Брат Ведьмака спрятал лицо в ладонях, точно так, как делали старые женщины, молясь в церкви. Посидев так немного, он поднял взгляд и кивнул.

– От прошлого раза у меня сохранилась литейная форма. Завтра рано поутру ключ будет готов. Наверно, я еще глупее тебя.

– Молодчина, – ответил Ведьмак. – Я знал, ты мне не откажешь. Я приду за ним, как только рассветет.

– Надеюсь, на этот раз, спустившись вниз, ты будешь знать, что делать!

Ведьмак побагровел от ярости.

– Занимайся своим делом, брат, а мое предоставь делать мне!

Эндрю встал, испустив тяжкий вздох с таким видом, словно хотел сказать, что с него хватит, и зашагал прочь, даже не обернувшись.

– Ладно, парень, – сказал Ведьмак, – ты уходишь первым. Возвращайся к себе и оставайся там до утра. Лавка Эндрю на Пути Монаха. Я сам заберу ключ. Встретимся спустя минут двадцать после рассвета. В такую рань народу на улицах должно быть немного. Помнишь, где ты стоял, когда квизитор проскакал мимо?

Я кивнул.

– Будь на ближайшем углу. Да смотри не опаздывай. Помни, нам по-прежнему нужно поститься. Ох, и еще одно: не забудь мой мешок. Думаю, он нам понадобится.

Голова у меня шла кругом, когда я возвращался в гостиницу. Что страшнее: важный, могущественный человек, который может поймать меня и сжечь на костре, или ужасное создание, уже один раз нанесшее поражение моему хозяину и, вполне возможно, сейчас наблюдающее за мной с колокольни глазами какого-нибудь священника?

Глядя вверх на колокольню, краем глаза я заметил, как рядом мелькнула черная сутана. Это оказался отец Кэрнс! По счастью, на улице было полно народу, и священник смотрел прямо перед собой. Я почувствовал облегчение, поскольку, увидев меня здесь, рядом с моей гостиницей, он мог без труда разузнать, где я остановился. Ведьмак сказал, что его кузен не причинит нам вреда, и все же мне казалось, что чем меньше людей знает, кто мы такие и где остановились, тем лучше. Однако чувство облегчения мгновенно улетучилось, когда, вернувшись в гостиницу, я обнаружил пришпиленную к моей двери записку.

От тревоги меня даже затошнило. Откуда отцу Кэрнсу известно, где я остановился? Выходит, кто-то следил за мной… Домоправительница отца Грегори? Или хозяин гостиницы? Он мне с самого начала не понравился. Может, он послал в собор сообщение? Или это все Лихо? Неужели он следил за каждым моим шагом и рассказал отцу Кэрнсу, где меня найти? В любом случае священники знают, где я остановился, и, если они доложили квизитору, он в любую мминуту может прийти за мной.

Я торопливо открыл дверь своей комнаты, запер ее за собой и закрыл ставни, отчаянно надеясь спрятаться от любопытных глаз Пристауна. Проверил, на месте ли мешок Ведьмака, и сел на постель, не зная, как поступить. Ведьмак велел мне оставаться у себя до утра. Он наверняка не хотел бы, чтобы я пошел на встречу с его кузеном. По его словам, священник любит совать нос не в свое дело. Может, он и сейчас просто поступает точно так же? С другой стороны, Ведьмак сказал, что намерения у отца Кэрнса добрые. А вдруг ему стало известно о какой-то угрозе Ведьмаку? Если я не пойду, возможно, мой хозяин окажется в руках квизитора. А если пойду, то попаду прямо в логово квизитора и Лиха! Идти на похороны уже было достаточно рискованно. Стоит ли снова испытывать судьбу?

По-хорошему, следовало рассказать Ведьмаку о записке. Но это было невозможно. Он ведь не сказал мне, где остановился.

«Доверяй своему чутью», – так всегда учил меня Ведьмак.

Так в конце концов я и поступил, решив пойти и поговорить с отцом Кэрнсом.

