— Не понимаю.

— Ты участвовал в Парижских переговорах. Ты подписал там договор. А это заявление отменит старый договор. Условия простые: полная и безоговорочная капитуляция, признание победы американских вооруженных сил. То есть меня.

— Документ, написанный под давлением, ничего не будет значить.

— Не смеши меня, — сказал Римо и ткнул пальцами министру в спину так, что его нижние позвонки сжались. Министр обороны принялся судорожно хватать ртом воздух. И начал писать.

Дописав, он трясущимися руками передал Римо листки бумаги. Глаза его были полны ужаса.

— Все это ничего не значит, — твердил министр.

— Напротив, — возразил Римо. — Ничего не значил первый договор, потому что вы никогда не собирались его соблюдать. А сейчас дело иное. Это заявление означает, что мой друг погиб не напрасно. Так что нельзя говорить, что это ничего не значит.

— Я твой пленник? — поинтересовался министр.

— Я не беру пленных, — сказал Римо и отпустил позвоночник. Министр обороны упал на песок, и легкие его с хрипом выпустили воздух.

Римо отошел от трупа и склонился над бренными останками Дика Янгблада.

Он посмотрел на бумаги, которые держал в руке, и понял, что ему предстоит трудный выбор. Дик или бумаги. Он не мог тащить на себе тело Дика и одновременно уберечь бумаги от воды.

Римо уже собрался бросить бумаги, но тут его окликнул Мастер Синанджу. Римо поднял взор.

Чиун выезжал на берег из леса верхом на слоне, которого он звал Рэмбо.

— Подводная лодка сейчас отчалит, — равнодушным гоном сообщил Чиун. — Ты едешь или остаешься?

— А для Дика найдется место на спине у этого животного?

— Он же мертвый.

— И что?

— То, что мы для него ничего больше сделать не можем. Зачем везти домой его останки?

— Ты этого никогда не поймешь, — отозвался Римо, пристраивая тело Дика на спине слона. — Я морской пехотинец, и мы никогда не оставляем погибших товарищей врагу.

Утреннее солнце проникало сквозь стеклянный потолок гимнастического зала санатория “Фолкрофт”, а Мастер Синанджу тем временем прилаживал заряженный магазин к старому пулемету Томпсона.

Когда раздался долгожданный стук в дверь, Чиун мило поинтересовался:

— Кто там?

— Это я, Римо.

— Входи, Римо, — позвал Чиун ученика и, когда дверь открылась, начал стрелять из пулемета. Пулемет затрещал, как пишущая машинка, подсоединенная к мощным колонкам усилителя.

Увидев несущийся прямо на него поток пуль, Римо отскочил в сторону. От соснового пола, прямо у него под ногами, начали отлетать щепки.

— Чиун! Что ты делаешь? — заорал Римо. Пули следовали за ним по пятам.

Римо на полном ходу врезался в стену и зигзагами побежал вверх. Место сосновых щепок заняли кирпичные крошки, которые стали отлетать уже не от пола, а от стены. Римо побежал по потолку вниз головой. Когда он добежал до противоположной стены, магазин опустел.

Римо врезался в противоположную стену, на полпути вниз слегка споткнулся и чуть не упал. Но кое-как восстановил равновесие, сбежал со стены и мягко приземлился.

Лицо его было искажено яростью.

— Ты что, убить меня хотел?!

— Для человека, забывшего Синанджу, ты довольно неплохо взошел на дракона, — невозмутимо заметил Чиун.

— Ох, — вздохнул Римо, глядя на изрешеченный пулями потолок.

В зал заглянуло бледное лицо, принадлежащее Харолду В. Смиту.

— Теперь безопасно? — поинтересовалось лицо, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Заходите, Смитти. Я как раз собирался сообщить новость Чиуну.

— Какую новость? — насторожился Чиун.

— К Римо вернулась память, — пояснил Смит.

— Я это уже доказал, — заметил Чиун и отложил в сторону пулемет.

— Это случилось сегодня утром, — поведал Римо и щелкнул пальцами. — Вот так: раз — и я все вспомнил. — Выражение лица при этом у него было самое невинное.

— Так просто? — недоверчиво спросил Чиун.

— Смит говорит, что, может быть, это временно.

