Он сел, согнув одну ногу в колене и отставив как можно дальше, и взглянул на то, что позавчера можно было назвать паховыми органами. Сейчас это были бесполезные кровавые ошмётки, очень болезненные и крайне мешающие. «Ну вот,» — сармат криво ухмыльнулся. «Теперь самку можно не искать. Незачем.»

Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, привычно отключаясь от разбитого, наполненного болью тела, и прикрыл глаза. Синевато-зелёный свет тёк под веками, то пульсируя, то разбиваясь бликами. «У меня был реактор,» — думал он. «Я его построил. Так, как задумал. Я его запустил. Никто не повторит. Никто не заберёт себе…»

Металлическая пластина на двери заскрежетала, отодвигаясь.

— Эй, слизь, — послышался угрюмый голос Вудса. — Говорить будешь?

Сармат презрительно ухмыльнулся и изобразил плевок. Плевать в прикрытое окошко было бессмысленно, да и нечем — воды Гедимину опять не давали. Вудс, выругавшись, вернул пластину на место.

Сармат закрыл глаза. Его дыхание послушно замедлялось, пульс затихал, — надо было попробовать «уйти», ещё раз, пока Вудс не спохватился и не сунулся в камеру, — «уйти» навсегда или на время, чтобы отсутствие кислорода успело разрушить мозг, и сознание окончательно погасло вместе со всеми воображаемыми свечениями и трёхмерными чертежами. Сердце билось всё медленнее, и с каждым ударом картинка перед глазами становилась ярче, — реактор под гранёным куполом, очертания градирен за ним. «Ирренциевый… зачем… градирни…» — вяло удивился полуотключённый мозг. «И так… температура… невелика…»

01 февраля 29 года. Земля, Северный Атлантис, купол Альбукерке, город Сокорро

Дверь заскрежетала, с той стороны послышалась ругань, тут же прерванная сердитым окриком. Гедимин не шевельнулся. Он не сдвинулся с места, и когда четверо экзоскелетчиков ввалились в камеру и столпились вокруг него, озадаченно оглядываясь на пятого.

— Поднять, — приказал тот, выходя за дверь. — Дать воды.

К губам сармата прижалось горло бутылки. Он нехотя глотнул — пить больше не хотелось, как и шевелиться. Регенерация залечила ожоги и порезы, кое-как срастила переломы (хотя пальцы по-прежнему плохо гнулись и временами болели), но ресурсы тела были на исходе. Охранники, приглушённо переругиваясь, напоили пленника, впихнули в него ком Би-плазмы (он даже не сразу понял, что это, и большая часть пролилась на грудь) и, подняв его, куда-то потащили. Гедимин безвольно висел на стальных конечностях, норовя вытечь из захватов, и чувствовал себя эа-формой на середине трансформации, — вроде бы есть тело, а вроде бы это большая вязкая лужа…

Его втащили в кабинет Торрегросы. К тому времени он немного опомнился и даже встал на собственные ноги, когда его поставили и болезненными тычками прервали попытку сползти. Кабинет сильно изменился. Стола не было, зато появилась прозрачная перегородка. Охранники поставили Гедимина с одной стороны от неё, крепко держа его за вывернутые локти. С другой стороны нетерпеливо расхаживал Торрегроса. Он даже вылез ненадолго из экзоскелета и стоял рядом, торопливо докуривая какой-то толстый огрызок. Он был Гедимину едва ли по грудь, довольно смуглый, одетый в неудобную многослойную одежду и какой-то суетливый. Встретившись взглядом с Гедимином, он вздрогнул, скривился и быстро отвернулся.

В комнату вошли двое экзоскелетчиков. Они крепко держали сармата в сером комбинезоне. Торрегроса быстро запрыгнул в «Рузвельт» и отодвинулся почти к стене, указывая на прозрачную перегородку. Сармата развернули к ней лицом, и Гедимин резко выдохнул и, забывшись, двинулся к стеклянной стене. Его дёрнули назад, больно вывернув руки, но он не шелохнулся. За перегородкой, высоко подняв скованные руки, стоял Хольгер.

Увидев Гедимина, он вздрогнул и быстро отвёл взгляд. По лицу пробежала болезненная гримаса. У Хольгера, в отличие от Гедимина, не отняли одежду, но на комбинезоне виднелись чёрные пятна засохшей крови, и пальцы на ступнях сармата были неестественно искривлены. Несколько параллельных рубцов виднелись на щеках, поодаль от глаз и рта, ушные раковины выглядели деформированными. Держался Хольгер по-прежнему прямо и смотрел на людей с нескрываемым презрением.

