— Дай воды, — попросил сармат. Говорить было тяжело — он не получал ни глотка с тех пор, как пришёл в сознание, и, может быть, месяц до этого. Видимо, тело жило за счёт медикаментов — они должны были облегчить сканирование, но устойчивость, вызванная постоянным сигма-облучением, не поддавалась никаким химикатам.
— Торрегроса нас размажет, — уныло сказал первый медик. — Ничего за полтора месяца! Эти тески — мутанты. Новая порода.
— Говорил же — я не сканируюсь, — напомнил Гедимин с усталым вздохом. — Так чего вам от меня надо?
Крышка захлопнулась.
«Какой-то дурацкий допрос,» — думал сармат, закрывая глаза. Он уже наловчился спать под химикатами — какой-то из них учащал сердцебиение, но постепенно Гедимин приспособился замедлять его обратно. Пару раз он пытался остановить сердце, но за этим следили и тут же вскрывали капсулу и приводили сармата в чувство. «Вот спросили бы словами. Может, я ответил бы. А то так сдохнешь — и не узнаешь, почему…»
Умирающим сармат себя не чувствовал — голова гудела, подташнивало, слабость уже стала привычной, но тело, несомненно, жило, мышцы работали (уже вполсилы — при всём замедлении обмена веществ телу нужны были белки, и оно добывало их, откуда могло), мозг выдержал и сканирование, и химикаты, и разряды станнеров — и, просыпаясь, Гедимин даже мог представить себе объёмный чертёж произвольно выбранного реактора. Это было совершенно бессмысленно, но немного улучшало настроение и разгоняло скуку.
Крышка вновь отодвинулась. Гедимин удивлённо мигнул.
— С двух сторон! — отрывисто скомандовал кто-то, не подходя близко к капсуле.
Её стенки раскрылись, оставив прикованного сармата на виду у двоих экзоскелетчиков. Они стояли с двух сторон, направив на Гедимина сопла станнеров.
— Держать! — гаркнул командир. Металлические клешни вцепились в руки сармата. Крепления щёлкнули, отстёгиваясь от капсулы, Гедимин, удивлённо мигнув, дёрнулся, но сделать ничего не успел — наручники тут же скрепились попарно, больно вывернув ему плечи.
Его подняли вертикально, и он увидел лабораторию — оборудование и несколько мониторов вдоль дальней стены, перегородки по бокам, медиков, отступающих к мониторам и держащих в руках станнеры, ещё один экзоскелет — тёмно-синий «Рузвельт».
— В камеру на неделю, потом — повторить, — донеслось из-под брони. — Марш!
Висеть на руках было очень неприятно — мышцы всё-таки размякли за полтора месяца неподвижности. Вырываться Гедимин даже не пытался — только вертел головой, на всякий случай запоминая обстановку.
Дверь лаборатории была металлической, старой конструкции — на петлях, толстой, но, в принципе, легко вскрываемой. Герметичных люков не было нигде. В коридоре со светло-серыми стенами было прохладно — градусов пятнадцать, воздух двигался свободно, хотя шума вентиляции Гедимин не слышал, ни пол, ни стены не подогревались, — видимо, сармат был на Земле, заметно южнее Ураниума, но не на экваторе.
— Где меня держат? — спросил Гедимин, надеясь, что экзоскелетчики менее пугливы — или, может быть, получили от Торрегросы другой приказ. Ему не ответили, только с силой встряхнули его, а через несколько шагов повернули к закрытой комнате.
Створки массивных металлических дверей были пригнаны друг к другу без зазора, но всю герметичность сводило на нет окошко в одной из них, прикрытое металлической нашлёпкой. Её край был отогнут — видимо, открывающего механизма не было, и поддевали её пальцами, постепенно деформируя металл.
— Этот? — спросил, подойдя, третий экзоскелетчик. Ему не досталось «Рузвельта» — только трофейный «Гарм», перекрашенный в тёмно-синий, с затёртыми знаками отличия. Он открыл дверь и шагнул в сторону, делая какие-то знаки в направлении коридора. Оттуда послышались торопливые шаги.
— Гедимин Кет, — охранники, встряхнув сармата, швырнули его в открытую камеру, на лету сдёрнув наручники. Он успел подставить руки, спружинить, но по телу прошёл слабый разряд, и локти подогнулись. Распластавшегося сармата снова встряхнуло — металлический пол был под небольшим напряжением.
