— Кто? — спросила Изабелла, которой почему-то стало жутко.

— Максимилиан Робеспьер, — строго подсказала Юнона.

— А корень влияния — в среде «вязальщиц», — продолжал Жак.

— Ну так уничтожьте эту сущность! — непонимающе воскликнула Изабелла.

— Это не так-то просто сделать, Исабо. К тому же, не следует прерывать эксперимент, лучше попытаться попробовать что-то изменить. Мы и попытаемся. Людям нужны иные праздники, чем смертная казнь. Мы должны создать новую религию. Ведь это Макс сказал — если бы бога не было, его следовало бы изобрести…

— Это сказали до него, Жак, — поправила его Юнона.

— Не важно. Главное — постараться что-то переменить к лучшему, — убежденно сказал Жак.

Она не знала, что именно так тянуло ее к Жаку. Они не просто были на ты — однажды он, как всегда, провожал ее домой — и остался у нее. Брак перед лицом Верховного Существа и Природы — что может быть естественнее и проще!

Ей тогда было не слишком важно, кто он, сколько ему на самом деле лет (то, что он сказал, звучало захватывающе и жутко, но Изабелле пришлось поверить в эту цифру). Даже то, что Жак оказался вампиром, правда, предпочитающим кровь животных, нисколько ее не смутило.

Изабелле вдруг захотелось счастья — и вот оно появилось. Правда, порой она вспоминала предостережение бабки: «Настоящая гадалка не может быть счастлива в семье, возле мужчины… Мы мучаем судьбу своими вопросами, — она нам это припоминает».

Но сейчас и эти предостережения ушли куда-то в самый дальний уголок сознания. Конечно, она боялась за Жака, ведь гильотина крушила не только дворян и сторонников короля — нет, ее нож бил и по тем, кто еще совсем недавно считались глашатаями революции! Но было похоже, что террор вот-вот уступит место миру, и все пойдет именно так, как говорит Жак — а уж он умел убеждать.

Праздник в честь Верховного Существа и в самом деле состоялся, и Изабелла с Жаком участвовали в процессии.

— Кто этот разряженный щеголь? — тихо спросила она, глядя на толпу.

— Как, ты не знаешь?! Это — никакой не щеголь, это же сам Макс! — с легким возмущением ответил Жак. — И одет он так в честь праздника…

Изабелла вгляделась, и то, что она увидела, очень ей не понравилось.

«Разряженный щеголь» шел один, казалось, он и вовсе не замечал толпы, погруженный в свои мысли. Этот человек небольшого роста, так же, как и Жак, хотел что-то переменить — и чувствовал, что время уходит, а он терпит поражение за поражением.

И праздник, по сути, стал поражением. Изабелла видела, как слетели покровы со статуй, изображающих добродетели, как горело то, что должно было изображать зло, как пламя лизнуло лица статуй… Предзнаменование оказалось на редкость скверным.

— …Знаешь, я решился, — сказал ей тем же вечером Жак. Обыкновенно веселый и говорливый, сегодня он пребывал в том же задумчивом и мрачном настроении, как и его революционный кумир. — Ты должна стать такой же, как я сам. Бояться тебе нечего, это — возможность бессмертия. Кто знает, что нам еще предстоит?

— Таким же как ты?

— Да. Вампиром. Пить человеческую кровь — совершенно необязательно, а на солнце мы с тобой сегодня отлично гуляли. И, как видишь, ничего…

— Но…

— Стать вампиром — это не значит стать мертвым. Просто твое тело должно перестроиться, стать другим. Ты сама почувствуешь себя иначе. Ты хотела бы этого?..

— Я не знаю. Но если это означает, что мы будем вместе… Тогда я согласна.

Становиться вампиром оказалось не смертельно — зато чрезвычайно болезненно. Изабелла не могла прийти в сознание недели полторы или две. Когда же она стала поправляться, выяснилось, что новости очень неутешительны.

Перестроить Защитника не удалось — казни по приговорам революционного трибунала продолжались с новой силой. Гораздо хуже было то, что террор свирепствовал и в провинции — оттуда приходили совсем уж жуткие слухи, в сравнении с которыми в Париже было еще относительно благополучно. Иногда приговоренных расстреливали из ружей — едва ли не сотнями, порой их топили и даже били по ним из пушек. Часто среди них почти не было бывших аристократов — гибли те, во имя кого революция и делалась.

