Римо в ярости отбивался от ударов вьетнамца, но руки его не слушались. Каждый раз, сжимая кулаки, он чувствовал, что что-то не так. К своему удивлению, он обнаружил, что отбивает удары вьетнамца быстрыми движениями рук с раскрытыми ладонями. Что же, черт побери, с ним происходит?

Римо ухватил вьетнамца за запястья. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. И вдруг вьетнамец обмяк и повалился на Римо. Римо отпихнул его и увидел, что рядом стоит Лан и держит в руках автомат. Она целилась в него. Ну вот и все, решил Римо. Я покойник. Но Лан, дико сверкая глазами, кинула автомат ему.

Римо поймал автомат и развернулся в ту сторону, откуда доносился шум: к нему приближались еще двое солдат. Продираясь сквозь траву, они издавали боевые кличи, как индейцы. Римо поставил переключатель на стрельбу очередями и нажал на курок.

Ничего не произошло.

— Черт! — выругался Римо.

— Что не так? Почему не стреляешь?

Римо взглянул на автомат. Казенная часть была забита грязью.

— Вот черт! — выругался он снова и отбросил автомат в сторону. — Беги, Лан!

— Нет!

Римо с силой толкнул девушку.

— Ди-ди мау! — повторил он по-вьетнамски.

Лан заковыляла прочь. Римо рванулся в противоположную сторону. Солдаты побегут за ним. Римо спрятался за толстым деревом. Заставил себя сжать правую руку в кулак и начал прислушиваться к топоту ног, обутых в тяжелые ботинки.

Сначала он увидел ствол автомата, а потом уже — солдата, в чьих руках этот автомат находился. Римо напряженно ждал. Один шаг, второй. Когда из-за ствола показалось лицо с приплюснутым носом — всего в нескольких дюймах от лица Римо, — Римо нанес удар.

Столкновения кулака с лицом вьетнамца Римо не почувствовал. Фонтан крови обдал его собственное лицо, и Римо попятился, недоумевая, что это — выстрелили в него в упор или он наступил на мину.

Римо в отчаянии вытер лицо. Руки его были обагрены кровью. Первой его мыслью было: о Боже! Я ранен. Но тут он увидел солдата.

Вьетнамец лежал на спине, а голова его была развернута на сто восемьдесят градусов — там, где должно было быть лицо, теперь находился затылок. Руки и ноги дергались в предсмертной агонии.

Римо наклонился и выдернул из-под вьетнамца его автомат. Проверил затвор. Похоже было, что все в порядке. Потом Римо увидел лицо убитого им солдата и в ужасе отпрянул.

Челюсть вьетнамца болталась у того под правым ухом. Впрочем, от челюсти осталась лишь бесформенная масса, как будто кость искрошили молотом. И шея явно была сломана.

Римо еще раз проверил, не ранен ли он сам, но лишь испачкал кровью лицо и руки. Потом он увидел полоску кожи у себя на костяшках пальцев и удивился, как это он мог содрать кожу, если удара даже не почувствовал. Он оторвал полоску кожи от своего кулака и увидел, что его собственная кожа не повреждена. На мгновение он даже забыл об опасности и недоуменно пробормотал вслух:

— Неужели это я сделал?

Еще раз тупо взглянул на свой кулак и вытер кровь о брюки.

Шорох и треск сучьев подсказали ему, что второй вьетнамец уже совсем рядом. Римо нырнул за дерево.

— Интересно, а во второй раз это сработает? — спросил он себя, сжал кулак и опять почувствовал какое-то неудобство. Для парня, выросшего в Ньюарке, драться на кулаках было второй натурой. Но теперь все стало иначе. Странно.

На этот раз Римо не стал ждать, пока солдат выйдет из-за дерева. Он почувствовал, что тот совсем рядом, и прыгнул. И нанес удар, пока вьетнамец не успел среагировать.

Раздался такой звук, словно кузнечный молот ударил по мешку с фасолью. Римо почувствовал, как под костяшками его пальцев крошится кость. Солдат взмахнул руками, как бы балансируя на проволоке, потом упал и замер. Лицо его представляло сплошное кровавое месиво, и Римо, всякого насмотревшийся во Вьетнаме, отвернулся. Его затошнило.

Лан он нашел неподалеку от дороги — она притаилась в кустах.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Лан о'кей. А ты?