Чиун подошел к Римо и пристально вгляделся в его лицо.

— А ты абсолютно уверен, что помнишь все?

— Все, — подтвердил Римо.

— Это хорошо, — заметил Чиун и взял Римо за локоть.

Римо взвыл от боли и согнулся пополам. Чиун ухватил Римо за мочку уха. Изящные пальцы с длинными ногтями сильно сжали ухо. Римо завыл еще громче.

— Это тебе за то, что ты исчез, не испросив моего разрешения, — пропел Чиун.

— О-о-о-о-о!

— Это за то, что из-за тебя было нарушено мое нерушимое слово, данное Императору.

Римо грохнулся на колени.

— У-у-у-у-у! Пожалуйста, папочка, не надо!

— А это за то, что ты назвал меня косоглазым.

— Я вовсе не имел в виду...

— А в качестве наказания отныне и впредь в твои обязанности вменяется уход за моим верным элефантом. Ты будешь чистить его два раза в день. Но сначала ты искупишь все то зло, которое совершил, тем, что проведешь неделю на крыше “Фолкрофта” — без пищи и воды, открыв грудь воздействию жестоких стихий... Впрочем, менее жестоких, чем ты сам.

— О, Мастер Синанджу! — в отчаянии взмолился Смит. — Мне кажется, не стоит обвинять Римо во всех этих грехах.

— Не стоит обвинять Римо?! — возопил Чиун. — А кого же тогда обвинять, если не Римо? Или вы один из тех американцев, которые утверждают, что если дети ведут себя плохо, то вся вина ложится на родителей?

— Не совсем так, — ответил Смит. — Дело в том, что Римо не может нести ответственность за свои действия. У него было помутнение памяти.

— Ах, вот как! — с важным видом воскликнул Чиун и отпустил Римо. Римо принялся потирать ухо. — Мутная память. Но остается вопрос: когда у него помутнела память — до того, как он покинул эти берега, или после?

— Я не помню, — поспешил заявить Римо.

— И я ему верю, — поддакнул Смит.

— Тьфу! — в сердцах сплюнул Чиун. — Я полагаю, вы верите и в эту сказочку про то, как он проснулся сегодня утром и все сразу вспомнил?

— Это вполне правдоподобно.

— И кроме того, — сказал в свое оправдание Римо, — всем стало лучше от того, что я сделал. Вьетнамцы хотели всех собак навешать на нас, а я им ответил тем же.

— Я разговаривал по телефону с президентом, — сообщил Смит. — Военнопленных и детей американских солдат допросили. По их словам получается, что их освободил пожилой вьетнамец, который привел их к американской подводной лодке. Римо они знают только в лицо, но не по имени. И военнопленные полагают, что это тоже какой-то пропавший без вести американский военнослужащий, которого перевели в этот лагерь незадолго до побега. Конечно, вьетнамские дети американских солдат знают больше, но они согласились забыть о той роли, которую Римо сыграл в их освобождении, и — просто в качестве меры предосторожности — они поклялись никогда не появляться на экране в шоу Копры Инисфри. Нам очень повезло, что Римо попал во Вьетнам, воспользовавшись чужим паспортом. Так теперь все в истории и останется.

Чиун сказал свое веское слово:

— Есть одна маленькая просьба, о Император! Когда историки будут писать отчет об этом событии, можно назвать меня корейцем, как оно и есть на самом деле, а не вьетнамцем?

— Простите, но это разрушит всю нашу легенду.

— Тогда я просил бы вас проследить за тем, чтобы обо мне вообще не упоминали, — огорченно произнес Чиун и вышел из зала, не в силах скрыть раздражения.

— А как насчет капитуляции? — спросил Римо, когда за Чиуном закрылась дверь.

— Я обсудил с президентом и этот вопрос. Боюсь, что это бесполезная бумага, — ответил Смит, доставая из кармана смятые листки и передавая их Римо.

— Даже когда мы победили, нам не дают возможности воспользоваться плодами нашей победы, так? — заметил Римо.

Смит откашлялся.

— Думаю, вам приятно будет узнать, что Янгблад был похоронен на Арлингтонском мемориальном кладбище со всеми подобающими почестями.

— Он заслуживал лучшего. Он заслуживал права жить!