Спешить было некуда, и я медленно плелся по сырым, мощенным булыжником улицам. От волнения ладони у меня взмокли, а ноги, казалось, не желали идти в сторону собора. Как будто они были умнее меня. Приходилось почти насильно переставлять их одну за другой. Вечер, однако, выдался прохладный, и, возможно, поэтому людей вокруг было немного. По дороге мне даже не попался ни один священник.

До кафедрального собора я добрался примерно в десять минут седьмого. Пройдя через ворота и оказавшись в большом, вымощенном плитняком дворе, я не смог удержаться и поднял взгляд на горгулью над главным входом. Отвратительная голова показалась мне даже еще больше, а глаза – совсем живыми. Их взгляд был прикован ко мне, пока я шел к двери. Длинный подбородок, так сильно загнутый вверх, что почти касался носа, делал монстра не похожим ни на кого, когда-либо виденного мною прежде. Впечатление усиливали похожие на собачьи уши, длинный, высунутый изо рта язык, а два коротких, торчащих из черепа и загибающихся кверху рога внезапно напомнили мне козла.

Я отвернулся и вошел в собор, содрогаясь от мысли о полной чужеродности ужасного создания. Внутри глаза не сразу привыкли к темноте, но, когда это произошло, я испытал чувство облегчения, увидев, что храм почти пуст.

Несмотря на это, я испытывал страх по двум причинам. Во-первых, мне не нравилось находиться в кафедральном соборе, где в любой момент могли появиться священники. Если отец Кэрнс обманул меня, я только что прямиком угодил в его ловушку. Во-вторых, сейчас я находился на территории Лиха. Скоро солнце сядет, а в это время, как известно, создания тьмы сильнее всего. Вдруг с наступлением темноты он сумеет дотянуться до меня из своих катакомб и поработить мой разум? Нужно было покончить с делом как можно быстрее и убираться отсюда.

Где исповедальня? В задней части собора находились только две старые дамы, но впереди, рядом с маленькой дверью какой-то деревянной кабинки, стоял на коленях старик.

Это помогло мне понять, где то, что я ищу. Точно такие же кабинки тянулись вдоль всей стены. Должно быть, там и проходят исповеди. Над каждой кабинкой в голубом стеклянном патроне была укреплена свеча, но горела лишь та, около которой на коленях стоял мужчина.

Я прошел по правому проходу и встал на колени позади него. Спустя несколько минут дверь исповедальни открылась, и оттуда вышла женщина под черной вуалью, закрывающей лицо. Она пересекла проход и опустилась на колени чуть дальше, а старик вошел внутрь.

Некоторое время до меня долетало лишь невнятное бормотание. Я никогда в жизни не был на исповеди, но неплохо представлял себе, что это такое. Один из братьев папы незадолго до смерти стал очень религиозен. Папа называл его Святой Джо, хотя вообще-то его имя было Мэтью. Он исповедовался дважды в неделю: рассказывал священнику о совершенных грехах, и тот накладывал на него наказание. По большей части оно состояло в том, чтобы без конца молиться. Надо полагать, сейчас старик тоже перечислял священнику свои грехи.

Дверь оставалась закрытой, казалось, целую вечность, и мое терпение было на исходе. Потом я вдруг испугался: а что, если внутри не отец Кэрнс, а другой священник? Тогда, чтобы не вызвать подозрений, мне и в самом деле придется исповедоваться. Я попытался срочно вспомнить несколько грехов, которые прозвучали бы убедительно. Интересно, жадность – грех? А обжорство? Ну, есть мне точно хотелось, но я ведь не ел целый день, и теперь в животе урчало. Внезапно вся затея показалась мне безумием. Меня ведь могут схватить в любую минуту!

Я поддался панике и встал, собираясь уйти. И только тут, к огромному своему облегчению, заметил маленькую табличку, вставленную в патрон над дверью. На ней было написано: ОТЕЦ КЭРНС.

В этот самый миг дверь открылась, и старик вышел. Я занял его место в исповедальне и прикрыл за собой дверцу. Внутри было тесно, темно, и когда я опустился на колени, мое лицо оказалось очень близко к металлической решетке. Позади решетки висела коричневая занавеска, а еще дальше за ней мерцала свеча. Сквозь решетку я не мог разглядеть лица, видел просто темные очертания головы.