– Вы хоть знаете, что делаете? – с порога начал он.

– Займитесь лучше чем-нибудь полезным, – отмахнулся я, пшикая Смоукеру на перчатки, – соберите оружие, боеприпасы, радиостанцию заберите со второго этажа и тащите все сюда.

Юн, ни слова не говоря, отправилась на второй этаж. Старик еще с полминуты потратил на то, чтобы пройтись по нашим медицинским квалификациям вдоль и поперек, плюнул в сердцах и вышел из дома, но довольно быстро вернулся, держа в руках карабин убитой на крыльце, и закрыл за собой дверь.

Смоукер залез на стол, зажав левую голень Апостола между ног, нагнулся вперед, держа руки в стороны, и осмотрел выходное. Выпрямился, матюкнулся и потребовал пинцет и спринцовку.

– Чего? – нахмурился я.

– Блядь, тебе клизму делали? – он страдальчески закатил глаза. – Груша такая резиновая, маленькая, вон, в синем пакете, пинцет рядом, в прозрачном. Нет, стой, только надорви и дай мне, инструмента не касайся, – Смоукер повертел передо мной руками, демонстрируя полнейшую стерильность своих верхних конечностей.

Дальше я от него слышал только тихую «мать-перемать» и названия инструментов. Обрезав края обеих ран от обожженных мертвых участков кожи, удалив излишки крови и покопавшись внутри сначала пальцем, потом зажимом, потом зажимом и пинцетом, он достал оттуда три кусочка кости и небольшой металлический обломок – наконечник пули.

Апостол пришел в сознание, но лежал спокойно, обезболивающее пока действовало. Юн по указанию Смоукера, поила Петра кипяченой водой из кастрюли, предварительно переливая ее из одной алюминиевой кружки в другую, чтобы остудить. Бакир уселся на диван, положив рядом радиостанцию, и смотрел в одну точку перед собой.

Закончив с извлечением, Смоукер залил внутренние части ран каким-то гелем, потом окончательно заполнил обе раны другим гелем, напоминавшим монтажную пену.

– Ну что, доктор, как дела? – спросил я с мрачной ухмылкой, подавая тампонирующую повязку.

– Так себе, – извернувшись и утерев лоб сначала одним, потом другим рукавом толстовки, ответил Смоукер, – пуля срикошетила от кости и ушла в сторону. Отломки я удалил, а там хрен его знает…

– В смысле хрен его знает?! – взвился Бакир.

– Я похож на томограф?! Или на полевого хирурга?! – огрызнулся Смоукер. И более спокойным тоном продолжил: – Аппликация на кости должна помочь. Но кровообращение нормальное может не восстановиться, мышцы зашивать я не умею. Все, что можно сделать еще, – это наложить шину, там как минимум трещина, может, перелом.

Бинтовали ногу мы уже молча. Вдруг Юн замерла на месте с чистым бинтом в руке.

– Вы слышали? – шепотом спросила она.

– Нет, что такое? – спросил Бакир.

Я и Смоукер только синхронно покачали головой, прислушиваясь.

– Отсюда, кажется, – Юн подошла к шкафам у противоположной стены.

Слева от них обнаружилась фальш-панель, которую мы со Смоукером не заметили во время беглого осмотра. Подцепив ее пальцами, Юн потянула панель на себя и заглянула внутрь. Только в этот момент мне пришла в голову запоздалая мысль, что мы забыли что-то важное.

Юн вскрикнула, изнутри шарахнул выстрел. Все в зале кроме Апостола попадали на пол. Фальш-панель распахнулась, открывая небольшую кладовку. На полу сидел пацан, по виду чуть старше сынишки Анны, уперев прикладом в стену и направив перед собой помповый дробовик. С расширенными от ужаса глазами, из которых в два ручья текли слезы, он снова и снова судорожно щелкал спуском. Кое-как заставив себя перестать смотреть в гипнотизирующую черноту дула, я поднялся на ноги и медленно направился к кладовке, готовый в любую секунду отпрыгнуть в сторону, если малец догадается все-таки перезарядить. Не мигая, он смотрел на меня, сопровождая стволом мои передвижения.

Оказавшись достаточно близко, я прыгнул вперед и, ухватив «Ремингтон» за цевье, вырвал из рук пацана. Тот как будто опомнился, вскочил и бросился мимо меня к выходу из дома. Я не дал ему на это времени. Отбросив оружие, тут же повалил парнишку на пол, лицом вниз, прижал спину коленом и заломил руку. Он не издал ни звука, просто молча пытался вырваться.

