— Садовничаем, да, Джулия? — спросил он, придавая голосу строгий тон. Но в глазах его играли смешинки. — Джулия! Моя племянница! Копается в земле! Что нам с тобой делать? И что скажет мама, если она это увидит?

— Она старается этого не замечать, — пристыженно отвечала я. — Дядя Джон, я знаю, что этого не полагается делать, но кто-то же должен этим заниматься! Страйд уже слишком стар, а все, что сажает Джем, тут же погибает. А вы же знаете, как мама любит цветы! — я постаралась сыграть на той единственной струне, которая могла бы убедить его.

— Мы с мамой договорились, что я буду заниматься садоводством, когда меня никто не видит. По утрам у нас не бывает гостей. После обеда же я никогда не садовничаю.

Как ни старался дядя Джон выглядеть суровым, но при этих словах он расхохотался.

— Мисс Джулия, вы, оказывается, ухитрились заключить тайную сделку с природой. Неплохо придумано! Но откуда ты знаешь, как это делается?

Я недоуменно пожала плечами:

— Просто знаю. Я видела мамины любимые цветы еще в Вайдекре и собирала их семена, когда была маленькая. Теперь я сажаю их в маленькие горшочки у себя в спальне, а когда они подрастут, высаживаю их сюда. Маму всегда окружают ее любимые цветы, и она не грустит по прежнему дому.

Выражение лица дяди Джона стало понимающим, и он кивнул.

— Ты хорошо это придумала, — заметил он. — Но откуда ты знаешь, как обращаться с цветами? Любят ли они свет или тень? Сухую почву или влажную?

Я пожала плечами, сама толком не понимая этого.

— Наверное, я видела, в каких условиях они росли в старом саду, — заговорила я, пытаясь припомнить. — И вообще, когда я держу в руках луковицу или горсть семян, я чувствую, что им надо. — Тут я оборвала себя. — Это теряет смысл, когда начинаешь говорить об этом. Но мне кажется, я родилась, уже зная все о земле.

Дядя Джон прстально смотрел на меня, и глаза его стали серьезными.

— Они всегда у тебя хорошо растут? — неожиданно спросил он. — Не бывает заболевших растений? И рассада всегда принимается?

— Да, всегда, — удивленно ответила я. — Но, дядя Джон, здесь у нас хорошая почва. И всегда отличная погода. Я сажаю только то, что привыкло расти в Вайдекре. — Я сделала несколько шагов к нему и тронула его за рукав грязными пальцами. — Почему вы на меня так смотрите, дядя Джон? Я могу не делать этого теперь, когда вы дома. Наймите садовника, если хотите.

Дядя Джон покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Это я не прав. Просто ты очень напомнила мне свою тетю Беатрис с ее страстью к земле. Это был настоящий дар Божий. К тому времени, когда она умерла, в деревне придумали какую-то сказку о черной магии и колдовстве, но я не хочу об этом говорить. На самом деле это был замечательный дар. И раз ты любишь садовничать, из тебя со временем может выйти отличный хозяин. А нам так нужны будут талантливые руки! Ты хотела бы работать на земле, Джулия? Если, конечно, твоя мама согласится?

Я даже задохнулась от радости.

— О, дядя Джон, я обожаю землю! — воскликнула я. — Вы доверили бы мне следить за сенокосом и сажать пшеницу? Дядя Джон, я обожаю это!

Он улыбнулся моей радости и потрепал меня по щеке.

— Ох уж эти девушки Лейси! — с любовью протянул он. — Они все помешаны на земле. Но я должен сделать все возможное, чтобы это не пошло никому во вред. Если твоя мама позволит, я буду рад видеть тебя на полях. Но запомни, пожалуйста: люди гораздо важнее, чем земля. Заботы Экра важнее всех урожаев в мире.

Я кивнула, едва ли понимая, что он имеет в виду.

— Но пока я стараюсь найти общий язык с моим своевольным управляющим, мы топчемся на месте, — с кислым видом продолжал дядя Джон, когда мы пошли к воротам. — Можно подумать, что это он меня нанял, а не я его. К тому же мне необходимо убедить адвокатов в том, что я не собираюсь обмануть тебя и Ричарда и лишить вас наследства. Но, на самом деле, я и вправду лишаю вас большей части ваших денег?

