Современники отмечали желание многих столичных лиц съездить на театр военных действий за получением ощущений и высочайших наград, находясь в Главном штабе вдали от сражений. Об этом говорили и окопные офицеры, которые оставили воспоминания, в частности, и о вымышленных подвигах столичных «героев». В связи с вышесказанным небезынтересно, что в декабре 1904 г. А. Н. Куропаткиным был отдан приказ по армии: «Мною замечено, что командиры частей представляют за боевые заслуги орденом Св. Владимира с мечами и золотым оружием таких лиц, которые не оказали особых подвигов личного мужества». Между тем, отмечает А. И. Любинский, весь штаб А. Н. Куропаткина уже был украшен золотым оружием и орденом Св. Владимира с мечами. Личный секретарь А. Н. Куропаткина титулярный советник Задорожченко был награжден орденом Станислава с мечами. Тем же орденом был награжден чиновник Шевцов, занимающийся перепиской на печатной машинке в вагоне главнокомандующего и за время войны даже японца не видевший.

Сформированный подобным образом штаб являлся малопригодным к выполнению своих прямых функций и в совокупности с устойчивой привычкой А. Н. Куропаткина вмешиваться во всевозможные второстепенные вопросы своих подчиненных (в данном случае своего некомпетентного штаба и подчиненных ему начальников) обрекал войска на бессмысленные потери. За время ведения боевых действий в прошлом храбрый офицер противопоставил себя мелочной и малокомпетентной опекой над своими непосредственными подчиненными, показав полную неспособность к управлению высшими тактическими соединениями. Дневниковые записи участников той войны полковника С. А. Рашевского и генерала М. В. Алексеева соответственно оставили потомкам краткие, но емкие характеристики главнокомандующего: «…жданный и хваленый Куропаткин, что он сделал в течение почти 5 месяцев? – ровно ничего». «Горе той армии, которая вместо головы имеет кочан капусты, нерешительный, боязливый, гадкий. Он не допускает и мысли, что это он не способен мыслить, действовать, кипеть разумными распоряжениями… Решений много, но самое скверное из них – ничего не предпринимать…»

Итог деятельности А. Н. Куропаткина как стратега, писал А. И. Любинский, подвели японцы. В одном из номеров японской газеты отмечено: «Вникая в план действий Куропаткина, мы приходим к заключению, что после каждого сражения, потерпев неудачу, он ждет подкреплений и опять стремится дать новый бой с целью вновь отступать. Значит, он пассивно отступает. Если это так, то мы думаем, что план Куропаткина во всем потерпит неудачу».

Командную должность в Русско-японской войне занимал и Н. И. Иванов, который, как было отмечено выше, был назначен командиром Восточного отряда, затем переименованного в 3-й Сибирский корпус. Эта война подтвердила личную храбрость Н. И. Иванова и необходимое для старшего начальника спокойствие в сражениях, не выявив, однако, других его военных дарований, что, как уже нами отмечалось, являлось вполне закономерным. Но боевые действия позволили Н. И. Иванову зарекомендовать себя в определенной степени успешным военачальником. Что, по мнению военного историка А. Керсновского, скорее всего было связано с деятельностью начальника штаба 3-го Сибирского корпуса генерал-майора Е. И. Мартынова.

Боевой опыт А. Е. Эверта, Н. В. Рузского и М. В. Алексеева приобретался в должности начальников полевых штабов (Эверт, Рузский) и генерал-квартирмейстера 1-й, 2-й и 3-й армий соответственно. Генералы не были самостоятельными фигурами в этой войне и организовывали боевые действия, основываясь на порочной стратегии главнокомандующего (А. Н. Куропаткина), пропитанной нерешительностью, пассивностью и отступательной направленностью.