После выздоровления Изабелла еще несколько раз была на собраниях «Третьей стражи». Они устраивались все там же, в мрачноватом подземелье, которое находилось не в этом мире. Что такое кромкаи текущая реальность, Изабелла уже знала, но самостоятельно выходить туда пока что не умела.

Лица собравшихся становились все мрачнее. Говорили о големе, полностью вышедшем из-под контроля, о том, что новая религия пока что не принесла плодов. В конце концов, Юнона и еще трое участников потребовали от Жака уничтожить Защитника — только так можно будет остановить безумие.

— Вы забываете, друзья, — отвечал Жак, — что ему придана функция неуязвимости. Уничтожить его можно только одним способом — лишив подпитки. И будет хорошо, если он не изобретет новый способ…

— Лишить подпитки — значит, прекратить террор, прекратить пролитие крови? — с печальной усмешкой спросила Юнона. — Но тогда получится замкнутый круг…

— Можно будет попытаться его разорвать. Я работаю над этим. И потом — не забывайте об этом, — я единственный из вас, кто имеет некоторое влияние на Макса — и не только на него.

— Если так пойдут дела, и Макса скоро не станет, — задумчиво проговорил кто-то.

Лето выдалось необыкновенно жарким и душным. Дождя не было, как бы ни надеялись на него парижане. В июне пришло известие об очередной великой победе республиканской армии — и победу праздновала вся столица. Но Жак Гарио становился все печальнее и печальнее.

— Они сошли с ума, они все сошли с ума — и Макс, и остальные! Готовят новые законы — страшнее прежних.

— Разве могут быть еще страшнее? — спрашивала Изабелла. — Ведь они уже убили половину своих друзей!

— Могут, — вздыхал Жак. — Очень даже могут…

И новые законы действительно приняли. Теперь суд стал еще более упрощенным, адвокатов отменили, а трибунал получил невероятные полномочия. Карать могли кого угодно и за что угодно. Но не как угодно — здесь уже сложился отработанный ритуал, заканчивавшийся у эшафота.

Это были уже реки крови. И, как знала о том Изабелла, есть кто-то, кто купается в этой крови, кто-то, кому был радостен любой закон, который привел бы на гильотину любую новую жертву.

— Скажи, а может, эту одержимую все-таки можно убить? — спрашивала Изабелла.

— Если бы это было в моих силах, сейчас я сделал бы это! — отвечал Жак. — И это говорю я, создатель голема! Но это — невозможно, к сожалению невозможно.

История катилась куда-то сама по себе, и никто не мог бы сказать, что ждет потом.

Еще одна странная встреча произошла, когда они гуляли жарким вечером по городу — в это время не было так душно и тяжело дышать. Изабелла даже не сразу узнала этого человека — так он изменился всего лишь за несколько недель.

Скромная одежда, маленький рост — он казался почти хрупким, изможденное лицо, — Изабелла задумалась, где она могла видеть это лицо, когда человек поздоровался с Жаком и с ней. Рядом с незнакомцем бежал большой пес.

— Гуляешь, Жак? Я тоже… — человек вздохнул, слегка покосившись на Изабеллу.

— Неважно выглядишь. Ты не должен отчаиваться, — хмуро произнес Жак. — Люди верят в тебя…

— Верят? — грустная усмешка появилась на тонких губах незнакомца. И тут Изабелла вспомнила — этот тот самый щеголеватый вождь революции, Максимилиан Робеспьер, Неподкупный. Что с ним произошло? Она стала за это время вампиром, а он? Постоянной жертвой вампира, любящего мучить тех, из кого сосет кровь?..

— Верят? — повторил он. — Сегодня с утра Макс Робеспьер прошелся по очередям в мясных лавках — чтобы услышать, что именно люди говорят о Робеспьере. Был неузнанным, как калиф Гарун ар-Рашид — и услышал… Многое услышал. Республики почти что нет, Жак… Я уже ничего не смогу сделать, я плыву, словно в темном потоке. Мы все в летаргии…