Для тех, кто верит в реинкарнацию: мы с моей супругой Ольгой вместе с прошлой жизни. А так, наверное, достаточно долго, чтобы понять, что мы одно целое — то, что зовется СЕМЬЕЙ.

Мы обе выросли в советское время. Тогда не то что лесби, а секса-то вообще не было. Вот и повыходили замуж, но тягу к подругам чувствовали всегда. Мой первый секс был с девушкой в институте, и сначала это было дико, но до безобразия приятно.

Мы встретились, когда у нас обеих уже были дети и некоторые из них уже были подростками. Нам хватило четырех часов, чтобы понять, что мы хотим быть вместе. А потом прожили вместе семь лет. Уже восьмой пошел.

Как это ни странно, но и мои дети, и дети Ольги очень спокойно отреагировали на то, что мы стали жить вместе. Мы как-то сразу же нашли общий язык.

Семья из двух женщин ничем не отличается от семьи из мужчины и женщины, если отец не пьет и не гоняет мать. А гвоздь забить, дрова наколоть и проводку провести я и сама могу. Как и в любой другой семье, в нашей бывают разногласия, но не из-за того, что она однополая. А так, на бытовой почве: уборка, посуда, прогулы в школе и успеваемость. Посуду моют дети, и убирают тоже. Я готовлю. Оля на работе. Я же стираю и глажу. Ремонтом занимаемся все вместе. Когда я болею, то Оля готовит, а мелкие гладят и стирают. У нас равноправие.

Таких же семей в городе, где мы живем, почти что нет, и Ольга иногда скучает. Тогда мы выбираемся в Москву и едем тусоваться в клуб или идем на концерт.

«Борцуны за нравственность» твердят, что в однополых браках дети запропагандируются и тоже станут гомо. Идиоты! В нашей семье трое старших женаты и замужем. Двое встречаются. У сына с девушкой дело тоже идет к свадьбе. Только мелкий еще не определился, но ему 14 лет. За девочкой ухаживает очень красиво.

Моя мама подкалывала, но потом как-то смирилась. В этом мне помогла моя средняя дочь Настя — та, кто нам подарит скоро внука. Она просто сказала, что не отвернется от меня, даже если я буду жить с чертом. А если бабушке не нравится, то она к ней не приедет… Вот такой вот ультиматум.

Друзья к нам приходят, и довольно часто. Негатива нет, вопросов особенных нет. Меня вообще считают своим парнем, со всеми секретами и проблемами обращаются не стесняясь. Иногда даже ночью звонят. У меня много друзей-гетеросексуалов, и они очень переживают за нас с супругой.

Я стараюсь просто не обращать на новости внимания. Если я буду переживать из-за всякой фигни и нашего правительства, то у меня будет третий инфаркт. Но страшно из-за ненависти людей, которые ненавидят, не понимая, почему. Как во времена инквизиции. Массовая истерия, как охота на ведьм.

Кто-то уезжает из страны, чтобы создать семью и жить в нормальных условиях. Каждому свое, пусть каждый поступает так, как считает нужным. Но что же делать тем, у кого нет такой возможности?

Я не собираюсь бежать или прятаться. Но если придут за моими детьми, то просто применю такое же насилие, как применят к нам. В этом случае на насилие нужно отвечать насилием.

Раньше было легче. Не было такой шумихи, и многие не обращали на это внимания, и слов таких даже не знали. Но могли и посадить. Статья была, хотя из женщин по ней мало кто сидел. Но все-таки сидели: если встречаются две девушки и одной из них нет 18 лет — то три года твои, как с куста, за извращенные отношения.

Нашу историю пишем мы сами. Когда-то и революцию делал народ. Но я очень верю, что скоро все изменится. Конечно, вылезать из подполья нужно, но мы многим рискуем. А в «совок» мы уже не вернемся — не тот уровень.

А с центром для ЛГБТ-подростков все получилось спонтанно. Мне написал человек из другой страны, что в Москве на улице находятся двое ЛГБТ-подростков. А ведь там не май месяц. Вот я и поехала их забирать. И других заберу, если нужно будет.

Говорить и предлагать можно много, но действуют одиночки. Помощь нужна — и физическая, и материальная. Больше, наверное, физическая. Про целый проект говорить пока рано, ведь у нас пока не те законы. Но приют организовывать нужно, и срочно. Сейчас почти зима, и очень много наших детей на улице. Эти дети особенно подвержены насилию и издевательствам, и им нужна помощь. Они жертвы обстоятельств и наших законов.