Русско-японская война выявила «малую образованность в военном деле» командующих армиями, непонимание ими новой техники управления и неподготовленность к управлению соединениями и частями в современной войне. М. В. Алексеева удивляла и возмущала безыдейность совещаний, проводимых командующим армии Каульбарсом. Он вспоминал: «Для чего было вчера совещание у Каульбарса, я не знаю, до такой степени не было идеи… тона рассуждений… У нашего полководца нет решимости…» По его же мнению, «Генерал Линевич, по виду милый и любезный человек, – но как военный, это батальонный, в лучшем случае полковой командир, чуждый всяких знаний и сведений, необходимых для старшего начальника…» М. В. Алексееву вторят современные исследователи Русско-японской войны В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, резюмируя, что командующий 1-й армией Линевич был ярким представителем старой и уже изжившей военной школы. Он совершенно не понимал, «как поезда могут ходить по расписанию, если они перемещаются по рельсам». Его уму была неподвластна стрельба артиллерии по невидимому противнику.

Военно-стратегическая немощь представителей высшего командования компенсировалась интригами. В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов приводят в контексте вышесказанного очень показательный пример управленческой практики главнокомандующего. А. Н. Куропаткин, минуя командующего 2-й армии Гриппенберга, поставил задачу начальнику штаба армии на разработку одной из операций. Начальник штаба Н. В. Рузский из своих личных соображений не доложил об этом своему непосредственному начальнику (командующему армией) и стал разрабатывать план в двух вариантах: по А. Н. Куропаткину и по Гриппенбергу. Командующий армией, получив анонимное письмо, в котором акцент был сделан на то, что подчиненные подобными действиями игнорируют волю командующего и прибирают власть в свои руки, поставил Н. В. Рузского в крайне неприятное положение, запретив тому вскрывать всю почту с оперативной информацией, доверив это своему адъютанту капитану Мельгунову. Тот, не желая бодрствовать ночами (в ночное время, как правило, передавалась основная масса оперативных документов), перепоручил эту задачу ординарцу командующего – молодому подпоручику Кутепову. В результате чего весь штаб, в обязанности которого было принимать информацию, ее систематизировать и готовить предложения командующему, был лишен возможности выполнять свои основные функции. Все было дано на откуп 19-летнему офицеру. Можно предположить, как это отражалось на оперативности в действиях подчиненных частей, ожидавших распоряжений штаба армии.

Маньчжурская компания ярко высветила Н. И. Иванову, А. Е. Эверту, Н. В. Рузскому и М. В. Алексееву порочный стиль руководства командующих армиями и главнокомандующего русской группировкой на ТВД А. Н. Куропаткина, показав разрушающую деятельность управления, пронизанного клеветой и интригами в оперативно-стратегических штабах. Судьба предоставила им шанс осмыслить свой боевой опыт и внести коррективы в последующую деятельность. Однако Н. В. Рузский в должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта в Лодзинской операции в 1914 г. применит негативный Маньчжурский опыт дробления штатных войсковых единиц на импровизированные отряды без средств управления с вновь назначенными командирами, совершенно не знавшими обретенных перед боем подчиненных, что не приводило русские войска к успеху в операциях.

Несмотря на участие Я. Г. Жилинского в Маньчжурской кампании, ему не представилось возможности приобрести реальный опыт ни в непосредственном управлении подчиненными войсками в качестве их начальника, ни в разработке оперативных планов проводимых операций. Это было связано с пребыванием его на войне в должности начальника штаба наместника и особой (дипломатической) миссией будущего главнокомандующего. Более подробно характер опыта данной военной компании был рассмотрен выше при анализе служебной деятельности Я. Г. Жилинского.

Следует отметить, что А. А. Брусилов не участвовал в Русско-японской войне. По словам К. Г. Маннергейма, который рвался на нее с целью попробовать свои силы, тот не только отговаривал его от данного поступка, но считал совершенно бесполезным участие в такой незначительной (?) войне, мотивируя необходимостью поберечь себя для будущей мировой войны! Несколько странное мнение для генерала, если учитывать общеизвестные факты, что А. В. Суворов постоянно хандрил без военных действий, а М. Д. Скобелев, будучи в отпуске, ездил в Америку на театр военных действий с целью приобретения опыта и изучения особенностей ведения боевых действий. Небезынтересно, что на Русско-японскую войну убегали и мальчишки, охваченные патриотизмом.