— У Джулии нет амазонки, — твердо заявил Ричард, пытаясь скормить Шехеразаде пару зеленых яблок из нашего сада. Но он явно старался держаться подальше от нее. — Мама Джулии ни за что не позволит ей скакать без амазонки.

— Жаль, — проговорил дедушка. — Но, я думаю, мы найдем какой-нибудь выход из положения.

Ричард бросил на меня взгляд. Только один взгляд.

— Нет, — с сожалением произнесла я. — Спасибо, не надо, дедушка.

Больше я ничего не могла выговорить. Дедушка с удивлением поднял бровь при моем странном отказе от его предложения, обернулся к лошади и стал придерживать ее чудную голову, когда Ричард садился на нее.

— Какова она? — прокричал он, отпустив лошадь. Шехеразада медленно направилась к конюшне, а Ричард пригнулся, судорожно вцепившись в ее гриву.

— Великолепна, — ответил Ричард, но лицо его побледнело.

Тут дедушка бросил взгляд на часы в конюшне и заторопился.

— Достанется мне от вашей мамы, — сокрушенно заметил он. — Денч, пожалуйста, заложи маленькую коляску и доставь этих молодых людей домой. Если они вернутся домой после того, как стемнеет, Селия оторвет мне голову.

Денч без церемоний ссадил Ричарда на землю и повел Шехеразаду в конюшню. Я невольно последовала за ним, чтобы еще побыть с лошадью.

— А вы когда же будете учиться, мисс Джулия? — спросил меня Денч, следя за выражением моего лица, когда я давала сено лошади.

— После того как научится Ричард, — ответила я, понимая, что Ричард хочет иметь свою собственную лошадь. И я также знала, что уступи я ему в этом, и у меня не будет более преданного друга, чем он. Мы всегда делились нашими игрушками, и если я быстро возвращала их и уступала свою очередь Ричарду, то мы никогда не ссорились. Он разрешит мне сколько угодно скакать на Шехеразаде, когда поймет, что она принадлежит только ему и я не претендую на нее.

— Мастер Ричард любит быть всегда первым, а? — Денч бросил на меня внимательный взгляд. — А вы не возражаете, мисс Джулия?

— О нет! — я даже улыбнулась при этой мысли. — Я очень хочу, чтобы Ричард научился ездить верхом.

Денч пробормотал что-то себе под нос и вывел коляску из конюшни. Мы с Ричардом уселись поудобнее, и дедушка помахал нам на прощанье сигарой.

— До завтра, мои дорогие! — весело попрощался он. — И передайте вашей матушке мои извинения.

Нам не потребовалось ни в чем признаваться. Мама сразу догадалась, где мы, и сидела в торжественном одиночестве за ужином. Когда мы, крадучись, вошли в обеденную комнату, она даже не подняла на нас глаз.

— Вы можете поужинать на кухне, — холодно сказала она. — Дети, которые ведут себя как конюхи, вполне достойны есть на кухне.

Что мы могли на это возразить? Я присела и приготовилась выйти из комнаты, но Ричард шагнул вперед и положил около маминой тарелки красную розу, открыто сорванную в саду Хаверингов.

Ее глаза сразу потеплели.

— Ох, Ричард! — воскликнула она. — Ты бываешь таким непослушным! А теперь ступайте есть, а потом быстро в ванну, иначе не будет вам завтра никаких прогулок.

Я ложилась спать в ту ночь счастливая оттого, что мы прощены. Двое самых дорогих для меня людей не сердятся на меня.

— У тебя будет амазонка, — тихо сказала мне мама, зайдя поцеловать меня на ночь. — Я разыщу что-нибудь подходящее в Хаверинг Холле. Или куплю тебе новую.

— Ты будешь учиться скакать верхом, — пообещал мне Ричард на ступеньках лестницы по дороге в наши спальни. — Как только я научусь, я сразу стану учить тебя, дорогая маленькая Джулия.

— О, спасибо большое, — и я повернула к нему лицо для традиционного вечернего поцелуя. Но в этот раз он, неожиданно миновав подставленную щеку, поцеловал меня в губы.

— Милая Джулия, — ласково произнес он, и я поняла, что мой отказ от дедушкиных уроков не прошел незамеченным и заслужил награду. Лучшую из наград, поскольку любовь Ричарда была для меня дороже всего в мире.

Глава 2

Долгожданный урок Ричарда оказался чрезвычайно утомительным для дедушки, унизительным для него самого и нескончаемой скукой для меня. Сначала я просто не могла понять, что происходит.

