свой тощий зад.

— Извините, — стискиваю руки я. — Я сама не знала, что такое умею. Понимаете, ваша светлость, я только несколько часов назад узнала, что моя родина находится очень далеко, в другой вселенной. Там я родилась впервые, и мое имя было Ай-Кеаль. Но потом…

…Едким желтым дымом заволокло глаза. Шерл-и ранен, его крылья обуглены. Мысленно я умоляю его не исчезать бесследно. «Прости, крошка-двуножка, — ловлю его мысль я, — когда-то ведь надо и исчезнуть». У меня больше не будет такого друга, как ты, Шерл-и, я исцелю тебя, кричу я, из глаз моих сыплются блестящие камушки слез и гремят о его золотую чешую, я не хочу быть без тебя! Будет друг, угасая, посылает мне последний импульс мой змей, и вот на месте его — пустота, и оранжево-черные небеса слушают мои бессильные проклятья.

— Там идет бесконечная война, вся та вселенная втянута в войну. Ей не предвиделось конца, и я бежала…

…Потому, что больше нет Шерл-и, потому что планеты моей вселенной схлопываются одна за другой от ударов орудий Ставленника Кластера. Я бежала потому, что струсила. Я оставила свою мать, свою сестру, свой дом. Я предательница.

Я осознала это не как Люция Веронезе, а как Ай-Кеаль, Цветок поздней осени, старшая принцесса планеты Нимб. И заплакала я как Ай-Кеаль, и мои слезы блестящими камушками сыпались у меня из глаз и стучали по каменному полу, как рассыпавшиеся бусины. Я упала на колени, словно подрубленная невидимым мечом стыда. Слез-камушков становилось все больше, и я страстно возжелала немедленного самоисчезновения. Я недостойна жить, пусть даже в этой вселенной и быть просто Люцией Веронезе! Довольно мне прятаться от суда собственной совести!

Наверное, я исчезла бы, оставив в ткани бытия пустоту, но чьи-то горячие и цепкие руки крепко обхватили меня:

— Ну-ну, — услышала я. — Не дури, Люци, или как тебя там! Даже и не надейся куда-нибудь исчезнуть, я не позволяю. Ты у меня в лучших подругах ходишь, так что изволь-ка прийти в себя!

Оливия. Вечно она все испортит. Вот зачем так крутить мне уши, я что, без этого дешевого рукоприкладства не соображу, как мне быть? Гм-м. Больно же!

— Отпусти мои уши, гоноконда! — просипела я.

— То-то же, — Оливия посмотрела на свои руки как на универсальное средство от совершения всяких глупостей. — А кто это — гоноконда?

— Зверек такой, белый и пушистый на планете Нимб…

— Ну слава небесам, врать ты не разучилась. Это радует. Вставай.

Оливия протягивала мне руку. Я ухватилась за нее, и на долю мгновения мне показалось, что это розовое крыло моего змея.

— Спасибо, Шерл-и, где бы ты ни был, — мысленно проговорила я.

И герцогу:

— Ваша светлость, в Кастелло ди ла Перла сейчас находится моя младшая сестра, взявшая себе псевдоним Беатриче Висконти. Если у вас возникли вопросы относительно меня, вам лучше будет переговорить с нею. Ко мне начала возвращаться память, но урывками, ненадолго. И от этого очень ломит все тело, суставы будто сейчас лопнут…

— Эй, ты не вздумай в кого-нибудь превратиться! — заорала на меня Оливия. — Может, воды тебе выпить?

— Выпить, — прошептала я. — Да, это хорошая мысль. Вина, да покрепче. А иначе мой мозг не справляется с присутствием в одном теле двух сознаний.

— Само собой, — Оливия позвонила в колокольчик, вызывая слугу. — Тут с одним-то сознанием не знаешь как управиться… Малый, где тебя носит?! Быстро бутылку левзейского «Черного рыцаря», лучше две…

— Ага, — поддержала я. — И оливье…

— И чтоб ведро оливье немедля. Я тоже с тобой выпью и закушу, Люци.