— На неделю. Ничего не давать, ток не выключать. И не усиливать! Понял, Юпанки?
Из-за приоткрытой двери донёсся смешок.
— Следить за каждым шевелением! — повысил голос экзоскелетчик. — Юпанки, Кариссо, Вудс, — удерёт или сдохнет, пойдёте под расстрел! Всё ясно?
— Да, сэр! — донёсся неслаженный хор из коридора. Дверь захлопнулась.
Ток на полу был слабым, но лежать всё же было неприятно. Гедимин поднялся, поставил ступни вплотную, — ощущения стали терпимыми. Он протянул руку, коснулся стены и досадливо сощурился — вся комната была под напряжением. Под потолком зажглась лампочка, вмурованная в металл на десять сантиметров и прикрытая прозрачной пластиной. Сармат, стараясь ничего не трогать, осмотрелся, — камера была просторной, три на три метра, ничего, кроме единственной лампочки и холодного металла. Похоже, подогревал его только ток, — тепловых пластин Гедимин не чувствовал.
Он посмотрел на себя и досадливо сощурился. Одежду у него забрали ещё в лаборатории, наручники предусмотрительно сняли, — расковыривать едва заметные сварные швы на стенах предстояло ногтями. Сармат, шагнув к дальней стене, быстро двинулся к двери и налёг на неё, проверяя прочность. На створках напряжение было слабее, но вот держались они прочно, хотя давали некоторую надежду на то, что рано или поздно их удастся выломать.
Места для разбега было мало — двери не поддались и со второго удара. В створке открылось окошко, забранное рилкаровой пластиной. Едва Гедимин к ней прикоснулся, проверяя слабое место, пластина отъехала вверх, и в дырку ударил разряд станнера. Сармату, не ожидавшему такого подвоха, обожгло правую ключицу, и он снова растянулся на полу. Окошко захлопнулось.
«П-понятно,» — дождавшись, когда его перестанет трясти от разряда станнера, и останется только мелкая, но неприятная дрожь от тока, бегущего по телу, сармат кое-как поднялся. У тряски был побочный эффект — мысли распадались на отдельные слова, а иногда и на слоги. Сармат, временно выкинув всё из головы, прислонился к двери и закрыл глаза. Уснул он мгновенно и спал, пока не сполз по скользкой створке обратно на пол; тут усилившаяся тряска и ускорившийся пульс разбудили его, и он снова поднялся и занял прежнее положение. «Сойдёт. Отдохну. Остальное. Потом…»
23 декабря 30 года. Земля, Северный Атлантис, купол Альбукерке, город Сокорро
«Что-то они не доработали с этой дверью…»
Гедимин снова проснулся — в этот раз не от электрического разряда, а от боли в неудобно подвёрнутом пальце. Он лежал на двери — точнее, висел, раскинув руки и прижавшись всем телом к створкам, перенеся почти весь вес на них и оставив на полу небольшую опору — вытянутые пальцы, сдвинутые вплотную. Поза была не очень удобная, но Гедимин уже привык — так его, по крайней мере, почти не било током, к тому же холодную дверь можно было лизнуть — это немного приглушало жажду.
«Почти два месяца,» — сармат лениво считал дни, попутно пытаясь поднять в памяти остатки биологических познаний. Получалось не очень — вообще в последнее время ему тяжело было думать. «Человек давно умер бы. Сколько могу прожить я? Ещё месяц? Эксперимент не чистый — химикаты содержат воду. Возможно, ещё что-то. Значит, дольше.»
Под его телом что-то заскрежетало. Заторможенный мозг не сразу понял, в чём дело, — только после того, как из приоткрывшегося окошка вылетел разряд станнера, и сонный сармат оказался на полу. Там он проснулся окончательно.
— Has-sulesh, — прошипел он под ноги двоим экзоскелетчикам, протиснувшимся в дверь. Хотелось бы сказать в лицо, но для этого надо было перестать трястись всем телом и хотя бы сесть.
— Слизь, — буркнул в ответ один из них, за руку поднимая сармата с пола. Его кое-как подхватили с двух сторон, подвесив на нескольких креплениях, и вытащили в коридор. Он досадливо сощурился. Было самое время что-то сделать, но получалось только дышать — и ещё, привалившись виском к ближайшему экзоскелету, ненадолго уснуть, что Гедимин и сделал.