Я открыла перед ним ворота и подождала, пока он не подошел к экипажу. Я слышала здравый смысл в его словах, и мой собственный ум подсказывал мне, как важно получать высокие прибыли. Но тот сон, в котором я видела Ральфа, оставил во мне какую-то мелодию, которую напевала мне земля. Со вчерашнего утра в беседке я ощущала ветерок на своих щеках как ласку, солнце пригревало мое лицо теплее и нежнее, чем раньше, трава около Дауэр-Хауса была зеленее и мягче, чем еще вчера. Меня окружали могучие, непроходимые дубравы Вайдекра, а склоны холмов словно поднялись еще выше.

Слова Ральфа, сказанные им в лучшем из коттеджей Экра, который был жалкой лачугой даже в сравнении с нашим небольшим домом, объяснили мне, что мы богаты, потому что беден Экр. Мы были богаты и свободны, как никогда не будут они. И какими бы добрыми ни были наши намерения, мы не можем поступать так, как хотели бы, пока мы принадлежим к разным мирам. И мы никогда не сможем пригласить их к чаю.

— Тут дело не в том, кто работает на земле, — обратилась я к дяде Джону. — Дело во власти. Мы можем пообещать все, что угодно, но, если захотим, мы можем завтра же уехать из Вайдекра или продать его первому встречному. И жителям Экра известно это.

— С тобой так же трудно разговаривать, как с ними, — усмехнулся дядя Джон. — Они считают, что богатые не в состоянии отказаться от своих прав на землю. И они спорят и требуют гарантий, в то время как мы с вами хотим всего лишь дать землю.

Он улыбнулся мне, и я не смогла сдержать ответной улыбки. Я любила дядю Джона и знала, почему моя мама любит его. Он не чувствовал землю так, как чувствовали ее мы, он был здесь чужим. Но он был настолько честным человеком, что не мог оставить долг неоплаченным. А он чувствовал себя в долгу перед Экром за прошлое. Это был человек, которому можно доверять.

— Вы не должны ощущать себя должником Вайдекра, дядя Джон, — сказала я. — Перед его жителями в долгу лишь тот мир, к которому мы принадлежим. — Он благодарно улыбнулся мне. — Счастливой поездки, дядя Джон, и постарайтесь не слишком устать.

Дядя Джон шутливо отсалютовал мне и сел в коляску. Джем убрал за ним ступени, закрыл дверцы и уселся на козлы. Взмахнув кнутом, он стегнул лошадей, и коляска умчалась, подняв облако белой пыли.

Я обернулась к дому. Никто не махал из окна дяде Джону. Мама усердно трудилась над вышивкой занавесок, образцы которой пришли сегодня с утренней почтой из Чичестера, а Ричард был на уроке.

Я оставалась одна.

Оставив корзинку с рассадой в тени цветущего куста смородины, я с удовольствием оглянулась вокруг. Ранняя пчела вилась и жужжала над алыми бутонами в поисках нектара и пыльцы, напоминая о скором лете. Солнце нежно ласкало мои щеки, каждая жилка в теле радовалась наступившему теплу. Бездумно я направилась к воротам, намереваясь найти где-нибудь укромное место и понежиться на солнце.

Дойдя до аллеи, я не стала сворачивать к Холлу, а пошла к Фенни. Мне хотелось услышать ее ласковое бормотание, понаблюдать за солнечными бликами на ее зеркальной поверхности.

По дороге я свернула на тропинку, проходящую мимо крохотного пруда. Сейчас, в начале лета, она почти заросла травой, и кусты ежевики цеплялись мне за платье, но, едва углубившись в лес, я пошла быстрее.

Лесные голуби вились над моей головой, без умолку воркуя весенние песни, словно бы в ветвях деревьев кто-то наигрывал на флейте. Влажная весенняя земля мягко пружинила под моими ногами и сверкала сотнями бледных головок лесных анемонов. Возле корней деревьев зеленым ковром стлались свежие острые листья, обещая через месяц россыпь колокольчиков. Земля, на первый взгляд заброшенная и невозделанная, леса, превратившиеся в дикую чащу в течение четырнадцати лет, — все это сулило новую жизнь. Прикасаясь к каждому дереву рукой, трогая их теплую шероховатую кору, я направилась вперед и вскоре поравнялась с прудом, о котором никому не было известно, кроме меня и Ричарда.

Там был Ральф.

О, конечно, он был там.

Даже без участия моего сознания мои ноги сами принесли меня к нему. Ральф был здесь.