Эту черту Н. И. Иванова можно отнести к предприимчивости и знанию жизни и людей, например, «…манера поплакать, запросить лишнее, чтобы, если урежут, всё же больше осталось…»

Хитрость во взаимоотношениях отмечалась великим князем Гавриилом Константиновичем и у А. А. Брусилова, который «…был похож на лису», да и, по предположению князя, «…по характеру был таков». Подобная хитрость А. А. Брусилова – представителя привилегированного дворянского рода – отличается от хитрости Н. И. Иванова и «двуликости» М. В. Алексеева и, на наш взгляд, сродни приспособленчеству, щедро проявленному Алексеем Алексеевичем после мартовских событий в России.

Говоря о волевых нравственных качествах личности военачальника, т. е. «силах духа», следует отметить, что именно стремления к победе не хватало большинству русских военачальников во время Первой мировой войны.

Когда в марте 1916 г. Нарочская операция была отдана в распоряжение А. Е. Эверта, главнокомандующий Западного фронта не знал, что делать. Он хотел все предвидеть, идти наверняка, поэтому самым старательным образом подготовлял все операции, вмешивался во все детали работ командующих армиями и корпусных командиров, но не решался атаковать. Отсутствие стремления к победе проявилось у А. Н. Куропаткина, А. Е. Эверта (Н. И. Иванов, к этому времени передавший полномочия главнокомандующего А. А. Брусилову, также уговаривал того не проявлять инициативы в готовящейся операции) в Ставке 1 апреля 1916 г. при обсуждении предполагаемого в мае общего наступления Юго-Западного, Северного и Западного фронтов. Было очевидно, что А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт «потеряли сердце» и не верят в успех наступательных действий своих фронтов. Пониженное настроение духа А. Е. Эверта сказывалось на том, что время начала общего наступления им откладывалось. В дальнейшем это привело к потере времени, что не способствовало достижению возможного успеха в операции. Впоследствии А. И. Деникин писал: «…характер и способности, проявляемые человеком в мирное время, зачастую совершенно не соответствуют таковым в обстановке боевой. Достаточно вспомнить блестящую и вполне заслуженную мирную репутацию генерала Эверта, далеко не оправдавшуюся на посту главнокомандующего Западным фронтом…»

Непреклонной воли к победе – как свойства военной энергии – не хватало Н. В. Рузскому, что было подмечено императрицей в октябре 1916 г. «…старый Рузский, как человек довольно болезненный (дурная привычка нюхать кокаин) и тяжелый на подъем… нуждается в сильном, энергичном помощнике, чтоб как следует двинуть дело… Рузский доволен своим местом, его честолюбивая жена ни за что на свете не допустит, чтоб он потерял его, а потому он предпочитает (выделено мной. – А. П.) спокойно сидеть…»

Суровые будни Первой мировой войны жестко проверяли способность главнокомандующих выполнять свои профессиональные обязанности, убирая одних и давая другим (М. В. Алексееву и А. А. Брусилову) возможность проявить себя на новой, еще более высокой должности.

Военно-стратегические итоги первых месяцев «Великой войны» потребовали смены военачальников, не выдержавших экзамен на профессионализм. Первым из высших военных чинов, отставленных от командования, оказался главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский, который вследствие поражения подчиненных ему войск в Восточно-Прусской операции 3 сентября 1914 г. был отстранен от управления фронтом и отправлен в распоряжение Военного министра. Принадлежность к знатной фамилии[24], связи, образовавшиеся в ходе военной службы, и высокое покровительство определили его дальнейшую судьбу. Вскоре (в 1915 г.) он был назначен представителем Российской армии во Франции к неудовольствию союзников и чинов Ставки, – отметил русский военный агент во Франции А. А. Игнатьев. Он красноречиво описал момент приезда в Париж Я. Г. Жилинского, в большей степени интересовавшегося, по мнению автора, внешней стороной своего пребывания во Франции. Российский представитель потребовал помпезной встречи, размещения в замке, изысканной пищи и очень трепетно отнесся к своему жалованию в валюте.