— Когда вам надоест, Чичо? — спросил он, и Гедимин увидел, как по лицу Торрегросы на экране пробежала дрожь. — Вы не узнаете ничего, даже порезав меня на лапшу. Да, неприятно быть идиотом…

Охранник, удерживающий Хольгера, молча размахнулся, но Торрегроса щёлкнул «клешнёй» и протянул её к Гедимину. Один из его конвоиров ткнул его кулаком под рёбра. Сармат согнулся пополам, отплёвываясь от жёлчи, — мышцы не успевали восстанавливаться от постоянных побоев и уже не защищали внутренности. Никто не трогал его, пока он не выпрямился. Он поднял взгляд и увидел, как из-за стекла смотрит на него потемневшими глазами Хольгер.

— Чичо, вы редкий ублюдок, — тихо сказал химик. Торрегроса снова шевельнул «рукой». В этот раз сармата ударили под колени, и он врезался в стекло и упал бы на пол, если бы его не дёрнули кверху, едва не выбив ему суставы.

— Этот сармат… Гедимин Кет, если вы узнали… — Торрегроса с сожалением покачал головой. — Он дал нам много полезных теоретических сведений… и даже чертёж реактора. Но, увы, общение с Юпанки повредило его рассудок. Теперь он для меня совершенно бесполезен.

Он щёлкнул языком. Один из охранников выдвинул из перчатки длинное узкое лезвие. Надреза Гедимин не почувствовал — только вязкую жидкость, потёкшую по рёбрам.

— Завтра вы поедете с нами на космодром Хуарес, — продолжал Торрегроса. — Вы покажете нам, как запускать реакторы.

Хольгер качнул головой. Смотрел он только на Гедимина.

— У него нет чертежей, — беззвучно проговорил тот, чувствуя, как лезвие втыкается ему в правое подрёберье и входит глубже. Боль пришла не сразу — где-то на третьем вдохе.

— Достаточно сказать «да», чтобы его оставили в покое, — напомнил Торрегроса, наблюдая за окаменевшим Хольгером. — И ему даже сделают перевязку. Со мной очень легко иметь дело, Хольгер Арктус. Очень легко. Я предельно сговорчив. Так что насчёт наших реакторов?

Хольгер молча качнул головой.

Лезвие медленно провернулось. Сармат захрипел. Что-то вязкое текло изо рта; он уже не чувствовал вкуса. Тело скрутило судорогой.

— Когда мы выпотрошим его, — продолжал Торрегроса, — он будет ещё жив. Мы оставим вас обоих тут. Будете смотреть, пока он не испустит дух. Всего один запуск реактора, Хольгер. Вас не просят построить его с нуля.

Лезвие снова шевельнулось. Гедимин уже не видел ничего, кроме красного тумана.

— Хватит! — вскрикнул Хольгер. Гедимин зашипел от досады, дёрнулся к перегородке и снова скорчился от боли.

— Ya’at, — одними губами прошептал он. — Ya’sulke…

— Не трогайте его, — голос Хольгера звенел от напряжения. — Хватит. Я покажу вам запуск.

— Ya’at! — прохрипел Гедимин. Красный туман развеялся, и сармат увидел, как Хольгер, отвернувшись от перегородки, в упор смотрит на Торрегросу. Тот улыбнулся было, но улыбка тут же угасла.

— Отлично, сеньор Арктус, — сказал он. — Завтра утром. Не хотите поговорить с товарищем? У вас есть минута.

Хольгер шагнул к перегородке и тронул её ладонью. Гедимин стиснул зубы.

— Прости меня, атомщик, — беззвучно сказал Хольгер. — Ассархаддон тогда был прав.

02 февраля 29 года. Земля, Северный Атлантис, купол Альбукерке, город Сокорро, космодром Хуарес

С утра по коридору начали ходить, скрежетать плохо пригнанной обшивкой и встревоженно переругиваться. Гедимин покосился на дверь, медленно перевернулся на другой бок и снова растянулся на полу. Повязка на животе мешала охлаждать рану; анестетиков, введённых с утра, хватило только до вечера, и сармат всю ночь провёл в забытьи, надеясь только на регенерацию. Судя по зуду под повязкой, она сработала. Правый бок болел, и на любопытство сил не оставалось. «Хольгера ведут на космодром,» — вспомнил он и досадливо сощурился. «Держат где-то рядом. Вот и всё, атомщик. У них будет флот, а тебя скоро добьют. И Хольгера тоже. Говорил Ассархаддон — не попадайтесь в плен вдвоём…»