Лицо гоминида, того самою мальчика – если, конечно, это был мальчик – выглядывало из сплетения лиан, и Катарину пробрала дрожь от накатившего ощущения, что это с ней уже когда-то было. Потом она поняла, что никакое это не deja vu. Изображение на экране всколыхнуло настоящее воспоминание, воспоминание о виденной когда-то музейной диораме, рассказывающей о семействе Homo habilis, человека умелого, возможно, первым из гоминидов научившегося изготовлять орудия.

Существо на экране, если бы не цвет кожи и рисунок растительности на лице, могло бы сойти за персонаж, выбежавший из той диорамы прямо в джунгли – поучаствовать в сцене, за которой они с Робом сейчас наблюдали.

Но это было совершенно немыслимо: Homo habilis исчез с лица Земли два миллиона лет назад!

Следовательно, то, что они видят – инсценировка.

– Ты можешь приостановить это? – спросила Катарина, когда камера задержалась на лице.

Роб щелкнул мышью по кнопке окна. Изображение замерло. Катарина нагнулась, вглядываясь в лицо. Видимо, это был актер, загримированный с тщательностью, достойной голливудских профессионалов. Но как они умудрились так мастерски скосить ему лоб? Можно, конечно, объяснить это использованием накладок, но накладки сильно бы увеличили голову.

Между тем размеры ее вполне пропорциональны телу.

Потянувшись к мыши, Катарина восстановила картинку до ее начальной величины и снова запустила фильм.

Мгновенье спустя последовал первый удар копьем.

Линзы камеры по-прежнему брали изображение крупным планом, и непонятно, как можно было сыграть удивление, отобразившееся в глазах мальчика, так оно было искренне. Глаза расширились, потом заметались, словно ища, откуда ударила та палка, что торчит теперь у него из груди.

Но уже летели второе и третье копья, и потрясение в глазах мальчика сменилось столь неподдельной гримасой боли, что оставалось лишь радоваться немоте фильма, – ведь даже в тишине комнаты Катарина вздрогнула от вырвавшегося из его груди вопля.

Рот его открылся, он рухнул ничком на землю, несколько раз сильно вздрогнул и замер.

Роб потянулся, чтобы взять руку Катарины в свою.

Между тем, на экране мужчины и юноши племени собрались вокруг тела, пиная его, пока не убедились, что жизни в нем нет.

Затем они привязали его за руки и за ноги к шесту и, раскачивая на ходу, понесли в деревню.

Там они выпотрошили свою добычу, выбросив внутренности собакам, которые сначала передрались, а потом устроились пировать, недоверчиво косясь друг на друга.

Мужчины обжарили тело над костром, и племя собралось вокруг, предвкушая нежданное лакомство.

Камера ненадолго задержалась на лице женщины, которая стояла в стороне, смотрела, блестя глазами.

Дикари принялись есть, причем кости бросали не собакам, а в котел, где сварится потом наваристый бульон.

Потом сцена опять изменилась, и теперь уже над деревней нависла ночь.

Кто-то двигался в темноте, и приходилось напрягать глаза, чтобы рассмотреть детали.

Это была та самая женщина. Она выуживала при помощи петли кости из котла и выкладывала их на разостланную на земле ткань. Она занималась этим, пока не убедилась, что в котле больше ничего нет. Тогда она завернула останки в ткань, но перед этим камера на мгновенье задержалась на жалкой кучке костей.

Похоже, женщина нашла все кости, кроме одной.

Не было черепа.

Окно, в котором показывался фильм, внезапно свернулось. Катарина и Роб опять молча смотрели на череп.

Значение увиденного было очевидно.

Молчание первым нарушил Роб.

– Что скажешь? Есть хоть какая-нибудь вероятность, что съемка документальна?

Катарина потрясла головой.

– Исключено. Никакой. Ничего подобного на Земле нет уже... – но смолкла, вспомнив скелет, и сейчас еще лежащий у очага в нескольких милях отсюда.

Скелет, который вполне мог принадлежать тому существу, которое они только что наблюдали на экране компьютера.