Уже когда Ричард отправился в конюшню за лошадью, его лицо было таким бледным, что веснушки на носу казались какой-то болезненной сыпью, а глаза горели лихорадочным блеском. Я решила, что он просто взволнован приятным ожиданием.

В отличие от меня, Шехеразада все поняла гораздо лучше. Пока Ричард пытался взгромоздиться в седло, она нервничала, испуганно похрапывала и то и дело пыталась убежать. Ричард так и прыгал вокруг нее, одной ногой стоя в стремени, а другой — на земле.

Дедушка с неодобрением наблюдал за этой картиной и наконец обратился к Денчу:

— Подсади, пожалуйста, мастера Ричарда. Иначе он никогда не окажется в седле.

Денч подставил грязные ладони и без всяких церемоний закинул Ричарда в седло, будто мешок с овсом.

Сам дедушка одним движением оказался верхом на своем прекрасном жеребце, стоявшем спокойно, как будто это была не живая лошадь, а статуя, высеченная из камня и установленная на фоне сочной зелени выгона и отдаленных лесов наших поместий.

— Всегда помни, что рот у нее очень нежный, — растолковывал дедушка Ричарду. — Думай, что поводья — это шелковые ленты и что ты не должен ни слишком натягивать, ни отпускать их. Пользуйся ими для того, чтобы дать ей понять, что ты хочешь, но никогда не тяни их изо всех сил. Не тяни, я сказал, — закричал он, так как Шехеразада метнулась в сторону, а Ричард дернул поводья.

Успокоить лошадь удалось Денчу — он одним легким жестом остановил ее, не проронив ни слова. Я наблюдала за всем происходящим с полным восторгом, находя, что Ричард выглядит верхом на лошади в точности как любой из рыцарей короля Артура. В моих глазах он всегда был воплощением совершенства, а верхом на собственной лошади он становился полубогом.

— Давай выедем на паддок, — предложил дедушка. В его голосе уже сквозило раздражение.

Денч взял лошадь под уздцы и повел ее на выгон. По дороге он что-то ласково говорил ей, и, когда они проходили мимо меня, я почувствовала, как беспокоится и боится чего-то Шехеразада. Милая и такая доверчивая Шехеразада.

Я подождала, пока они отойдут подальше, чтобы не нервировать ее звуком своих шагов еще больше, и отправилась следом. Во время первого урока Ричарда ничто не должно было мешать ему.

Но ему мешало все. Я уселась на забор и стала следить, как мой дедушка сделал верхом несколько кругов по выгону и жестом пригласил Ричарда повторить то же самое.

Но Шехеразада не двинулась с места. Она только вскидывала беспокойно голову, словно руки Ричарда, державшие поводья, были слишком тяжелы для нее. Когда он чуть сжал ее бока ногами, она присела, испуганная. Стоило ему коснуться — о, только коснуться — ее спины кнутом, как она начала пятиться, и бледность Ричарда мгновенно сменилась краской гнева. Она не слушалась его ни в чем.

Дедушка гарцевал на своем сером и выкрикивал инструкции Ричарду:

— Будь помягче с ней! Отпусти руки! Не травмируй ее рот. Нет, не так! Отпусти руки, Ричард, говорю же тебе! Сядь покрепче в седло, чувствуй себя уверенно. Говори ей, что ты хочешь. О, все черти и дьяволы!

Не вытерпев, он спрыгнул со своего жеребца и бросился к Ричарду. Одним движением он скинул его с лошади, как рассерженный сквайр стряхивает деревенского сорванца с яблони, и, проворный как юноша, прыгнул в седло.

— Не беспокойся, Салли, девочка, — его голос звучал ласково и спокойно. — Я не позволю, чтобы тебя обижали. — И она мгновенно успокоилась. Ее прижатые назад ушки, делавшие морду костистой и некрасивой, встали торчком, она перестала выкатывать белки и стала прежней милой лошадкой.

— Слушай, Ричард, — дедушка явно старался говорить спокойно. — Я уже говорил тебе там, во дворе, что, когда ты натягиваешь поводья, это означает «назад» или «стой». — Он чуть приподнял пальцы, и Шехеразада послушно двинулась вперед. Когда он немного согнул руки в локтях, она остановилась, почувствовав это легкое движение. Стоило ему опять отпустить поводья, и она легкими шагами, будто танцуя, пошла, переставляя ножку за ножкой.