— Я третьим буду, — услышала я голос герцога и провалилась в беспамятство.

Однако Оливия Монтессори не была бы тою, кто она есть, если б дала мне валяться без сознания. Следующая увиденная мною картина была композиционно выстроена так.

Стол. Небольшой. За ним сидит герцог Альбино, моя сестра Ай-Серез, я (нетвердо) и Оливия, чья железная рука не дает мне потерять сознание методом регулярного тычка в бок. У меня там будет синяк. Или два. Или вообще сломанные ребра. Но я не сержусь на Оливию, ибо понимаю, что это она делает ради моего же блага. Какая она все-таки чудесная негодяйка!

— Неземная моя, пей! — приказывает Оливия, и я вижу у своих губ серебряный бокал, доверху наполненный густой рубиново-черной жидкостью. Аромат просто как от парфюмерной лавки.

— Пей до дна! — приказывает Оливия. — За обе наши вселенные!

Я осушаю бокал и понимаю, что не могу сделать вдох. Оливия бодро бьет меня по спине, я вновь дышу, и передо мной уже стоит миска оливье плюс отличный кусок жареной телятины.

— Ешь, чужестранка, а то опозоримся перед всеми вселенными, что в замке Монтессори плохо кормят.

— Не опозоримся, — чавкаю я. Святая Мензурка, как же вкусно!

— Давай по второй, — наливает мне Оливия, и я слышу голос герцога.

— Дочь моя, я запрещаю вам пить крепкое вино в таких количествах. У меня рыцари так не пьют. Люции можно, она нездешняя, но вы, дочь моя…

— Я за компанию, — быстро говорит Оливия. — Вдруг я выйду замуж за пьяницу? Надо же будет разделять интересы мужа!

Тут что-то говорит моя сестра (она несколько двоится, ведь по второму бокалу мы выпили-таки), а герцог совершенно не по-герцогски хохочет. Из какого сорта винограда делают этого «Черного ры…»

— Ры… — икаю я.

— Точно! — поднимает указательный палец Оливия. — Рыба сейчас будет. Форель на… На чем-то там. Под рыбу надо обязательно выпить. Люци, третий бокал давай за дружбу!

— Жбждрждр, — соглашаюсь я, выпиваю третий бокал и засыпаю. Оливия предусмотрительно убирает оливье с пути моего лица, поэтому я засыпаю в миске с пикулями. Уютненько, между прочим.

Я проснулась в постели, где простыни нежно пахли лавандой. Запах отменный, но я его терпеть не могу, сразу принимаюсь чихать. Вот и в этот раз…

— Будь здорова, девочка моя.

Я открываю глаза и вижу, что напротив моей кровати сидит Сюзанна. Моя здешняя мать. Знает ли она о том, что это меня ей пришлось оставить в корзинке на пороге трактира «Рог и Единорог»? Я вижу, какие заплаканные у нее глаза, и все понимаю.

— Здравствуйте, Сюзанна, а который теперь час? Апчхи!

— Десять утра. Ты проспала два дня, доченька… Ты ведь позволишь так называть себя мне, твоей преступной матери, бросившей тебя на произвол судьбы?!

— Ну, конечно, Сю… мама. Ну, только не надо плакать. Так получилось. Я же знаю местные неписаные законы: девушку, забеременевшую вне брака, до смерти забивают камнями. Кто бы тогда стал экономиссой Кастелло ди ла Перла и радовал нас чудесным желе из черной смородины? Или козьим сыром с пряностями? Я не обижаюсь и не сержусь. Одно мне только непонятно: почему Фигаро, мой отец, не женился тогда на тебе? Он же, наверное, любил тебя?

— И сейчас любит, — вздохнула Сюзанна. — Но в то время он был не свободен. Именно его жена была тогда экономиссой замка. А разводы в Старой Литании запрещены под страхом смертной казни. Его жена умерла от горячки, но перед тем прошло десять долгих лет, источивших мое сердце страданиями и думами о тебе.