И все-таки в это невозможно поверить. Фильм – наверняка мастерская подделка.

– Давай-ка посмотрим еще раз, – попросила она.

Роб потянулся к мыши вызвать отсылку еще раз. Едва он повел стрелку по экрану, как окошко с черепом вдруг закрылось.

– Черт, – пробормотал он. – Извини. Я сейчас.

Там, где секунду назад было окно с черепом, теперь появился список файлов. Роб потянул стрелку, чтобы еще раз открыть тот же файл.

Однако и название файла исчезло тоже.

– Да где ж он? – спросила Катарина.

Целый час они охотились за пропажей и наконец сдались. Файл исчез, словно и не существовал вовсе...

Такео Йошихара у себя в офисе откинулся на спинку стула, любуясь черепом, который курьер привез из Манилы. Такео сам его сфотографировал, пользуясь цифровой камерой, и перевел в цифровое изображение содержание видеофильма, прибывшего вместе с черепом. Оригинал пленки теперь заперт в его личном сейфе, и только он один знает комбинацию цифр.

Прежде чем выйти из офиса, он спрячет туда же и череп.

Графические файлы в его компьютере надежно защищены паролями, известными, кроме него, лишь нескольким доверенным подчиненным, которым он только что, час назад, переслал копии файлов.

Да, череп стоил истраченных на него денег. Жаль, впрочем, что мальчику пришлось умереть.

И все-таки без жертв нет прогресса. Что за беда извести несколько жизней, учитывая величие цели, которая стоит перед ним!

Сержант Кэл Олани только заступил на утреннее дежурство, когда звонок телефона погнал его на тот пустынный участок дороги, где Элис Сантойя нашла тело своего сына. По дороге он думал, что обнаружит жертву дорожного происшествия – сбили и бросили. Но когда прибыл на место происшествия, то уже через пять минут понял, что никакого наезда не было. Отсутствие следов колес само по себе ничего особенного не значит – их мог смыть ночной дождь. Но подобная версия опровергалась состоянием тела.

Не считая пореза правой ладони, на теле не было никаких заметных травм, а будь причиной смерти столкновение с автомобилем, они были бы непременно.

Олани работал рядом с медиками, которые пытались вернуть мальчику жизнь несмотря на то, что даже из температуры его тела следовало, что он мертв уже несколько часов. Приехал и уехал фотограф; после этого сержант обыскал окрестности в поисках улик.

Он попробовал взять показания у Элис Сантойя, но она только невнятно рыдала над телом своего единственного ребенка.

Час спустя он закончил работу, не обнаружив никаких свидетельств преступления. Но Киоки Сантойя весь день, чем бы Олани ни занимался, не шел у него из ума. В Пайе был громкий семейный скандал. Он разрешил его очень просто: остановился перед домом и пару раз нажал на клаксон, чем намекнул Ли и Рози Чин, что если они не угомонятся, он быстро угомонит их сам.

Потом была мелкая, бампер-мампер, автомобильная стычка, когда пришлось убеждать владельца дряхлого шевроле выпуска 1976 года, что у того нет никаких шансов получить приличную компенсацию от туриста, который «сечешь, парень, так дал мне в зад, что у меня – ну, искры из глаз!» Проблема владельца шевроле состояла в том, что нашлись три свидетеля, подтвердивших показания туриста, – тот заявил, что ждал зеленого света у светофора, когда стоявшая впереди машина вдруг дала задний ход. Не будь его нога прочно влеплена в тормоза, он сам бы врезался в ту, что стояла за ним.

Разобравшись с этим, Олани немного покурсировал взад-вперед по Фронт-стрит в Лахайне, так, слегка, просто чтобы задиры знали, что он тут поблизости.

И все это время он не переставал думать о Киоки Сантойя. Теперь же, всего за час до окончания смены, когда он сможет вернуться домой к Малии и близнецам, он решил по пути в управление заглянуть в Мемориальную больницу Мауи. Она всего в четверти мили от управления, а он знал, что не успокоится, если не разузнает хоть что-нибудь о подростке, умершем вчера ночью.