— Не уверен, — тяжело дыша, признался Римо.

— Солдаты убиты?

— Они нас больше не потревожат, — ответил Римо и поднял с земли несколько листьев гевеи.

Листья были еще влажные после ночного дождя, и Римо удалось кое-как смыть кровь с рук. Затем он обернулся к Лан.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— За то, что помогла.

— Ты мне помог раньше.

— Не помню. Я тебе это уже говорил.

Лан задумалась, нахмурив брови.

— А что ты помнишь?

Римо сел на землю, прислонившись спиной к грубой коре дерева, и уставился в чересчур яркое утреннее небо.

— Вьетнам, — как бы в забытьи, произнес он. — Я помню Вьетнам.

Армейский вертолет высадил капитана Дай Чим Сао на территории Камбоджи, в двенадцати километрах от границы.

Дай соскочил на землю еще до того, как вертолет приземлился. Винты поднимали красновато-коричневую пыль, и капитану Даю пришлось зажмуриться, чтобы поберечь глаза.

К нему подбежал невысокий офицер с гнилыми зубами.

— Капитан Дай?

— А кто же еще? Что вы можете мне сообщить об американце?

— Мы знаем, что он находится в этом секторе, — начал рассказывать офицер, подводя капитана Дая к нескольким выстроенным шеренгой танкам “Т-72”. — Один из наших патрульных вертолетов сообщил по рации, что американец обнаружен. Потом связь прервалась. Мы полагаем, что вертолет пропал.

— Как далеко?

— В десяти километрах к югу отсюда. Максимум в пятнадцати. Вы сами поведете отряд?

— Это мой долг, — заявил капитан Дай, садясь в “лендровер”. Усевшись поудобнее, он хлопнул водителя по плечу, чтобы тот трогался.

Офицер с гнилыми зубами запрыгнул в машину на ходу, и “лендровер” покатился по дороге на юг.

— А вы не теряете времени, — заметил офицер и махнул рукой танкистам, чтобы следовали за ними.

— У меня его просто нет, — мрачно отозвался капитан Дай, достал пистолет “Зауэр” калибра девять миллиметров и демонстративно осмотрел его.

Вот человек, пытающийся самоутвердиться, подумал его спутник. Да, задание будет не из легких, и то, что этот американец действует в одиночку, не делает его более приятным.

Солнце стояло высоко в безоблачном небе. Но даже и в полдень на дороге не было никакого движения. Время от времени на глаза Римо попадались воронки от мин, а рядом с ними — останки грузовиков. На дверце одного из них был нарисован вьетнамский флаг.

— Красные кхмеры, — пояснила Лан. — Они дерутся с вьетнамцами так, как Вьетконг дрался с американцами.

— Поменялись ролями? — усмехнулся Римо. Он все еще пытался разобраться в новой для себя ситуации. В том, что все изменилось, сомнения не было. Он доверял Лан, хотя и не мог до конца поверить в то, что она рассказывает. Не совсем. Пока не совсем.

— Так ты говоришь, война кончилась? — переспросил Римо.

Они старались держаться обочины — на тот случай, если придется прятаться среди деревьев. Римо раздел одного из убитых вьетнамцев и надел его форму и ботинки, предварительно сорвав с них все знаки отличия. Так он снова почувствовал себя солдатом, хотя и одежда и ботинки были ему малы.

— Да. Война кончилась. Давно. Для Америки. Не для Вьетнама. Для Вьетнама всегда новая война. Вьетнам воевал с Китаем, когда американцы ушли. Теперь воюет с Кампучией. А завтра — кто знает?

— И как давно она окончилась? — спросил Римо, роясь в своей памяти и пытаясь найти хоть какое-то воспоминание об этом.

Вчерашний день — это черное пятно. Что было месяц назад, он тоже не помнил. Но чем дальше в прошлое, тем яснее становились воспоминания. Похоже было, что он вглядывается в темный тоннель. Вокруг темно. Но в конце — яркий свет. Что там ему говорили про свет в конце тоннеля?

— Война кончилась десять-пятнадцать лет назад. Давно.

— Пятнадцать лет! — присвистнул Римо.

Лан резко остановилась.

— Я говорю правду. Американцы ушли в семьдесят третьем. Сайгон пал в семьдесят пятом.