На дипломатическом поприще неудачливый военачальник также не снискал себе лавров, продемонстрировав союзникам не лучшие черты характера и непонимание текущего момента, требовавшего тонкой политической игры. В Париже на заседании военного совета представителей союзных держав, состоявшегося 16 марта 1916 г., Я. Г. Жилинский в резкой форме подверг сомнению качество ружей, поставляемых Италией в Россию, заявив, что их можно использовать только для обучения новобранцев строевым приемам. Эта реплика российского представителя вызвала удивление и обиду итальянцев – союзников по Антанте, заявивших, что для чего же в таком случае Россия постоянно требует патроны для поставляемых ружей? Дипломатический скандал дошел по линии иностранных дел до Ставки Верховного главнокомандующего, которая открестилась от высказываний своего представителя. Последовавшие извинения российской стороны восстановили отношения, но итальянцы попросили ограничить их контакты с Я. Г. Жилинским.

Мнения, которые высказывались в окружении Верховного главнокомандующего о деятельности Я. Г. Жилинского во Франции, переданы военным журналистом, аккредитованным в Ставке Верховного главнокомандующего. «Жилинский все мучает наших дежурных офицеров по аппаратной своими путаными шифрованными телеграммами, в которых сообщает мало дельного и интересного». «Сообщения Жилинского все более водянисты и все более подчеркивают «недостатки французской армии… Да, его остроумно прозвали «Жан-Жак навыворот». Исследователи этого периода истории также весьма невысоко оценивали дипломатические способности Я. Г. Жилинского, считая, что его профессиональная несостоятельность в совокупности с «ничтожеством Сазонова» (министра иностранных дел России. – А. П.) привели к тому, что «интересы России стали игнорироваться».

В сентябре 1916 г. Я. Г. Жилинский был отозван из Франции и зачислен в распоряжение Военного министра в числе 40 высших военных чинов. Февральская революция 1917 г. прервала синекуру Я. Г. Жилинского. Сложное финансовое положение заставило военное министерство сократить эту категорию генералов, и 18 сентября того же года состоялся приказ по армии и флоту, в котором значилось, что Я. Г. Жилинский «Увольняется от службы по прошению… с мундиром и пенсией».

Транспортировка раненых

Мирная жизнь закончилась довольно быстро, и в 1918 г. Я. Г. Жилинский был арестован, затем выпущен из тюрьмы на поруки князя Е. Н. Трубецкого. Последние его дни достоверно неизвестны, и о них существует несколько версий.

1. С. Е. Трубецкой (сын Е. Н. Трубецкого) в своих воспоминаниях утверждал, что позже, после освобождения из тюрьмы «…генерал Жилинский, переходивший финляндскую границу, пропал там без вести, и семья даже не узнала, где именно и как он погиб». Это созвучно информации К. А. Залесского, который пишет, что Я. Г. Жилинский после Октябрьской революции пытался уехать за границу, но был арестован и расстрелян.

2. А. Тарсаидзе приводит письмо от 27 марта 1969 г. одного читателя. В нем сообщается, что в 1919 г. членом «военного совещания при Реввоенсовете» под председательством А. А. Брусилова состоял и Я. Г. Жилинский, «умерший в подвалах ЧК в 1936 г…», и с которым автор письма служил (…с 1923 г., и ежедневно встречался). Эта версия, на наш взгляд, маловероятна, так как во второй части полных воспоминаний А. А. Брусилова, выпущенных в 2001 г., подробно перечислены генералы, сотрудничавшие с новой властью, и имя Я. Г. Жилинского не упоминается.

3. Информация о захоронении представлена в военно-историческом журнале Е. Г. Новиковым, который утверждает, что бывший главнокомандующий был похоронен на кладбище с. Покрово-Шишкино Милославского р-на, Рязанской обл. (ныне село вошло в черту п. г. т. Милославское).