Я пока одна, но пытаюсь хоть как-то помочь. Чего разговоры говорить, когда действовать нужно. На сегодняшний день я заявляю: это мой дом, кого хочу — того и приглашаю.

Я не организатор и даже не активистка. Я просто человек, который не может пройти мимо. Вообще-то, я еще и работаю — это сейчас я взяла больничный. Наша семья не проживет на одну зарплату, и приезжих ребятишек тоже нужно кормить, а некоторых придется одевать. Как правило, они оказываются на улице без сменного белья и лишней пары носков.

Чужих детей не бывает, но этим особенно нужна поддержка, ведь от них отказались самые близкие люди — те, кому они привыкли доверять с детства, и порой это больнее, чем обиды сверстников. Если у тебя проблемы в школе и на улице, но дома ждет мама, которая поймет, то все трудности кажутся пустяком.

—Беседа прошла в рамках «Вечерних гостиных» онлайн-сообщества «Дети-404». Публикуется с сокращениями, с разрешения администратора сообщества

Максу 33 года, он совладелец ресторана, Саше 30, он топ-менеджер в небольшой международной компании. Несколько месяцев спустя после этого разговора у Макса родился сын. Он несколько лет думал о ребенке, и в конце концов завел его с близкой давней подругой, гетеросексуальной женщиной. Макс по несколько раз в неделю приезжает к ребенку, остается на ночь и на все выходные. Постепенно вся большая семья матери его ребенка стала семьей и для самого Макса, и для его парня.

САША

Не припомню, чтобы я как-то страдал или переживал особо в юности из-за своей ориентации. У меня вообще запоздалое развитие в этом смысле: только лет в 17 стал интересоваться этими вещами и понял, что тянет меня к парням, а не девушкам. Тогда же у меня был первый секс, а первые отношения случились только в 24 года. Это была очень сильная влюбленность, с таким немного нездоровым надрывом.

Мои родители не знают, есть ли у меня кто-нибудь, только потому, что никогда не спрашивали. Они не вмешиваются в мою личную жизнь, и для них главное — чтобы я не был наркоманом, алкоголиком и на работе не засиживался допоздна. На работе тоже этот вопрос никогда не вставал. Вообще, никаких мучительных камин-аутов у меня не было. Близких друзей, которым имеет смысл рассказывать, у меня не так много, и никакой драмы там не было: я спокойно сообщил, они приняли к сведению, и все. Помню, мы еще в студенчестве снимали вчетвером двушку, и, конечно, было тесновато, но никто из моих друзей-натуралов не возражал, когда мой парень приходил ко мне в гости.

Через несколько месяцев после того, как мы начали встречаться с Максом, один из моих близких друзей пригласил нас на свадьбу. Был такой очень торжественный, красивый праздник: конец лета, белые шатры и столы на открытом воздухе. Все, конечно, были приглашены со своими семьями, девушками и парнями. Ну, и я тоже приехал со своим парнем. Мы пришли с Максом как пара, это было всем очевидно, но не создало ни малейшей неловкости. И друзья, и родители были нам рады, никто косо на нас не смотрел, даже люди старших поколений. Макс танцевал с мамами жениха и невесты, в общем, вечеринка удалась, один из самых веселых праздников на моей памяти.

Я слышал от приятелей-геев, что их «выход из шкафа» на работе или в семье заканчивался неприятностями, но со мной ничего такого не случалось ни разу. Мне кажется, что у меня от высокого роста больше проблем, чем от ориентации — часто лбом ударяюсь об косяк и не помещаюсь на полке в поезде. В жизни есть много поводов для беспокойства и помимо вопроса, как кто отнесется к моей ориентации. Меня самого больше волнует общий смысл происходящего в жизни и в нашем обществе, не связанный непосредственно с моей ориентацией. Меня беспокоит не только антигейский закон, но все эти законы, которые сейчас принимают. Меня волнует, какой смысл в том, чем я занимаюсь. Как бы так не просто делать карьеру, а приносить осязаемую пользу, чтобы то, что я делаю, кому-то помогало. Думаю о детях. Все это занимает меня больше, чем тот факт, что я гей.