Я, наконец, позволил себе обернуться и посмотреть на Юн. Она лежала на спине, подняв голову, и смотрела себе на живот. Руки у нее дрожали, но не от боли, она боялась дотронуться до раны. Выстрел был с близкого расстояния, дробь не успела разлететься, создав дыру в куртке диаметром в несколько сантиметров, вокруг которой все быстро заплывало кровью.

Бакир подбежал и упал рядом с ней на колени. Попытался взять китаянку за руку, поймать ее взгляд, но бесполезно, в условиях тяжелого шока окружающий мир для нее перестал существовать.

– Больно, да, я знаю… сейчас… сейчас… – он огляделся, будто пытаясь что-то найти. – Все будет хорошо.

Он закрыл ладонью рану, осторожно прислонил, потом слегка нажал. От давления кровь потекла еще быстрее, расширяя алое пятно на куртке, просачиваясь между пальцами. Бакир отдернул руку.

– Да сделайте вы хоть что-нибудь! – крикнул он, обращаясь по большей части к Смоукеру.

Нет, здесь Смоукер был бесполезен, чтобы это понять, не нужно было быть специалистом. Разве что в соседнем здании бы находилась хорошая больница с квалифицированными профессиональными врачами в полной боевой готовности, с электричеством, водой и запасами донорской крови нужной группы.

Юн угасала на глазах, уже не могла держать голову поднятой, взгляд окончательно перестал быть осмысленным, дыхание стало частым и поверхностным, а кожа еще бледнее, чем у Апостола, вокруг нее образовалась целая лужа крови.

Смоукер подошел, опустился перед стариком на корточки, дождался, когда тот поднимет взгляд с лежащей.

– Здесь ничего нельзя сделать, – медленно и с нажимом произнес он, поднялся и вернулся к столам, бинтовать Апостола.

Она умерла буквально через минуту, без криков, без стонов, просто перестала дышать, неожиданно, как будто щелкнули выключателем. Бакир сидел на коленях, держал ее руку и что-то шептал. Прислушавшись, я понял, что он молится.

Смоукер закончил накладывать бинты, снял с ноги Апостола жгут и скрылся в пристройке. Вышел, держа в руках пару шнурков для обуви. Ими мы связали пацану руки за спиной и лодыжки, после чего отнесли на диван. Он не брыкался, и не произнес ни слова, только плакал и изредка шмыгал носом.

– Давай, надо шину наложить, – сказал Смоукер и полез в медицинский чемодан.

В этот момент я услышал шум двигателей. Подъезжать близко они не стали, шум затих где-то на отдалении. Мы со Смоукером подхватили с пола свои автоматы и, проверяя на ходу остаток патронов в магазинах, не сговариваясь, распределились по окнам. Я занял юго-западный угол, отслеживая подходы с берега озера и гостевого дома от стены, за которой мы сами прятались полчаса назад. Смоукер взял на себя восточный сектор, напротив леса, и тыльную сторону гостевого дома.

– Бакир, – позвал я.

Тот даже не шелохнулся, оставаясь в той же позе, только шевелил губами.

– Бакир, ты Карину еще хочешь увидеть в этой жизни или как?

Он, наконец, оторвал взгляд от тела Юн и уставился на меня. Смотрел долго, с ненавистью. Под взглядом Бакира какой-то момент я непроизвольно повел стволом автомата в его сторону. Но он тяжело поднялся, подобрал свои ружье и двустволку и пошел к окну, выходившему на север.

Я никак не мог заставить себя полностью сосредоточиться на обстановке вокруг дома. Краем глаза я следил за Бакиром, казалось, что стоит отвернуться, он тут же выстрелит мне промеж лопаток.

Прошло несколько долгих минут. Пульс в висках отбивал бешеную чечетку. С моей стороны так никто и не появился.

– Смоук, видишь кого? – спросил я.

Он, не сводя глаз с деревьев, отрицательно мотнул головой.

Вдруг на диване, на котором лежал пацан, ожила радиостанция. Короткий треск, пара щелчков и, наконец, хриплый голос.

– Мы знаем, что вы внутри, отзовитесь, – прозвучало как приказ.

Я находился ближе всех, поэтому присел ниже подоконника, добрался до дивана, забрал радейку и тем же манером вернулся в угол, выкрутив громкость на максимум, чтобы все, находящиеся в зале, смогли слышать.